Андрей Десницкий. Как появилась рифма и причем здесь Церковь?

Для нас вполне привычно, что стихи – это зарифмованные строки. Конечно, бывают и стихи без рифмы, но это уже исключение. Но так было не всегда: стоит открыть любое поэтическое произведение древности, от поэм Гомера до «Слова о полку Игореве», и сразу станет заметно, что никаких рифм там нет. В античной литературе были свои размеры – правда, они были основаны на чередовании не ударных и безударных слогов, как сегодня, а не чередовании слогов кратких и долгих. Но рифмы не было, и вообще не было никаких созвучий. В фольклоре разных европейских народов созвучия могли встречаться, но опять-таки фольклор в древности обходился без рифмы.

Как же она появилась, почему стала нормой в нашей части света? Как ни странно, ответ связан с историей христианской Церкви. С самого момента своего возникновения она нуждалась в новой богослужебной поэзии. Конечно, можно было использовать старые языческие образцы, те же гомеровские гекзаметры – подобную поэзию высокообразованные люди сочиняли на латинском и греческом языке все Средние века, а отдельные эстеты продолжают это делать и сегодня. Но древний размер, основанный на чередовании долгих и кратких слогов, уже не воспринимался простыми верующими, которые не получили соответствующей подготовки в школе, да и греческий и латинский языки не всегда были для них родными.

Можно было бы сказать: ничего, пусть изучают древние языки, это полезно. Можно было продолжать писать гимны в стиле Гомера. Но новому вину требовались новые мехи – и они возникли. Появилась новая церковная поэзия, и в ней стали использоваться те формальные черты, которые легко было услышать всякому человеку. Прежде всего – созвучия.

Свою роль сыграли здесь и ветхозаветные псалмы, где таких созвучий в оригинале немало. Так, первый псалом начинается в оригинале словами: «ашре хаиш ашер ло халах беэцат решаим» (блажен муж, который не ходит по совету нечестивых), и все ключевые слова этой строки созвучны: ашре – ашер – решаим (блажен – который – нечестивые). Но в христианских песнопениях созвучия стали чаще всего встречаться на конце строк. Отчасти это было связано с т.н. «антифонным пением», когда хор делился на две половины, и каждая из них пропевала по одной строке, как бы отвечая другой половине. И сами строки должны были быть тесно связанными друг с другом и по звучанию, и по смыслу. Вот отрывок из русского перевода Акафиста, одного из самых известных ранневизантийских гимнов, который посвящен Борогодице:

Радуйся, чрез тебя радость сияет

Радуйся, чрез тебя горесть истает;

Радуйся, адамова горя утешение,

Радуйся, евина плача прекращение;

Радуйся, высота, неизъяснимая человеческим умам,

Радуйся, глубина, неисследимая и ангельским очам…

Каждая мысль здесь находит свое соответствие в следующей строке, и созвучие подчеркивает эту связь. Но это еще не рифма: созвучия тут очень часты, но не обязательны, есть и строки, где их нет совсем. И практически всегда созвучны слова, строго параллельные по смыслу и по грамматике – настоящая рифма таких ограничений не знает.

В греческой христианской поэзии регулярная рифма вообще появилась довольно поздно, а вот в латинской она стала нормой уже в Средние века. Вот отрывок из перевода еще одного известного гимна Богородице, но уже латинского (Stabat Mater):

Предстояла Матерь Божья,
горько плача, у подножья
пригвожденного Христа,
и была пред Ней, смятенной
и мечом насквозь пройденной,
кровь святая пролита.

Вот это уже настоящая рифма с регулярными правилами, к тому же она охватывает любые слова, а не только те, которые тесно связаны и по смыслу.

Из средневековой латинской поэзии (которая, конечно, была далеко не только церковной) рифма перешла и в поэтические произведения на народных языках Западной Европы. В XVII в. рифма появилась и на Руси, в подражание, прежде всего, польским образцам. Вот что писал в ту пору один из первых русских поэтов «нового строя» Симеон Полоцкий, еще не столько по-русски, сколько по-церковнославянски:

Крест пречестный церкве слава,
На нем умре наша глава
Христос Господь, всех спаситель,
Кровию си искупитель.
Хотяй дело
си весело
Совершити,
должен быти
Креста чтитель
и любитель.

Это еще почти забава, некая игра с новой формой – не случайно и само это стихотворение про крест (здесь приведено только самое его начало) было записано в форме креста. Такая рифмовка кажется нам наивной и неуклюжей, но именно отсюда ведут отсчет чеканная поступь ломоносовских од и летящая легкость пушкинского ямба, а с ними и вся наша великая поэзия.

Рифма когда-то родилась в церкви, в поисках богослужебной формы, понятной и притягательной для всех. Первые сочинители созвучных строк (их имена нам не известны) взяли одну характерную черту библейских псалмов, придали ей регулярность и воспроизвели на других языках – и стал возможным классический европейский стих. Он возник и развивался в Западной Европе, потом был перенят на Руси, и, после эпохи ученичества, достиг здесь новых вершин мастерства.

И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута – и стихи свободно потекут.

Так описывал Пушкин собственное вдохновение, но так можно было бы в двух словах описать и историю возникновения самой рифмы. А те, кто заинтересуется ее происхождением в деталях, могут прочитать книги замечательного филолога М.Л. Гаспарова «Очерк истории европейского стиха» и «Очерк истории русского стиха».