Брюс А. Литтл. Наука, христианство и истина

И современная наука, и христианство претендуют на право говорить об истинном взгляде на этот мир. Правда, за последние 100 лет как наукой, так и христианством были выдвинуты радикально противоположные взгляды на реальность, из чего можно заключить, что христианство и современная материалистическая наука придерживаются противоположных онтологических точек зрения. Более четко это прослеживается в сопоставлении их утверждений, касающихся происхождения человека и вселенной. Сегодняшняя наука утверждает, что вселенная появилась благодаря определенным случайным комбинациям энергии/материи в течение долгого периода времени, и что человек является продуктом слепого естественного отбора. Следовательно, реальность рассматривается как состоящая только из материи, организованной в соответствии с определенным набором законов. Христианство, напротив, учит, что вселенная появилась в результате созидательного акта разумной, бесконечной Личности, которую мы называем Богом. Христианское учение утверждает, что реальность состоит из материального и нематериального, где материальное организовано и упорядочено конечной, высшей Реальностью - Богом. Эта фундаментальная разница привела к актуализации мысли о том, что наука и христианство неизбежно, по определению придерживаются взаимно исключающих взглядов на реальность. В этом случае выбор, сделанный в пользу одного, влечет за собой отвержение другого. Действительно, оба этих взгляда на реальность не могут являться истинными одновременно, тем не менее не обязательно следует считать, что христианство и наука представляют взаимно исключающие эпистемологические и онтологические точки зрения. На самом деле исторически подтверждается, что христианство и наука согласно разделяли общий онтологический взгляд на мир до последней половины XIX столетия. Это ясно указывает на то, что в наше время произошли какие-то изменения в понимании науки, что и послужило причиной раскола в отношениях между наукой и христианством.

Исторически современная наука в западном мире возникла из христианского взгляда на реальность. Назовем нескольких из наиболее известных ученых того времени, таких как Галилей (1570-1624) с его геоцентрическим взглядом на вселенную, Фрэнсис Бэкон (1561-1626) с его «Новым методом», оказавшим значительное влияние на умы и утвердившим индуктивный метод в качестве научного, Ньютон (1642-1727) с его законом всемирного тяготения - все они верили, что вселенная была создана Богом. И это лишь некоторые из великих имен в науке. Их вера в Бога не препятствовала научным изысканиям, а совсем наоборот, именно она двигала научный поиск. Как указывает Чарльз Тэкстон (Charles Thaxton), до середины XIX века ученый как правило являлся верующим человеком и не рассматривал научное исследование и религиозную убежденность как несовместимые вещи. Напротив, движущей силой к изучению чудес природы был именно религиозный импульс к прославлению Бога, создавшего эти чудеса. В силу этого, исследователя, изучавшего материальное творение, едва ли можно было назвать ученым per se (термина «ученый» не существовало до 1843 г.), но человеком Церкви [1].

Поскольку наука строится на определенных исходных допущениях об этом мире, принятых нами до начала собственно научного постижения, ученые-основоположники обнаружили эти утверждения в христианском взгляде на реальность. Согласно этому взгляду, наш мир упорядочен и рационален, поскольку он создан разумной Личностью, Богом, и, следовательно, открыт для осмысленного исследования. Уайтхед очень правильно указывает, что представление о законах природы проистекало «из христианской доктрины мира как божественного создания» [2]. Если нет философской системы, дающей обоснование организованности и упорядоченности мира, то нет и причины считать, что мир может быть исследован так, чтобы исследование это оказалось полезным и вообще имело бы смысл.

Правда, такой христианский взгляд на вселенную не предполагал, что каждый «научный» вывод, имеющий отношение к вселенной, верен, но он предоставлял правильное онтологическое обоснование для понимания фундаментальной истины о реальности природы. Как показывает история современной науки, убеждение, что Бог создал вселенную, не препятствовало науке в XVII и XVIII вв. Более того, верно как раз-таки обратное: убеждение это способствовало развитию современной науки. Поэтому господство сегодня другого представления - что христианский взгляд на реальность противопоставлен науке, - демонстрирует, что наука изменила свои онтологические основы, что, как показывает история, явилось результатом изменений в философской позиции, а не следствием накопления научных доказательств.

Ранние признаки изменения в философии науки появляются в XVIII в., например, в работе Ла Метри «Человеческая машина». Ла Метри утверждал, что наука должна сделать выбор и либо принять материалистский взгляд на реальность, либо продолжать придерживаться теистических позиций. Подобный ультиматум находит свое основание в философской аргументации, а не в научных данных или исторической реальности. Аргументация эта утверждает, что если наука будет продолжать придерживаться христианского мировоззрения, ее, в конечном итоге, постигнет застой поскольку, как считал Ла Метри, такое мировоззрение снимает любой стимул к разрешению беспокоящих проблем жизни. При этом Ла Метри волновал не столько сам взгляд на реальность, сколько христианское осмысление этого взгляда. Если вселенную и человека создал Бог, тогда Ему единственному, как Создателю, подвластно все происходящее в Его вселенной. Из этого, в общих чертах, выводилась идея, что принявшие христианское мировоззрение рассматривают - как логическое следствие из своей веры - любые несчастья, болезни и жизненные бедствия как происходящие по воле Божьей. Это, по мнению оппонентов, неминуемо вело к позиции, что наука не должна вмешиваться в подобные вещи - чем сводятся на «нет» любые научные исследования и научный прогресс. Если же наука сделает свой выбор в пользу материалистического взгляда на реальность, то она якобы свободно сможет разрешать загадки природы, потому что тогда не будет надобности обращаться к высшему Существу (так сказать, «неведомому Богу»), чтобы получить от Него решение. Нетрудно заметить, что этот аргумент не был основан на научных данных, а, скорее, имел философское обоснование, которое, увы, оказалось слабым как исторически, так и философски. Несмотря на это, со временем данный аргумент превратился в привычную интеллектуальную игру и положил основание следующему основному событию в разделении христианства и науки.

Поначалу данное философское построение не ликвидировало до конца понимание того, что вселенную создал Бог - оно лишь требовало не воспринимать Его заинтересованным во вселенной и в человеке или непосредственно вовлеченным в их бытие. То есть, говоря проще, Бог мог быть с молчаливого согласия принят в качестве причины бытия, но лишь условно, а не в качестве логической необходимости. Такая позиция продержалась вплоть до второй половины XIX века - до тех пор, пока дарвиновская теория эволюции стала причиной окончательного разрыва между христианством и наукой. Эволюционной теорией исключалась любая потребность в том, чтобы Бог являлся причиной появления человека и, в конечном итоге, всей вселенной. С этого момента наука (в той степени, в какой она приняла эволюцию) и христианство действительно противоположно высказывались о природе мира. Так окончательно завершился разрыв между христианством и наукой. Наука приняла философскую позицию, выбрав в качестве онтологической основы натурализм. Вслед за этим, опираясь на натуралистическую онтологию, была выработана натуралистическая научная методология; и на этом этапе наука стала претендовать на единоличное знание истины.

Однако это изменение философской позиции было произведено настолько тонко, что создавалось впечатление: данное изменение - следствие, неизбежно вызванное научными фактами. Наука оказалась включенной в круг философских представлений, где ее (науки) авторитетом утверждалось, что все сущее - материально. Правда, в рамках собственно научной терминологии такое утверждение невозможно, поскольку наука, по ее собственному определению, не имеет отношения к сфере метафизического. Но само это утверждение о природе реальности уже отвергало метафизическое, делая, таким образом, само себя и всю позицию в целом наукообразной. К сожалению, до недавнего времени лишь немногие оспаривали это шаткое основание современной науки, которое ставит ее в отношение соперничества с христианством, и христианство, в результате, рассматривается как нечто антинаучное, антиинтеллектуальное и даже антигуманное.

Тому, что такая подмена произошла, способствовали два фактора. Первый фактор: термин «наука» изменил свое значение. Сначала он использовался для обозначения области изучения, а именно природы, и методологии, используемой для этого изучения (индуктивный метод, установленный Фрэнсисом Бэконом). При таком понимании науки ничто в ней не противоречило христианству. Фактически, именно христианские исходные допущения о мироздании сделали возможной научную методологию. Наука являлась другим кроме Библии способом познавания Бога через лучшее понимание мира, Им созданного. Материя может быть изучена именно потому, что у нее есть замысел и цель. Когда же эволюционное объяснение было выдвинуто в качестве научной позиции, то вскоре термины «наука» и «эволюция» стали использоваться как взаимозаменяющие. При этом наука снабдила эволюцию своим авторитетом, который, в свою очередь, был использован, чтобы придать науке натуралистическую онтологию. Теперь термин «наука» стал подразумевать, что у реальности есть только материальная сторона.

Хоть это и произошло как бы обходным путем, именно этот конкретный сдвиг значения термина «наука» поставил науку в положение, враждебное к христианству. В результате этого изменения сказать «эволюционный» стало тем же самым, что сказать «научный». Теперь, приняв представления натуралистической онтологии, наука стала обозначать нечто весьма отличающееся от того, что под ней понималось вначале. Это изменение определения на самом деле было изменением философским. Наука не могла доказать натуралистическую онтологию, она могла лишь принять ее в качестве предпосылки. Прежде чем утверждать, что натуралистическая онтология научна, науке необходимо доказать, что вне материального мира не существует ничего. Это влечет за собой двойное противоречие. Во-первых, сами законы, управляющие материальными формами, должны, в силу логической необходимости, быть выше самой материей. Во-вторых, наука, по ее собственному определению, применима лишь в сфере естественного - а следовательно, попросту не обладает методом, позволяющим утверждать или отрицать существование метафизического. Таким образом, если наука утверждает, что метафизическое не существует, то это вообще не может рассматриваться как научное утверждение. Это было и остается чисто философским утверждением, которое наука может свободно провозглашать, но не должна претендовать на принятие этого утверждения как научного. В результате же смешения терминов «наука» и «эволюция» факт, что эволюция была основана на философском понятии, был завуалирован, затемнен. На самом деле христианство противоречит эволюционной позиции, а не науке, как это традиционно стало пониматься.

Второй фактор - это использование слова «наука» в применении к происхождению. До тех пор в методологическом отношении характеристиками науки являлись измерение, эксперимент и наблюдения. Такой подход принято называть «операционной» наукой. Она помогала человеку понять, как устроен материальный мир и каким образом природу можно приручить для пользы человека. Эволюция же пытается объяснить не происходящее во вселенной, но ее происхождение. Это совершенно другой вид науки, который был назван «наукой о происхождении». В этой науке невозможно провести эксперимент или наблюдать активно протекающий процесс эволюции. Даже когда данная наука пытается создать действующую модель эволюционного процесса, модель эта все равно не является моделью эволюции, поскольку в процессе ее участвует разум экспериментатора, а это то, что эволюционная теория отвергает наотрез. Все, что может наука - это наблюдать то, что мы имеем вокруг себя, и пытаться объяснить причину этого мысленным продвижением вспять. Поэтому наука о происхождении по своей природе спекулятивная, гипотетическая и рассматривает философские вопросы природы реальности, а не устройство вселенной. Этим занимается операционная наука, которую мы обычно и представляем, слыша термин «наука». Неумение четко разграничить науку о происхождении и операционную науку поставило философское построение (эволюцию) в равные условия с наукой методологической, т.е. операционной. Это также способствовало тому, что наука оказалась противопоставленной христианству. Но это относится только к науке, говорящей языком философии, то есть к науке о происхождении.

История наглядно показывает, что методологическая наука не требует натуралистической онтологии. Это означает, что - при правильном понимании науки - христианство и сейчас обладает верным с научных позиций взглядом на реальность, как это было и до разрыва между наукой и христианством во второй половине XIX века. Действительно, чем больше наука узнает о фундаментальных принципах устройства этого мира, эволюция как философское представление о природе реальности выглядит все менее и менее удовлетворительной. Признавая, что вселенная тончайшим образом настроена и сбалансирована, без чего жизнь была бы невозможна, австралийский физик Пол Дэвис (Paul Davies) замечает: «Похоже, здесь действует некий скрытый принцип, который организует космос, делая его строго упорядоченным» [3]. Принцип этот известен как антропный принцип, и чем больше фактов открывается науке, тем сложнее его игнорировать. В другой своей работе Пол Дэвис пишет: «Я не верю, что наше существование в этом мире - лишь игра судьбы, случайный факт в истории, необязательный эпизод на сцене огромной космической драмы» [4]. То, что открывается науке в ходе подробного исследования глубин этого мира, опровергает философскую эволюционную позицию [5].

В своей книге «Иные миры» Дэвис рассматривает две возможности возникновения вселенной и, поверяя их фактами, приходит к выводу: «Выбор основывается, скорее, на философии, чем на физике» [6]. При этом он считает, что «удивительно однотипное расположение материи вселенной... очень сильно напоминает традиционную религиозную концепцию мира, целенаправленно созданного и организованного Богом для последующего обживания человечеством» [7]. Всемирно известный физик говорит этим, что подлинная наука не требует натуралистической онтологии, как требует этого эволюционная теория. Приверженность эта - результат философского выбора, а не научной необходимости. Можно даже сказать, что, выбирая натуралистическую онтологию, мы делаем весьма сомнительный выбор в свете того, что сейчас известно науке об этом мире.

Таким образом, на исходе двадцатого столетия христианский взгляд на реальность все еще предлагает наиболее последовательную онтологическую позицию в качестве основы как для занятий наукой, так и для понимания мира. Похоже, все возвращается на круги своя. В конечном итоге, наука как методология и христианство как мировоззрение не являются противоречащими друг другу понятиями, но дополняющими друг друга источниками постижения Истины, как это и было изначально.

Ссылки

1. Nancy Pearcey and Charles Thaxton, The Soul of Science, (Wheaton: Crossway Books, 1994), 19.

2. Там же, 21.

3. Paul Davies, The Accidental Universe, (Cambridge: University Press, 1982), 110.

4. Paul Davies, The Mind of God, (New York: Simon & Schuster, 1992), 232.

5. Например, время обычно представляется асимметричным, т.е. движущимся в одном направлении. Однако на квантовом уровне существует понятие симметричности времени, т.е. время может двигаться в обоих направлениях. Дэвис считает, что этот факт не поддерживает эволюционную позицию. Он пишет: "В то время как второй закон термодинамики требует, чтобы вектор времени был направлен от порядка к хаосу, от отсутствия равновесия к равновесию, похоже, что ранняя вселенная началась как обладающая равновесием, а теперь далека от него; все это говорит о том, что вектор, похоже, имеет неправильное направление." [Paul Davies, 'Time's Arrow,' in the New Scientist, 1 November 1997]

6. Paul Davies, Other Worlds, (New York: Simon & Schuster, 1980), 162.

7. Там же, 162.