Беседа на слова Евангелия от Матфея: «по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею» (Мф.19:3)?

Прекрасно у христиан и трудолюбивых людей это сочетание двух дней, – подразумеваю – субботы и дня Господня (т. е. воскресенья), – которое еженедельно повторяется в круговороте времени; ибо, как матери, или кормилицы Церкви, они и народ собирают и священников заставляют выступать в качестве наставников, а учеников и учителей вместе руководят к попечению о душах. У меня, например, все еще звучит речь вчерашнего дня и засело в памяти то, чем (вчера) мы занимались. Взираю на крест, водруженный пророчеством Исайи, и на одежды Господа, обагренные кровью, как у того, кто выжимает виноград (Ис. 63:2–3), – и на Спасителя, несущего скорое искупление в деснице Своей. И Соломона созерцаю, производящего перед нами суд и правду во всей возможной строгости (3 Цар. 3:24). Жалею и о должнике евангельском, который не оказал подобному себе рабу человеколюбия, каким сам воспользовался от Господа (Мф.18:28), но по безрассудству и жестокости снова навлек сам на себя беду. Вот какими главными предметами занимались мы в прошедший день, как знаете все вы, если только слушали не без надлежащего внимания.

Сегодня опять многое и все – прекрасное предложил нам Дух Святой на сей видимой трапезе. Но я обратил внимание на пустословов и также искусителей – фарисеев, и очень пожалел их за испорченность нравов, причем они замышляли перехитрить (самый) Источник мудрости своими вопросами, но потерпели неудачу в предприятии, так как Божество Единородного всегда обращает (подобные) вопросы в противное для них. О сем, мне кажется, и Исайя пророчески говорил: (Господь) мудрецов прогоняет назад, и знание их делает глупостью, Который утверждает слово раба Своего (Ис. 44:25–26), – и затем Давид: языком своим льстят. Осуди их, Боже, да падут они от замыслов своих (Пс. 5:10–11). Впрочем, благодарность нужно воздать им, хотя и врагам, что подвигли Премудрость к ответу, дабы нам, рабам Ее, оставить в нем письменное научение полезному: ибо вот узаконивается брак – главное дело жизни человеческой, – законополагаются точные пределы как (для) заключения, так и расторжения (его), которые пусть выслушают со всей тщательностью оба пола, дабы и женская половина научилась свойственному ей, и мужская обязывалась к назначенному для нее.

Позволительно ли человеку разводиться с женою своею по всякой причине? Таково предложение евреев. Я же с другой стороны смотрю на цель вопроса. Так как женский пол способнее к доверию и скорее склонялся к величию чудес, к восприятию и вере в Божество Христа (так и в конце, – когда человекоубийцы по своему определению влекли Господа на крест, толпа женщин и страдание оплакивала, и, следуя за Спасителем, жалобно проливала слезы – Лк. 23:27): то, чтобы устроить некое затруднение и неприятность Ему через коварный вопрос, они, как это думалось им, расставили сети и силки своими речами; Господь же, силою Божества усматривая готовящейся злой умысел, а вместе с тем определяя человеколюбивое постановление для жизни и делая напрасными замыслы их, предлагает ответ в защиту женщин, отогнав ни с чем волков – фарисеев, напрасно открывших рты свои для вопроса. Само творение, говорит Он, указывает цель в соединении, а не в разделении; и первый устроитель брака есть Творец, сочетавший первозданных людей брачными узами и будущим поколениям давший непререкаемый порядок сожительства, который они должны были чтить как закон Божий.

Соединенные же друг с другом уже не двое, но одна плоть; итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает. Это было сказано тогда фарисеям. Но и теперь послушайте вы, приспешники их, которые легкомысленно переменяете жен, как одежды, – устраиваете брачные чертоги так часто и быстро, как ярмарочные палатки, – женитесь на имениях и берете жен для своей прибыли, – даже при небольшом раздражении немедленно пишете разводное письмо и еще при жизни оставляете многих вдовами. Поймите, что брак расторгается только смертью и прелюбодеянием. Ведь в том, что совершается по закону и установлению, бывает не так, как в отношении к блудницам, (с которыми) сожительство ограничивается небольшим числом дней и при этом преследуется одно только плотское наслаждение; но совершенно другое – о, человек! происходит некоторое общение в единстве тела и души, так что и нрав с нравом вместе соединяется, и плоть с плотью определенным образом связывается. Как же ты отторгаешься бесчувственно? Каким образом столь легко и без страданий разлучаешься, хотя ты взял себе союзницу жизни, а не служанку на несколько дней, – сестру и жену? – Сестру – по творению и происхождению (ибо из одной стихии земли и одинакового вещества состоите вы); жену же – благодаря единению супружескому и закону брачному. Какие же поэтому узы расторгнешь ты, будучи связан и законом и природою? Как отвергнешь обеты, которые принял на себя при совершении брака? О каких это (обетах), думаешь, говорю я? – о тех ли, которые ты, при переписи здесь приданого, засвидетельствовал собственноручною подписью к книге, скрепляя печатью совершаемое? И это, конечно, крепко и имеет достаточную твердость; но я уношусь (мыслью) к изречению Адама: это плоть от плоти моей и кость от костей моих; она будет называться женою моею (Быт. 2:23). Это изречение не напрасно сохраняется в Писании; оно есть общее исповедание мужчин, от одного первого лица того высказанное всей совокупности женщин, по закону соединенных с мужьями. Не удивляйся, что сказанное одним служит обязательством и для другого: ведь все, что случилось с первозданными (людьми) в начале, стало природою и для последующего поколения.

Итак, если жена, без причины оставленная, взяв книгу Бытия, повлечет тебя к судии (а судия есть также и свидетель), скажи, что ты ответишь? Как изгладить словесное свое заявление, которое ты сделал перед Богом, и которое записал не какой-нибудь ничтожный писец, а Моисей, слуга Божий? Не имевшую отца и матери жену передал Бог Адаму, и тем как заботливый опекун обеспечил сироту; теперь же дочери твердо ограждаются законными правами матери (Евы) против бесчестных и неверных мужей, так что ни с какой стороны невозможно тебе презирать супругу, когда связан ты и древними божественными и новыми человеческими законами.

Но да внушит тебе стыд (перед разводом) и польза (от) жены для жизни. Она есть член (твой), помощница, сотрудница в провождении жизни, в рождении детей; она – поддержка в болезни, утешение в скорбях, страж дома, сокровищница имущества. Она печалится твоими печалями и радуется твоими радостями. Вместе с тобою владеет она богатством, если есть таковое, тяготу бедности облегчает экономией; искусно и твердо противостоит неприятностям, на нее (направляющимся); постоянно трудится над воспитанием детей, закрепощенная сожительством с тобою. А если случится какое-либо несчастное стечение обстоятельств, она погружается в скорбь и заботу; между тем как те, кто считаются друзьями, измеряя дружбу временем счастья, отстают в опасностях, а слуги – бегут и от господина вместе и от беды. Остается только жена, член страждущей половины; в худых обстоятельствах она прислуживает и заботится о муже, отирая слезу, залечивая раны, если они нанесены ему. Она следует за ним, когда его ведут в темницу: и если дозволят ей войти (туда) вместе с ним, она охотно разделяет заключение; если же и запрещают ей это, она остается при дверях тюрьмы, как собачка, привыкшая к хозяину.

Знал я женщину, и притом цветущую, которая и волосы остригла и переоделась в мужскую одежду, чтобы не разлучаться с мужем, находящимся в бегах и укрывательстве. Рабом представляясь (по внешности), она действительно была рабой по любви (к мужу); – и такую жизнь вела в течение многих лет, странствуя из места в место, из пустыни в пустыню. Таковою же находим мы и жену терпеливейшего Иова. Ведь и его оставили все: и льстецы утекли вместе с богатством, и друзья определяли дружбу только со временем счастья, – а если когда и являлись, то их присутствие было упреком, а не посещением больного, – прибавлением несчастья, а не облегчением (Иов. 16:2), потому что и утешители в бедах все негодовали против него. Одна только она, некогда знатная, сидела при муже на навозе, соскабливая гной и извлекая червей из ран. Так (поступила) подруга жизни, а не соучастница только в счастье, неразлучный друг, а не льстец при наслаждениях, – единственный добрый остаток от всего благополучия, всего самого дорогого и родного. От этой крайней и чрезмерной любви к мужу, впала она даже в грех богохульства, посоветовав ему сказать некое оскорбительное слово на Бога и ускорить кончину, чтобы не терпел он дальнейших наказаний, и она не видела (его) в беспрестанных скорбях (Иов. 2:9). О собственном затем несчастии вдовства она не размышляла; об одном только заботилась, чтобы муж избег невыносимой жизни. Вот чему вместе с новым опытом научает презирающего брак и воспоминание о древнем.

Что же подлежащий обвинению мог бы сказать против этого? Какую бы представил благовидную защиту своего легкомыслия? Нрав жены, скажет, злой и ненавистный, язык необузданный, поведение не домовитое, хозяйство не экономное. Допустим, что так: я убеждаюсь, и принимаю слова твои подобно тем судьям, которые не очень разборчивы на слухи и легко увлекаются порицаниями обвинителей. Но ты скажи: начиная дело с нею, разве ты не знал, что вступаешь в союз с человеком? А услышав, кто о человеке, разве не увидит тотчас и неизбежного греха? – Ведь только Богу свойственна непричастность злу. А сам ты разве не грешишь? не доставляешь разве печалей жене своим поведением? Свободен ли ты от всякой погрешности и хранишь ли в супружестве закон ненарушаемом? А сколько, быть может, жена перенесла оскорблений при твоем опьянении? как много претерпела легких обид и постыдных слов? О скольких недостатках твоих молчат потому, что о них не разгласила жена? Она терпела тебя, когда ты напрасно раздражался и кипел от гнева и, будучи свободною и равною тебе по достоинству, молчала, как купленная на рынке раба. Когда ты по бедности или скупости не доставлял необходимого для житейского обихода, она в печали не укоряла тебя. Когда ты возвращался с пирушки, иногда нагруженный вином и лишенный смысла, она, ненавидящая пьянство, не отвергала тебя, но принимала, извиняя по-человечески, вела тебя за руку, несмотря на сопротивление, и освежала твою голову, качающуюся от винных паров, отводила даже на брачное ложе, – одна только сочувствуя тебе, тогда как слуги смеялись и издевались над помешательством твоим от опьянения. А ты расхаживаешь по улицам и за ничтожные проступки так сильно ругаешь свою жену, чтобы снискать себе сочувствие в легкомысленном разводе.

Жесток образ мысли у таких мужей, звероподобен и необуздан, – ведет свое происхождение, по народному сказанию, от дуба или камня; потому что, изгладив из памяти решительно все, они равнодушно разводятся. Но кто отсекает больной член вместо того, чтобы лечить его, и притом – когда еще не поразило опасное страдание, а есть большая и почти несомненная надежда на исцеление? Вскочил пузырь на руке, мы будем заботливо лечить его; тревожит опухоль ногу, мы будем уничтожать опухоль лекарством. Если же мы бы, пренебрегши врачебным уходом, при каждом заболевании обращались бы к отсечению и скальпелю, то в долгое время жизни отрезали бы у себя все члены. Но, да не будет так, о мужи! Пусть остается некоторая память и о членах; пусть пристыдят вас услуги жен. Как бы ни разгневались вы, но противопоставив причинам своего раздражения муку одних только родов, найдете совершенно ничтожными (в сравнении с этою последнею) все опечаливающие вас обстоятельства. Пусть здравое рассуждение выставит на вид и блага от расположения (жены): врачевания болезней, участие в несчастиях, слезы, пролитые за мужа перед кем-либо, оставление родителей и отчего дома и следование за чужим (человеком), продажу чего-нибудь из своей собственности, чтобы избавить мужа от позора и затруднения. Все это пусть воспитывает добрые отношения и пусть будет союзом любви, возбуждая и укрепляя душу, легко склоняющуюся к падению подобно какому-нибудь дому обветшавшему. Да преобладает милосердие и да не разрушается взаимная привычка и долговременное сожительство, которое даже неразумных животных заставляет держаться нераздельно друг с другом. Видел я вола, страшно мычавшего, когда отделившись от стада, он остался одиноким, – (видел) и овцу, блеявшую в лесной долине и перебегавшую горы, пока не пристала к стаду, от которого отделилась на пастбище. А коза, оказавшаяся в таком же положении, хотя бы и много козьих стад встретила при своем бегстве, не тогда лишь (однако) останавливается, как найдет то, с которым близко свыклась, и своего собственного пастуха.

Да не окажемся же мы, одаренные разумом чувствительными к дружбе меньше неразумных (тварей). Не будем ценить супругу ниже какого-нибудь спутника, или вообще – подружившегося (с нами) ненадолго по какому-либо незначительному поводу. Видишь, как люди, встретившись друг с другом на большой дороге и войдя под одну крышу постоялого двора или под развесистое дерево, дающее тень летом в жаркий полдень, делают этот случай поводом для себя к истинному благорасположению. И когда пойдут (затем) по разной дороге, то не без боли расстаются друг с другом, но останавливаются и начинают плакать, пристально глядя друг на друга, и каждый дает (другому) какие-нибудь знаки памяти для ношения (при себе); и несколько отошедши, опять оборачиваются и перекликаются, желая один другому благополучия. Короткое время завязывает столь пламеннейшую дружбу, что она становится для них трудно нарушимою и расставание – насильственным. А ты к сообщнице жизни относишься так презрительно, как к негодному сосуду, или – дешевой одежде, износившейся в путешествии, или – к мальтийской собачонке, отставшей от дома. Где же вначале образовавшееся (друг к другу) расположение? где возлежание на одном ложе? где узы закона? где сила большой и продолжительной привычки, которая, как говорят и как показывает опыт, – превращается в природу? Все расторг ты легче, чем Самсон веревки иноземцев (Суд. 15:13 и след.).

А между тем муж целомудренный и постоянный в расположении не легко забывает и об умершей супруге, но лелеет детей, как общий залог матери и природы. Он думает даже видеть в них ушедшую: ибо одно из детей сохраняет подобие материнского голоса, другое имеет в себе много одинаковых черт по наружности, иное складом характера сходствует с родительницею. И таким образом отец, имея много живых и наглядных образов супруги, представляет себе сожительство с нею бессмертным, и потому не имеет в себе сладострастных помыслов, – сегодня засыпав могилу, не готовит брачного чертога через малое время. Не спешит он от слез и воздыханий опять к брачному веселью, не переменяет черной и печальной одежды на светлое платье жениха, не ведет другую супругу к неостывшему ложу умершей, не дает детям мачеху, – это ненавистное имя; но подражает целомудренной чистоте горлиц, свойственной им не от разума, а от природы. Говорят, что эта птица, раз потерявши сожительницу, с любовью продолжает вдовую жизнь, и поступает совершенно иначе, чем голубь, который склонен к многоженству.

Прежде муж пусть подвергается (в беседе) многим обвинениям, и вина неблагодарности да поражает его чаще снегопада. Если же кто выставит на вид вину прелюбодеяния и на нее сошлется в оправдание развода, то я тотчас приму защиту потерпевшего неправду и, приготовив обвинительную речь против любодейцы, выступлю вместо противника мужу добрым защитником его, похваляя бегущего от коварной и разрывающаго узы, которыми связан он, с аспидом или ехидной. Таковому первый дает разрешение Творец всего, как действительно оскорбленному и вполне законно прогоняющему язву от своего дома и очага. Ведь брак заключается по двум основаниям, – ради любви и рождения детей, – из которых ни одно не сохраняется с прелюбодеянием: любви нет, если благорасположение склоняется к другому; уничтожается и благо деторождения, когда происходит смешение детей. Но относительно этого греха сказано довольно в другом наставлении.

Итак, по-моему, пусть обе стороны тщательно соблюдают целомудрие, неразрывный союз брака: где оно почитается, там необходимо быть миру и любви, так как никакое низкое и незаконное вожделение не волнует души и не изгоняет законной и праведной любви.

Этот закон целомудрия определен Богом не для жен только, но и для мужей. Между тем эти последние, опираясь на мирских законодателей, предоставляют мужчинам неограниченную свободу блуда и только в отношении к женскому целомудрию являются строгими судьями и учителями; а сами, с величайшим бесстыдством развратничая, эти врачи других, по пословице, покрыты бесчисленными язвами. И если кто упрекает их за такое зазорное поведение, они защищаются смешно и забавно. Мужья, говорят они, ведь если сближаются и с очень многими женщинами, не наносят дому никакого вреда; а жены, когда грешат, вводят чуждых наследников в дома и семейства. Но хитроумные изобретатели такого глупого мнения пусть выслушают, что и сами они разрушают чужие дома и семейства, так как женщины, с которыми они вступают в связь, конечно – или дочери, или супруги чьи-нибудь. И во всяком случае окажется, что или брак бесчестится, или наносится обида отцу, который родил и воспитал (свою дочь) и надеялся ввести ее девою в брачный чертог, но этими похитителями целомудрия лишен всей доброй надежды. Если распутник – сам есть отец, то пусть познает скорбь несчастного отца; если супруг, пусть вообразит себя (таким же образом) оскорбленным: ведь тогда только дело обстоит хорошо, когда каждый судит о чужом так, как желал бы, чтобы и другой о нем судил.

А если некоторые, ссылаясь на римские законы, считают прелюбодеяние не подлежащим обвинению, то они находятся в ужасном заблуждении, не ведая, что один закон полагает Бог и совсем других мнений держатся люди. Послушай Моисея, который возвещает волю Божию и произносит строгие приговоры против прелюбодеев (Лев. 24:11; Втор. 22:22). Послушай Павла, который говорит: а блудников и прелюбодеев судит Бог (Евр. 13:4). А те другие (т. е. мирские законодатели и философы) не послужат тебе во спасение во время воздаяния, но они сами будут дрожать, и утопать в рыданиях.

Бессмысленным и невежественным покажется тебе Платон, выдумывавший законы; приниженным (покажется тебе) и этот важный тон, возвышающий свою силу против всех законодателей, когда увидят ведущими (на казнь) развратников, которым сами дали худое позволение. Ведь не запретившие другим, конечно, навлекают грех прежде всего на себя самих, и окажутся повинными в двойном преступлении, что и сами делали и другим позволяли жить разнузданно. Итак, желающие сожительствовать с насколько возможно непорочными супругами, пусть собственное поведение делают образцом для сожительниц, чтобы они стремились к добродетели домашними примерами.