Работа с личной историей как часть консультирования о выходе

Особую роль в реабилитации лиц, пострадавших от группового психологического насилия и от авторитарных лидеров, играет анализ опыта участия в культе как осуществляемое самим экс-культистом исследование причин вербовки, способов установления и удержания контроля сознания, путей выхода из культа и разрешения возникающих в связи с этим проблем с окружением.

На начальном этапе выхода из тоталитарной группы важной является не только продуктивность таких размышлений, но и процесс размышления сам по себе, ибо это уже показатель пробуждения “замороженной“ в культе способности к самостоятельному критическому мышлению. Наряду с этим, приобретает значение вербализация экс-культистом своих переживаний и размышлений и фиксация их во внешнем действии. Чаще всего это происходит в процессе разговора с другими людьми: многие бывшие участники культа отмечают возрастание потребности в том, чтобы делиться с окружающими своими впечатлениями и мыслями о случившемся [5]. Такой рассказ о себе по сути является “окультуренной формой взаимодействия субъекта с самим собой”, внешним выражением внутреннего диалога, участниками которого являются “разновременные Я” самого экс-культиста, обращенные к анализу событий своей жизни [4]. Нарушения и глубокое искажение этого внутреннего диалога отмечаются у лиц, подвергшихся или подвергающихся психологическому, физическому или сексуальному насилию [1]. Возможным вариантом фиксации внутреннего диалога во внешнем действии может быть письменная речь: ведение дневников, написание автобиографии, писем, статей и книг по проблемам культа, общение в сети Интернет. Необходимость вербализации переживаний и потребность в ней, развивающиеся при выходе из тоталитарной группы, являются следствием активизации внутренней работы по осмыслению приобретенного в период пребывания в культе жизненного опыта. Осознание становится необходимой составляющей его ассимиляции и интеграции в общую совокупность автобиографической памяти. В свою очередь, неполная проработка фактов биографии, и, как следствие этого, недостаточное осознание опыта, отдельных его частей, ведет к затруднениям ассимиляции и сохранению интроецированных или, напротив, отторгаемых, чуждых фрагментов, создающих эмоциональное напряжение и затрудняющих личностную интеграцию.

Одним из возможных вариантов исследования автобиографической памяти может быть анализ жизненного опыта, осуществляемый бывшим участником культа совместно с консультантом о выходе или с психотерапевтом, занимающимся реабилитацией лиц, пострадавших от группового психологического насилия и от авторитарных лидеров. В определенной степени такая работа является наименее травматичной для бывшего адепта, так как исключает возможность недостаточного понимания его состояния другими людьми и избавляет от необходимости побуждать близких к длительному и терпеливому выслушиванию. Кроме этого, дискуссия с профессионально подготовленным специалистом может быть более эффективной, так как предполагает не просто выслушивание, а “активное слушание”, включающее в себя внимание к содержательной стороне рассказа и невербальному компоненту сообщения, эмпатию, возможную конфронтацию, уточнение, обобщение и детализацию.

Нами, как часть консультирования о выходе, применяется работа с личной историей экс-культиста. Целями ее являются:

1. Анализ причин и условий вербовки, опыта пребывания в культе и выхода из него;

2. Оказание психологической поддержки и психотерапия, осуществляемые с учетом индивидуальных особенностей бывшего участника культа и этапа выхода из тоталитарной группы.

Исследование автобиографической памяти как целостности начинается знакомством с личной историей экс-культиста, отражающей особенности развития, типичные затруднения и способы их преодоления в “докультовый” период жизни. Анализируется состояние отношений с ближайшим окружением, начиная с раннего детства, становление и развитие отношений со сверстниками. Углубленному анализу подвергается ситуация, повлекшая за собой вербовку в культ. Чаще всего данному обстоятельству способствует наличие нерешенных или трудно решаемых проблем личности, и, на том этапе жизни, культ становится удобным способом разрешения возникших сложностей. Нередко тоталитарные группы активно используют стремление человека восполнить имеющийся у него психологический дефицит, преодолеть кризис, обещая окончательное решение всех волнующих вопросов по принципу “быстрого питания” (“fast food”) [3]. Определенные особенности личности, в том числе недостаточная психологическая зрелость субъекта, могут играть роль факторов, облегчающих вербовку. Обращается внимание на преимущественно интеллектуальный или эмоциональный характер психологической “ловушки”.

Анализ опыта пребывания в культе, как следующий важный этап работы с личной историей экс- культиста, имеет своей целью ревизию общей совокупности культового опыта, размышление над положительными и отрицательными его сторонами. В процессе проводимого исследования появляется возможность селекции ценной, позитивной части жизненного опыта и негативной его части, обусловленной деструктивным влиянием тоталитарной группы. Важным в данной работе является отказ от дихотомического, “черно-белого” мышления в том числе и по отношению к культу, развитие способности и навыков критического мышления, тестирования реальности при помощи вопросов и ответов.

Обсуждение этапа выхода из культа включает в себя анализ причин принятия такого решения, трудностей выхода, возникших или возвратившихся проблем с непосредственным окружением и ресурсов для их преодоления. Исследуется ближайшее будущее: уточняются значимые личностные цели и предполагаемые пути их достижения.

Результатом последовательного анализа личной истории являются осознанное принятие экс-культистом факта пребывания в тоталитарной группе как одного из этапов жизни, ассимиляция приобретенного жизненного опыта и интеграция его в общую совокупность автобиографической памяти, в противовес бездумной интроекции культовых доктрин и способов подхода к реальности или, обусловленному негативными чувствами, отторжению части собственной жизни. Преодоление расчлененности частей автобиографической памяти (хорошо знакомое всем экс-культистам и консультантам о выходе явление “жизни вне культа” и “жизни в культе”) способствует интеграции личности, преодолению отчужденности “докультового Я” и “культового Я”.

Конкретные психотерапевтические методы и техники, применяемые для работы с автобиографической памятью экс-культиста в практике консультирования о выходе, разнообразны и определяются в каждом конкретном случае индивидуальными особенностями и потребностями клиента. Чаще всего нами используется интервью, варьирующее по степени структурирования его терапевтом в широком диапазоне: от побуждения к спонтанному рассказу в ситуации необходимости вербализации своих переживаний экс-культистом с целью достижения им эмоциональной разрядки, до строго структурированных дискуссий на конкретную значимую тему, предлагаемую консультируемым или консультантом. Возможно использование письменных домашних заданий, совместное с клиентом изучение дневников, записей, фотографий, аудио-, кино- и видео- документов, реконструкция конкретных эпизодов прошлого в процессе их визуализации, ситуационно-ролевой игры, психодраматической презентации; обсуждение жизненных ситуаций с позиций транзактного анализа как типов взаимодействий и определенным образом структурированных психологических игр.

В условиях консультирования о выходе исследовательская и коррекционная работа с личной историей бывшего участника культа, как правило, ограничена во времени, что обусловлено четкими целями и задачами данного типа консультирования и командно-выездным способом оказания помощи. Поэтому одной из задач консультанта по выходу является исследование потребности в продолжении поддерживающей терапии, возникающей в ситуации ограниченных возможностей самого экс-культиста и его окружения к самостоятельному преодолению сложностей переходного периода. Помимо этого, консультирование в условиях дефицита времени заставляет искать пути интенсификации и повышения эффективности проводимой работы. Активное побуждение экс-культиста к анализу жизненного опыта, обучение приемам тестирования реальности, помогает катализировать внутренние процессы, направленные на переработку пережитого, а совместное с консультантом обсуждение дает навыки структурирования внутреннего диалога и внешних его форм. В свою очередь, исследование совокупности культового опыта обеспечивает понимание консультантом особенностей субъективной его переработки клиентом, помогает локализовать “слепые пятна” в осознании экс-культистом как событий прошлого, так и поступающей в процессе консультирования о выходе информации, и сосредоточить внимание на обсуждении этих значимых моментов.

В качестве примера, иллюстрирующего особенности работы с личной историей бывшего участника культа, приводим фрагменты записей, выполненных клиенткой в процессе прохождения консультирования о выходе. Особенностью данного наблюдения является тот факт, что опыт пребывания в тоталитарной группе был “случайной находкой” в процессе консультирования по проблемам межличностных отношений. Консультированию о выходе предшествовали обусловленный обстоятельствами болезненный разрыв с группой, долгий период адаптации, несколько лет самостоятельных размышлений над случившимся. На момент первой беседы о культе клиентка была убеждена, что полностью справилась с ситуацией и осознала “уроки прошлого”. После беседы, в которой в общих чертах были обсуждены проблемы психологии культа, ей было предложено написать о своем опыте пребывания в тоталитарной группе. Ниже приведены выдержки из записей, любезно предоставленные клиенткой. По понятным причинам в тексте опущены или изменены имена, даты, названия городов.

“В ... году я познакомилась с человеком, изменившим мою жизнь, который умело воспользовался моим душевным состоянием на тот момент.

Нужна небольшая предыстория. После развода с отцом мама служила в Афганистане, а я жила с бабушкой. Мне было тогда 9 лет. Я очень скучала по матери, помнила, что она была добрая, любящая, но строгая. А после Афганистана она очень изменилась — стала жесткой, может, жизнь заставила ее быть такой. Я все понимала, как могла в то время, но чувствовала одиночество и тоску, ведь мама не давала мне того внимания и заботы, как прежде.

Когда мне было 13 лет, мама вместе со мной уехала работать за границу. Условия жизни, окружающие люди были замечательными. Но там я еще острее ощутила свое одиночество и заброшенность. Я впервые осознала, что расту без отца. Думаю, что у меня появился “комплекс неполноценности”. Я стала тянуться в семьи, где были теплые отношения между родителями и детьми. То, что переживала в то время, было трудно высказать маме. А нужно было всего лишь внимание. Росла стена непонимания между мной и мамой, и я росла сама по себе, привыкала к своему состоянию. В то же время стала очень чувствительной к мелочам, которые раньше не замечала: грубый тон, насмешливый взгляд и т.п. Начались конфликты с друзьями, я стала замкнутой, уходила в себя.

Через 3,5 года я вернулась в родной город, и меня постигло еще одно разочарование. Был конец перестройки, все было по талонам, пустые прилавки. В сравнении с прежней жизнью, когда даже на скромную мамину зарплату мы могли позволить себе покупать хорошие продукты и вещи, это было шоком (социального плана). В школе, встретив одноклассников, я поразилась переменам, произошедшим в них: наркотики, выпивка. За рубежом со сверстниками мы тоже “отрывались”, но это не было смыслом жизни. Это тоже было шоком.

После школы, не поступив в ВУЗ, я отдала документы в ПТУ. Группа была небольшой, но дружной. Подруга в группе рассказала, что занимается ушу, и о тренере, который вел их группу. Я попросила познакомить с ним. Мне нравился этот вид спорта, и захотелось заниматься в этой группе.

Тренер оказался офицером ВДВ, инструктором рукопашного боя. Ушу он занимался самостоятельно, изучая литературу. Читал очень много книг по восточной философии. Занимался астрологией, и это было не хобби. Это был образ жизни. Когда я в первый раз увидела его, меня поразил его взгляд — сильный, уверенный, спокойный. Мы быстро нашли общий язык. Я попыталась уйти от своего депрессивного состояния в его мир воина-философа. И, в то же время, не осознавая того, оказалась плодотворной почвой для его самовыражения. Но это я поняла спустя несколько лет.

В общении с N. я получала то внимание, которого мне не давала мама. N. был старше меня более, чем на 10 лет, и я увидела в нем друга, человека, которому можно доверить свои беды, обиды, который умел находить нужные слова в нужный момент. Это было то отношение, которого я ждала от матери. Кроме того, я воспринимала его как отца. У меня было много сложностей в общении со сверстниками, и только в общении с N. я поняла причину — отсутствие отца и равнодушие матери. Как я сейчас понимаю, он прекрасно оценил мое психологическое состояние в то время.

Было много разговоров о жизни, о смерти, о карме, о звездах, о власти над людьми, об умении распознавать и пользоваться слабостями человека. Больше всего мне нравилось говорить о смерти и о звездах. Научилась не бояться смерти, а после медитаций — даже ждала смерти. И это было не стремление к суициду, а желание оторваться от Земли и уйти в Космос. Очень часто я находилась в таком состоянии. Особенно после тренировок. Ощущение силы и сильного человека рядом, человека, который понимал с полувзгляда. Нам не нужны были слова: говорили глаза, считывались мысли на расстоянии. В эти моменты я ни с кем не общалась, даже с мамой. Для меня не существовало ничего, кроме моего внутреннего мира, где были гармония, взаимопонимание, даже осознание силы.

Но реальность была жестокой: я не работала и 3 года висела у матери на шее. И у меня даже мысли не возникало, что нужно работать, что деньги просто так не даются, и что одним святым духом жив не будешь. Мало того, когда мама меня поставила перед выбором: или идти работать, или уходить из дома, я просто на дыбы встала — не мешай мне повышать свою духовность. Тогда она сказала, что я как личность для нее не существую в этой реальной жизни. Когда N. узнал об этом разговоре, он сказал, что таких как мы — просвещенных — никто не понимает, и еще не скоро поймут, что Будда вообще один на всей планете начинал со своим учением и верой.

Мама стала для меня врагом. Дома я бывала редко. Без разрешения брала заработанные ею деньги, не осознавая, что делаю. Много раз она пыталась объяснить, что со мной происходит что-то ненормальное, возможно, это болезнь, и надо идти к психиатру, возможно, у меня депрессия. Но эти слова вызывали у меня только приступы агрессии и ненависти.

Я начала навязывать своим друзьям и знакомым то, что знала и понимала из мира астрологии и философии. От меня стали отворачиваться, а я не понимала, что происходит; ведь если об этом знаю я, то должны знать и понимать другие!!!

Пытаясь уйти от проблем одного рода, тут же наживала другие. Со мной пытались разговаривать друзья мамы, стараясь ей помочь, и безуспешно. Только одна фраза смогла до меня дойти чуть ближе, чем остальные слова: “Ты хочешь, чтобы твои дети относились к тебе так же, как ты к своей матери? Если нет, то измени свое отношение, пока не совсем поздно”.

Потом обстоятельства сложились так, что мы уехали в другой город. Условия оказались сложными, почти экстремальными, начиная с погодных и заканчивая окружающими людьми. Пришлось выживать. Я впервые окунулась в реальную взрослую жизнь, как головой в прорубь. И меня обожгло этой реальностью. Но чем труднее мне было доказывать маме, что я личность, что могу жить свободно и не зависеть от чьего-либо мнения, тем интереснее мне было. Я начала работать. В этих сложных условиях я заново училась общаться с людьми, а главное — с мамой! Мне понадобилось около 3-х лет, чтобы выйти из состояния зомби, найти пути к пониманию друг друга.

Нельзя, конечно, сказать, что общение с N. дало мне только плохое. Ему нужно отдать должное: он очень умный человек. Мама даже называла его Злым Гением. Но был момент, когда мне было трудно, одиноко, и он не пришел на помощь, просто отвернулся. Вот тогда я поняла истинную цену нашим отношениям. Будь он действительно учителем, желавшим мне добра, счастья, он отвел бы меня к матери и сказал: “У Вашей дочери депрессия, ей нужна помощь”. Видя, как я отрываюсь от реальности, он не вернул меня к ней, а лишь усугубил мое состояние. Он просто воспользовался мной как подручным материалом, испытывая свою систему верования”.

В приведенном отчете значимы следующие моменты. Внимание клиентки сосредоточено в первую очередь на анализе причин участия в культе: подробно, в деталях описывается “предыстория”, нюансы отношений с матерью, особенности ситуации и личности наставника. Как следствие такой позиции, переоцениваются значимость собственной уязвимости и силы личности руководителя группы как факторов развившейся впоследствии зависимости. Описание собственно культового опыта как бы свернуто, фрагментарно, вкраплено в рассказ о позитивно окрашенных эмоциональных отношениях с учителем, что в целом создает впечатление культа по типу “one-to-one” ("один-на-один"). Отсутствуют характеристики группы; частично описание конкретных способов деструктивного воздействия, обусловивших столь высокую зависимость от руководителя и отчетливые личностные изменения. Создается впечатление, что клиентка осознает факт насилия над собственной личностью в прошлом, но не совсем понимает, как это было сделано, и поэтому сосредоточена на поиске ответа на вопрос, почему это стало возможным. Отсутствие четких представлений о конкретных механизмах деструктивного воздействия имеет следствием персонификацию его (важно, кто и на кого воздействует), диффузную настороженность в отношении окружающих и сверхконтроль по отношению к себе. Предположение об имеющих место в осознании культового опыта “слепых пятнах”, сформулированное в виде рабочей гипотезы, в последующем было подтверждено в собеседовании с клиенткой.

Консультирование о выходе осуществлялось с учетом индивидуальных особенностей переработки культового опыта клиенткой. Наряду с информированием по вопросам психологии культа (самостоятельное чтение и обсуждение с терапевтом книг С. Хассэна [6], К. Джиамбалво [2], В. Форд [5]) в процессе бесед, выполнения письменных домашних заданий по конкретным темам осуществлялась реконструкция фрагментов опыта пребывания в группе и их анализ. В частности, акцентировалось внимание на основном признаке деструктивной группы (по модели С. Хассэна [6]), а именно: деструктивный характер группе придает то, что она делает, а не ее неортодоксальные верования. То есть, важно наличие признаков обманной вербовки в группу и использования в отношении последователей контроля сознания, как способа сохранения зависимости и покорности лидеру и доктрине. Выдержки из повторных записей позволяют увидеть изменения в осознании клиенткой собственного прошлого.

“На тот момент в городе существовала организация по подготовке телохранителей, и N. был там инструктором психологической подготовки. Еще обучаясь в военном училище, он писал и защищал работы по психологии, то есть не был дилетантом в этом отношении. Мне нравились его рассказы об этих курсах: чуть ли не в Супермены готовились. Работа на грани жизни и смерти, риск, экстремальные ситуации. Все это в моем духе. Нравилось смотреть боевики с восточными единоборствами. Поэтому, когда узнала, что можно попасть на эти курсы, от восторга не знала куда деться!!! Но что-то не получилось. Зато были тренировки с N. В нашей группе были я и подруга, и еще 4-5 взрослых мужчин, но они более скептически относились к учению N. Об остальных мне не известно. Нам в то время было по 18 лет. N. также работал в организации, выполняющей работу “на заказ” с целью зарабатывать деньги — немалые. Работа с “должниками”. Если эти “должники” не возвращали долг или не понимали, что от них требуют — их могли убрать. Все это я узнала не сразу. Но и раньше N. часто убеждал нас в том, что есть люди, которые имеют право совершать преступления. Например, он говорил, что если преступник убивает и уходит от закона — он всего лишь спасает свою жизнь и выполняет то, что предначертано судьбой. Позже, когда у меня возникли финансовые проблемы, он предложил заниматься в закрытой группе, где за то, что ходишь на тренировки, платят приличную сумму (по тем временам), и берут не каждого. Очень осторожно предложил, как бы раздумывая. В то время с мамой были очень натянутые отношения, постоянные упреки (“Когда начнешь работать?”). Но слишком “далеко” я была от мамы, не в том мире жила. Изменились ценности жизни”.

Так в сознании клиентки постепенно, из отдельных фраз, реплик, эпизодов, за фасадом диадных отношений с наставником вырисовывается сложно-иерархическая структура существовавшей группы, частью которой она была. Проясняются техники завоевания контроля над сознанием.

“В ходе тренировок N. применял технику медитаций, восточные практики дыхания (очистительное, основное, телом). И то, и другое давалось мне легко, особенно медитация — “улетала” за считанные минуты. Занятия проводились под музыку, “заряженную”, чем, не знаю. После медитаций я стала много спать: днем обязательно 3-4 часа, и с трудом переживала время между сном. Сны были четкие, цветные, со всем компонентом ощущений: если видела море, то ощущала всей кожей прикосновение воды, перекаты волн, шум прибоя, температуру воды, глубину моря. Часто снились вещие сны, подтверждаемые реальностью. Но потом сны сменились бессонницей, ни с того ни с сего. Было много информации, которую трудно переварить сразу. Литература: “Тайная доктрина” Е. Блаватской, “Роза мира” Д. Андреева, и т.п. То есть книги, которые нужно читать между строк, понимать тайный смысл написанного. После “Розы мира” я стала бояться моря — панический страх. Не могла заставить себя войти в море, хотя прежде очень любила плавать. Когда я рассказала о своем страхе N., он посоветовал быть поосторожней, “...ведь в море располагаются демонические стихии” (или что-то в этом роде). Легче мне от этого не стало.

После бессонниц стала кружиться голова и падать зрение. На это ответ был также: “Ты стала редко читать молитвы, защита снизилась”, и все в таком духе. Так же объяснялась и необходимость сексуальных отношений с учителем. Они оправдывались тем, что мужчина может повысить свою духовность только через женщину. Именно для этого они и созданы друг для друга. И сейчас, когда я встречаю мужчин, говорящих о своей духовности, о высоких материях, у меня только одна мысль: “Это похотливая тварь!!!”

Помимо занятий, он часто беседовал с нами о наших проблемах за пределами группы. В беседах он предлагал варианты решения проблем, но очень ненавязчиво. Ты можешь поступить так, но если ты выберешь первый вариант, то потеряешь то-то, а если второй — приобретешь то-то. Возникало ощущение свободы выбора, мне это нравилось. Особенно в сравнении с действиями мамы, которая ставила мне жесткие рамки (и была тысячу раз права). Меня вполне устраивала его лояльность”.

В процессе консультирования о выходе клиентка начала осознавать связь некоторых проблем современности с опытом участия в культе. В беседах она говорит о своей нетерпимости к любым разговорам о духовности, о гороскопах, карме и т. п. Даже шутливые “светские” разговоры на эти темы вызывают напряжение и бегство, часто просто встает и уходит из компании. Особо нетерпима к людям, которые, как ей кажется, “пытаются манипулировать”. Пугает иногда возникающее желание силы и власти над другими. Таким образом, в памяти клиентки воссоздаются, переводятся в сознание, вербализуются фрагменты культового опыта, высвобождаются блокированные негативные чувства к бывшему наставнику и, как следствие, снижается аффективное напряжение. Появляется рациональная оценка ситуации прошлого. Осознание механизмов завоевания контроля над сознанием избавляет от необходимости “тестировать” окружающих на предмет их верований. Со слов клиентки, только получив информацию по проблемам психологии культа, она смогла осмыслить масштаб происшедшего, осознать всю степень опасности, которой подвергала себя, понять, что происходило с ней в тот период и после выхода из группы. В то же время анализ ситуации, включая исследование травмирующих эпизодов прошлого, способствовал формированию более спокойной и зрелой оценки культового опыта.

В заключение, нужно отметить, что, вырастая из спонтанной активности субъекта, катализируя, развивая и структурируя ее, метод психотерапевтической работы с личной историей экс-культиста гармонично сочетается с другими подходами, методами и техниками консультирования о выходе на любом этапе реабилитации лиц, пострадавших от группового психологического насилия и авторитарных лидеров. Немаловажными преимуществами метода являются его доступность и экологическая чистота. Отличительной чертой нашего подхода к работе с культовым опытом клиента является обязательность целенаправленной проработки всей совокупности автобиографической памяти как целостности, что является, по нашему мнению, необходимым условием интеграции личности. Говоря о преимуществах метода, его доступности, простоте технического исполнения и универсальности, что позволяет рекомендовать его даже для самостоятельного применения бывшими адептами, важно отметить, что он может быть высокоэффективным методом интенсивной краткосрочной терапии лиц, пострадавших от группового психологического насилия, только как часть консультирования о выходе и в руках специалиста- психотерапевта, имеющего опыт такого консультирования.

Литература

1. Баушева И. Л., Сирота Н. А., Ялтонский В. М. Медико-психологические характеристики жертв психологического насилия и особенности их психотерапии. // Приложение к журналу “Вестник последипломного медицинского образования”. Материалы международной конференции “Психотерапия на рубеже тысячелетий: опыт прошлого — взгляд в будущее” 6-8 мая 1998г. — М.: Изд-во РМАПО, 1999. — С. 36-37.

2. Джиамбалво К. Консультирование о выходе: семейное воздействие. — Нижний Новгород, 1995. — С. 3-83.

3. Короленко Ц. П., Дмитриева Н. В. Социодинамическая психиатрия. Новосибирск: Изд-во НГПУ, 1999. — С. 333-341.

4. Нуркова В. В. Автобиографическая память как проблема психологического исследования. // Психологический журнал. — Том 17. № 2. 1997. — С. 16-29.

5. Форд В. Реабилитация пострадавших от группового психологического насилия и от авторитарных лидеров. — Нижний Новгород, 1997 (рукопись).

6. Хассэн С. Контроль сознания и феномен культа. // В кн.: Джиамбалво К. Консультирование о выходе: семейное воздействие. — Нижний Новгород, 1995. — С. 84-107.