Этнический портрет древних славян

Размышляя о характере славян, их быте, образе жизни и мировоззрении, следует сказать следующее: славянин в древности - это представитель определенного социокультурного пространства и времени. От современного иностранца он отличается не только тем, что, будучи иного племени и культуры обладает другими способностями и наклонностями; он отличается и от современного россиянина еще и тем, что, принадлежа предшествующей эпохе в истории, носит в себе другие идеи и другие чувства. Он шел впереди нас, а мы за ним. Он не строил своей цивилизации на нашей, а мы выстроили свою на его и на многих других. Противоположность между современностью и прошлым можно выразить двумя словами: жизнь у древних - проста, а наша многосложна до крайности. Поэтому их понятие о жизни, об отношении людей между собой, о душе и теле человека и т.п. гораздо проще и ясней для них, чего уже не допускает современная цивилизация.

Существенное отличие сегодняшней цивилизации от древности можно найти и в языке, который со временем претерпел существенную эволюцию. Почти весь современный философский и научный словарь состоит из иностранных слов; чтобы пользоваться им как следует, необходимо знать греческий и латинский языки, и мы зачастую употребляем его неправильно. Этот технический лексикон ввел огромное количество своих слов в разговорную и литературную нашу речь, и оттого мы говорим и думаем теперь не иначе как при посредстве тяжелых и неподатливых выражений. Мы берем их совершенно готовыми и в обычной уже их связи, повторяем по привычке, употребляем, не сообразуясь с их начальным смыслом и не различая в них никаких оттенков; мы поэтому говорим лишь приблизительно то, что желали бы сказать.

Этот громадный недостаток не существовал для людей древности. У них не было расстояния между языком чувственных фактов и языком чистого мышления, между языком простого народа и языком ученых людей и нобилитета.

Современное государство гораздо прочнее древней общины, но зато оно и несравненно сложнее; чтобы исполнить в нем какую-нибудь должность, надо быть специалистом. В следствии этого общественные должности специальны, как и всякое другое дело. По каждому роду таких ведомств и служб в государстве есть запас специалистов; необходима долгая подготовка для того, чтобы играть тут видную роль; дела эти отнюдь не даются в - руки большинству граждан, которые не принимают непосредственного и прямого участия в управлении государством.

Напротив, в славянской общине и заурядный человек способен ко всем общественным должностям; общество не разделено на правящих и управляемых; там нет живущих на покое, не удел, там все - деятельные граждане. Византийские писатели древности удостоверяли, что славяне не управлялись одним человеком, но издревле жили в народоправстве. Они жили отдельными коленами или семействами, не зная ни крепостей, ни городов, имея только селения. Любили они более всего свободу необузданную; одна власть старейшин управляла общинами; иного господства не терпели. В обстоятельствах важных, когда неприятель их стране опустошением или сами задумывали грабить соседей, многие семейства соединялись для совета и решали дело по приговору старейшин. Но и здесь славян всегда отличало неукротимое своевольство: редкое совещание оканчивалось мирно; мечи обыкновенно решали их споры. Вождь, указывавший путь в землю неприятельскую, мог приобрести их доверенность и повиновение только личной храбростью или особенным искусством и редко имел силу обуздать своих товарищей в бою: они сражались где и как хотели; каждый славянин всегда бросался прямо в середину врагов, и, несмотря на долговременное искусство, византийский легионы часто обращались перед ними в бегство.

Примером такого вождя может послужить легендарный князь Святослав. Он вождь дружины, которая похожа на него и с которой он наравне переносит все тяготы походной жизни. Он первый среди дружинников бьется в их рядах, но не отделяется от них, не существует без них, живет и умирает с ними. Черты зависимости князя от мнения воинов заметны еще в X веке. В летописи есть место, в котором говорится о том, что причину отказа принятия христианства Святослав формулирует боязнью быть осмеянным дружиной. Надо заметить, что гордые славяне в древности не терпели никаких телесных наказаний: виновный платил или жизнью, или вольностью, или деньгами.

Все вопросы, будь-то сельскохозяйственные или военно-политические дела, совершенно были понятны славянину - это приходские или общинные интересы. Дреговичу или полянину нетрудно сообразить, как держаться относительно северянина или древлянина, византийца или хазара. Для этого ему достаточно личного опыта и ежедневных впечатлений; ему нет надобности быть завзятым политиком, сведущим в географии, в истории, в статистике и разных других знаниях. Богат славянин или беден, купец или простой пахарь, он во всяком случае всегда воин; так как военное искусство еще просто и неизвестны еще военные машины, то армия у них выступает в виде народной стражи.

Вступая в битву, писали византийские современники, славяне идут на врагов со щитами и дротиками в руках, панцирей же они никогда не надевают; иные не носят ни рубашек (хитонов), ни плащей, а одни только штаны, и в таком виде идут на сражение с врагами. Сражаться они любят в местах, поросших густым лесом, в болотах, на обрывах; с выгодой для себя пользуются засадами, внезапными атаками, хитростями, и днем и ночью изобретая много разнообразных способов; опытны они также и в переправе через реки. Мужественно выдерживают они пребывание в воде, так что часто некоторые из числа остающихся дома, будучи застигнуты внезапным нападением, погружаются в реку. При этом они держат во рту специально изготовленные большие, выдолбленные внутри камыши, доходящие до поверхности воды, а сами, лежа навзничь на дне, дышат с помощью их; и это они могут проделывать в течении многих часов, так что совершенно нельзя догадаться об их присутствии.

В битве славяне пользуются также и деревянными луками и небольшими стрелами, намоченными особым для стрел ядом, сильно действующим, если раненый не примет раньше противоядия. Часто, не имея над собой главы, они не признают военного строя, не способны сражаться в правильной битве, показываться на открытых и ровных местах. Если случится, что отважутся идти в бой, то во время него они с криком слегка продвигаются вперед, и если противник не выдержит их крика и дрогнет, то они сильно наступают; в противном случае обращаются в бегство, не желая померятся с силами неприятеля в рукопашной схватке. Часто несомую добычу они бросают как бы под влиянием замешательства и бегут в леса, а затем, когда наступающие бросаются на добычу, они без труда поднимаются и наносят неприятелю вред.

Попадая в плен, отмечали летописцы, славяне сносили всякое истязание с удивительной твердостью, без вопля и стона; умирали в муках и не отвечали ни слова на расспросы врага о числе и замыслах их войска. Удивительно то, что они не щадили собственной крови для приобретения драгоценностей, зачастую им не нужных: ибо вместо того, чтобы пользоваться ими - обыкновенно зарывали их в землю. Этот факт объясняется представлениями славян о том, что эти драгоценности будут используемы ими в загробной жизни. С другой стороны, славяне оказывали чудесное остервенение в бою и, думая, что убитый неприятелем должен служить ему рабом в аду, вонзали себе мечи в сердце, когда уже не могли спастись: ибо хотели тем сохранить вольность свою в будущей жизни.

Но жестокие на войне, оставив во вражеских владениях долговременную память от ее ужасов, они возвращались домой с одним своим природным добродушием. Современный историк говорит, что славяне не знали ни лукавства, ни злости; хранили древнюю простоту нравов, неизвестную уже, к примеру, тогдашним византийцам; обходились с пленными дружелюбно и назначали всегда срок для их рабства, отдавая им на волю решение или выкупить себя и возвратится домой, или жить с ними в свободе и братстве.

Столь же единогласно хвалят летописи общее гостеприимство славян. Выходя из дому, он оставлял дверь отворенную и пищу готовую для странника. Купцы, ремесленники охотно посещали славян, между которыми не было для них ни воров, ни разбойников; но бедному человеку, не имевшего способа хорошо угостить гостя, позволялось украсть все нужное для того у соседа богатого: важный долг гостеприимства оправдывал и самое преступление.

Говоря о простоте нравов древних славян, об их кротости и великодушии, твердости данному слову и т.п., необходимо сказать и еще о двух чертах, ценимых в древности у разных народов - это право силы и хитрость.

Скорость к обиде и скорость к мести, преобладание физических стремлений, мало сдерживаемых религиозными и нравственными законами; сила физическая на первом месте - ей весь почет, все выгоды; богатырь, сила которого доведена в народном воображении до чудовищных размеров, - вот герой эпохи. При господстве материальной силы, при необузданности страстей, при жизни в постоянной борьбе, нравы не могли быть мягки; когда силою можно взять все, когда право силы есть высшее право, то, конечно, сильный не будет сдерживаться перед слабым. Славные подвиги нужны были для богатства, богатство нужно было для славных подвигов; обе страсти питали одна другую. Но при этом, однако, в образе тогдашнего героя чистое корыстолюбие, страсть к богатству было осуждено. Так, Святослав не обращает внимания на богатые подарки византийского императора и любуется одним лишь оружием. Простота, презрение к роскоши выставлены в Святославе как достоинство.

Несмотря на уважение к силе, она не считалась единственно позволенным средством к торжеству; хитрость ценилась так же высоко, считалась мудростью; перехитрить, переклюкать считалось тоже подвигом. Так, сменивший Рюрика на посту правления Олег и княгиня Ольга отличаются в предании мудростью по тогдашним понятиям, т.е. хитростью, ловкостью мышления: Олег хитростью убивает Аскольда и Дира в Киеве, хитростью пугает греков; Ольга так же мстит древлянам, хитрость берет Искоростень; наконец в Царь-граде перехитряет императора.

Другим важным достоинством славянина являлось обязательное исполнение кровной мести. Предание об Ольгиной мести древлянам драгоценно для нас тем, что отражает в себе господствующие понятия времени, поставлявшие месть за священную обязанность человека. При тогдашней неразвитости общественных отношений месть за родича была подвигом по преимуществу. В древности обычай мести был именно этим охранительным обычаем, заменявшим правосудие; и тот, кто свято исполнял обязанность мести, являлся необходимо героем правды, и чем жестче была месть, тем больше удовлетворения находило себе тогдашнее общество, тем больше прославляло мстителя, как достойного родича, а быть достойным родичем значило тогда, в переводе на современные понятия, быть образцовым гражданином. И наоборот, не исполнивший долг мести подвергался общественному остракизму.

Существенную роль в общественной жизни по сравнению с последующим временем играла тогда у славян женщина. Они провожают своих мужей на битвы; песни, содержания которых относится ко времени князя Владимира, упоминают о женщинах-чародейках. По свидетельству тех же источников, женщины участвовали вместе с мужчинами на пирах княжеских, похваляясь своей хитростью, мудростью. Владимир советуется со своей женой Анной о церковном уставе; княгини имеют свои волости, содержат свою дружину, спорят с мужьями, кто наберет храбрейших дружинников. Рогволд полоцкий отдает дочери на решение, за кого она хочет выйти замуж; Предслава переписывается с Ярославом о поступках Святополклвых. Славянки ходили иногда на войну с отцами и супругами: так при осаде Константинополя в 626 г. Греки нашли между убитыми славянами многие женские трупы. Мать. Воспитывая детей, готовила их быть воинами и непримиримыми врагами тех людей, которые оскорбили ее ближних. Страх неумолимой мести отвращал иногда преступления: в случае убийства не только сам преступник, но и весь род его беспрестанно ожидал своей гибели от детей убитого.

Всякая мать имела право умертвить новорожденную дочь, когда семейство было уже слишком многочисленно, но обязывалась хранить жизнь сына, рожденного служить отечеству. Этому феномену не уступало в жестокости и другое: право детей умерщвлять родителей, обремененный старостью и болезнями, тягостных для семейства и бесполезных сограждан.

Славянки так были привязаны к своим мужьям, что не разлучались с ними в самих битвах, и нередко, потеряв их, искали утешение в смерти, чтобы не горевать вдовицами. Смерть мужа они считали своей смертью и добровольно позволяли удушать себя, не считая пребывания во вдовстве за жизнь. Живая вдова бесчестила семейство.

Летописи описывают разные языческие брачные обычаи. Так радимичи, вятичи, северяне, кривичи на «игрищах умыкаху жены себе, с него же кто свещается». Известная оставшаяся с тех времен игра обоего пола в горелки - поздний остаток этих дохристианских брачных умычек. Вражда между родами, вызывавшаяся умычкою чужеродных невест, устранялась веном, отступным, выкупом похищенной невесты у ее родственников. С течением времени вено превратилось в прямую продажу невесты жениху по взаимному соглашению родни обеих сторон: опыт насилия заменялся сделкой с обрядом мирного «хождения зятя (жениха) по невесту», сопровождавшееся уплатой вена.

У полян существовал другой обычай: невесту приводили к жениху вечером, а на другой день приносили вслед за ней, что давали, т.е. приданое. От этих двух форм брака, хождения жениха и привода невесты пошли выражения «брать замуж» и «выдавать замуж».

У всех славянских племен существовало такое явление, как многоженство. Летописец говорит, что они брали по две и по три жены; обычай многоженства сохранялся долго и после введения христианства.

Духовная жизнь славянина в отношении материнства и материнского воспитания опиралась на традиционное обычное право, отражавшее выработанную поколениями систему отношений между родителями и детьми, старшими и младшими. Эта традиция, называемая современными историками «традицией любящего небрежения», была достаточно типична не только для догосударственной, но и средневековой Руси: ребенка берегли, но берегли по современным меркам недостаточно, а дети в доме одновременно как бы и присутствовали, и отсутствовали. Составители правовых кодексов относились к детям без особого снисхождения и скидок на возраст: еще в нормативных памятниках Древней Руси нет никаких особых (более мягких) наказаний за совершение проступков несовершеннолетними.

Отношение к детям в простых семьях было обусловлено обстоятельствами отнюдь не личностными: лишний рот в семье был для многих непосильной обузой, что отражено в дошедших до нас пословицах о детях: «С ними горе, а без них вдвое» и т.п. Те же причины лежали в основе различного отношения в семье к рождению сыновей (как к желанным «гостям») и дочерям (как нежеланным): «Дочь - чужое сокровище», «Сын домашний гость - а дочь в люди пойдет» и т.п.

Рождение детей, а тем более частые роды, да еще в бедной семье, было тяжкой женской долей. Нередкими были преждевременные смерти матерей при рождении очередного «чада». Рожали часто, порой чуть ли не ежегодно, а выживали немногие: 1-2 ребенка, редко 2-4. Большинство детей умирало во младенчестве. Вплоть до XYII века в памятниках личного происхождения можно встретить сведения о семье с тремя детьми как многодетной.

Детей рожали обычно в хорошо протопленной бани. Баня для славянина являлась не только источником чистоты, но и здоровья: любая хворь выгонялась при помощи пара и веника.

Одной из основных черт мировосприятия как древнего, так и средневекового человека была глубокая религиозность и вера в сиюминутное влияние потусторонних сил на его жизнь. Древняя религия обозначается термином «язычество» - весьма неопределенное понятие, возникшее в церковной среде для определения всего нехристианского или дохристианского. В настоящее время этим термином называются самые разнородные религиозные проявления: и религия античного мира, и представления первобытных племен, и дохристианские верования славян, германцев, кельтов и др. европейских народностей. В общепринятом обиходе к язычеству (ведовству, колдовству, шаманству и т.п.) относят верования, не относящиеся к основным мировым религиям: христианству, мусульманству и буддизму.

Период с VI века до н.э. связан с возникновением огромных святилищ на горах под открытым небом, которые отражали потребность в многолюдных общеплеменных «со-браниях», «со-бытиях», «со-борах». Один из ежегодных земледельческих праздников описывает древнегреческий историк Геродот (V в. до н.э.). Праздник устраивался в честь древних священных предметов - плуга, ярма, топора, чаши, т.е. был явно посвящен аграрным заклинательным обрядам. На рубеже эпох в районе наиболее оживленных торговых связей днепровских славян с греческой Ольвией-Борисфеном в районе Причерноморья было воздвигнуто много каменных идолов, изображавших воина с турьим рогом в руке (знак изобилия), с гривой на шее (знак солнца) и оружием у пояса.

Божественный пантеон древних славян, связанный с аграрным культом, представлял собой найденный в реке Збруч в 1848 г. Столб с четырехликой головой, датированный IX веком. Небесную сферу представлял Дажбог (Дажьбог) - божество света, солнца, податель благ, мифический родоначальник русских людей – «дажь божь их внуков», как сказано в летописи и Перун - бог грозы и молнии, покровитель воинов. Земное пространство олицетворяла Макошь – «мать-сыра-земля», «мать урожая», хозяйка символического рога изобилия и Лада - вторая роженица, покровительница весенней яровой вегетативной системы и браков. Люди - хоровод меньших по размеру мужчин и женщин, занимавший срединное положение в этой композиции, были помещены у подножья перечисленных божеств. И, наконец, подземный мир, представленный Велесом - бог земного пространства, в котором покоятся умершие души предков. Он изображен в виде греческого Титана, держащего на своих плечах плоскость земной оси с людьми на ней. Ближе к X-XI вв. он чаще упоминается как «скотий бог» - покровитель домашнего скота. Скульптурное изображение Збруческого идола, дающее нам представление о модели мира славянина, в общей композиции представляет собой форму фаллоса, поднятого к небу и символизирующего собой источник жизни, самой рождающей силы, проистекающей из находящегося на небе высшего божественного божества - Рода. Шапка Рода объединяет всю композицию божественного пантеона в единое целое (шапки, сделанные по аналогичной форме, являлись княжеской регалией в Древней Руси). Впоследствии православные строения церквей и мусульманских мечетей получили в своей архитектуре ярко выраженный фаллический тип, символизирующий животворящую связь земли и неба.

К концу X века происходит ряд перестановок и добавлений в пантеоне богов. Это связано, с одной стороны, с процессом государственного объединения славянских племен в единое Русское государство, что требовало интеграции различных племенных божеств в единое целое, а с другой стороны, с возвышением княжеской власти, приведшим к приоритету культа Перуна, покровителя воинов и княжеской власти над всеми остальными. Это изменение характерно прослеживается в реформе князя Владимира в 980 г. И при постройке им рядом с княжескими хоромами детинца (кремля) с изображением языческих идолов.

Во главе этого пантеона был поставлен Перун - олицетворение грома и молнии, грозных и неподвластных сил природы. Он символизирует устрашающее начало и в то же время наделен авторитетом доверия и мудрости. Неслучайно Перун изображался всегда в зрелом возрасте с седой головой, что должно было свидетельствовать об обдуманности всех его действий. Клятвы русских князей Перуном и оружием в договорах с греками свидетельствовали о том, что Перун был еще и богом войны.

Вторым богом в пантеоне Владимира был Хорс - божество солнечного светила (но не света). Солнечные знаки обозначали Хорса как конкретное дневное светило («око свету»). С его именем (в основном с понятием «круг», «коло» - коловорот, коловращение) связаны ритуальные хороводы и русское слово «хорошо», т.е. солнечно.

Вслед за Хорсом называется Дажбог - бог света, благосостояния, наделяющий людей богатством. А поскольку все благосостояние земледельца зависило от света и тепла, от солнечных лучей, то Дажбог отождествлялся с ясным небом.

Затем идет Стрибог - бог северных ветров и южных знойных вихрей, непогоды и холода. В древнерусских источниках Стрибог противопоставлялся Дажбогу: если первый приносит холод, непогоду, бури и метели, то второй дарует ясное небо и теплую погоду.

Пятым богом по значению был Семаргл - связующее божество между небесными и земными богами. Он представлен в виде священного крылатого пса, охраняющего семена и посевы. Как хранитель главного достояния людей, Семаргл имел крылья, когти, зубы. Он был близок к птицам-девушкам русалиям, более низшим божествам, орошавшим поля дождями и туманами, увлажняющими землю росой.

Наконец, последним божеством киевского детинца была Макошь - единственная из женских божеств. Макошь являлась покровительницей ткачества, прядения, вышивки и других женских рукоделий. Она была «матерью счастливого жребия», богиней удачи, судьбы. Наши далекие предки с почитанием Макоши связывали получение хорошего урожая, плодородие, благополучие семейного очага, девичьей судьбы. Ей приписывали заботу о колодцах, источниках, родниках.

В пантеоне не было уже упоминавшихся Велеса, Лады, Лели, богини печали и многих других. Это не означало, что все остальные боги были забыты или им не придавалось большого значения. На пример, идол Велеса стоял не в детинце, а на Подоле, т.е. в нижней части Киева, что могло означать его признание в народе в качестве бога во всей Руси.

Основная обрядность славян-земледельцев была направлена на то, чтобы воздействовать на божества неба, земли и воды для получения хорошего урожая. До нас дошло большое количество древних святилищ, где в урочное время производились торжественные обряды, далекими отголосками которых являются хороводы и детские игры, дошедшие до наших дней. Святилища под открытым небом нередко были круглыми, состоящими из двух концентрических валов, по окружности которых разводились костры. Во внутреннем кругу ставились идолы, обычно деревянные; здесь горел жертвенник и приносились жертвы богам, иногда даже человеческие. Это место называлось «капищем»». Внешний круг предназначался для потребления людьми жертвенной ритуальной пищи и назывался «требищем». Круглая форма святилищ определила их название – «хоромы» (от «хоро» - круг), а в ином произношении – «храмы».

По смерти славянина на могиле его устраивали обыкновенно «тризну» - поминки. Все родственники, друзья и знакомые сходились и пировали. Затем начинались разные игры, преимущественно военные. Скакали, бились оружием и в рукопашную. Иногда, после смерти особенно знатных людей, родственники и друзья, в знак печали, резали себе тело ножом, царапали себе лицо и руки. Наконец, складывали костер, сжигали в нем покойника и вместе с ним клали его любимые вещи: одежды, оружие, коня, собаку, пищу и питье; думали, что в загробной жизни все это пригодится умершему.

Обыкновенно шла на костер и вдова покойника, чтобы вместе с ним попасть в рай. Пепел собирали в сосуд и ставили на распутье дорог. Отсюда и пошло в народе поверье, что у перекрестков собирается нечистая сила. Не все племена сжигали покойников. Некоторые хоронили их в земле, обкладывали могилы камнями, или насыпали над ними холмы - курганы.

Аграрная магия имела прямую связь с древним календарем, который слагался в основном из четырех солнечных фаз:

- зимнего солнцестояния (святки от 24 декабря до 6 января): это время гаданий и заклинаний будущего урожая, гаданий девушек о замужестве; это и время молодежных колядований и всевозможных игрищ. Одним из главных элементов святочных обрядов было ряжение в звероподобные одежды и пляски в масках. Маскарады продолжались все зимние святки, усиливаясь во второй их половине;

- весеннего равноденствия (масленица в древности - около 24-25 марта):этот цикл празднеств связан со встречей весны и первым этапом полевых работ - пахотой и севом. Месяц март, являвшийся долгое время началом нового года по церковному календарю (до реформы Петра Первого), открывал собою целую серию разнообразных обрядов, начиная от выпечки из теста весенних жаворонков 9 марта и кончая праздником первых всходов яровых хлебов 2 мая. С началом марта связана мартовская коляда. На масленицу жгли костры, сжигали чучело зимы, скатывали огненное колесо в реку и производили другие обрядовые действа. Масленичный культ печенья блинов сохранился в русском быту до наших дней. Блины символизировали собой солнце, а их «коллективное поедание» - победу дня над ночью, света над тьмой;

- летнего солцестояния: праздник Ивана Купалы («зеленые святки»), русальский праздник «семик», который отождествлялся с «Ярилиным днем» (этот праздник был заменен православной церковью на праздник святой Троицы). Июньские праздники были кульминационной точкой языческих празднеств. Все виды искусства проявлялись в них в полной мере: музыка, пение, танцы, военные игры, театрализованные маскарады и т.п.;

- осеннее равноденствие не праздновалось отдельно, а приурочивалось к празднику урожая (8 сентября).

Большое развитие у славян получил культ предков. В старинных русских памятниках средоточием этого культа является со значением охранителя родичей род со своими рожаницами, т.е. дед с бабушками,- намек на господствовавшее тогда многоженство. Тот же обоготворенный предок чествовался под именем чура (щура); эта форма уцелела в сложном слове пращур. Значение этого деда-родоначальника как охранителя родичей сохранилось в заклинании от нечистой силы или нежданной опасности: чур меня! чурики!, т.е. храни меня дед. В народных преданиях и поверьях этот чур-дед, хранитель рода, является еще с именем дедушки домового, т.е. хранителя не целого рода, а отдельного двора.

Религиозные, или магические, мотивы в народных обрядах имели определенное назначение - склонить на свою сторону или обезвредить «силы зла». Внутри дома проводился целый ряд языческих празднеств: гадания и заклинания будущего урожая, колядки, масленичные разгульные блины, поминание и многое другое - все это начиналось в каждой семье, внутри дома, где глава семьи выполнял функцию жреца и руководил всем праздничным церемониалом. Вторым этапом после домашних обрядов было вынесение празднества вовне, в места общего «мирского схода»; дом же оставался тем пунктом, где все начиналось и где кончалось каждое языческое священнодействие. Недаром словосочетание «домашний очаг» приобрело устойчивый социальный смысл.

Этнографы зафиксировали множество магических обрядов и поверий, связанных с жильем средневекового человека. Анимистическая («анима» - душа) повсеместность рассеянного в природе зла для славянина была столь велика, что он магическим охранительным узором покрывал и дом, и свою одежду. Это прежде всего доброжелательные языческие символы, размещенные на самых «уязвимых» участках жилища и двора: изображение солнца, «громовые знаки», фигура богини на вершине строения, подковы и т.д. Как в одежде, так и в архитектуре был последовательно проведен один и тот же принцип размещения заклинательного орнамента - орнаментировались все проемы, все отверстия, через которые всевозможные «злыдни» (лешие, полевики, банники, водяные и т.д.) могли проникнуть к человеку. В одежде магическим охранительным узором покрывались: ворот, обшлага рукавов, подол, разрезы. Сама ткань считалась непроницаемой для злых духов, так как в ее изготовлении участвовали предметы, изобильно снабженные магическим орнаментом (прялки, ткацкий стан). То же самое можно наблюдать и внутри дома, где все предметы обихода были покрыты магически-заклинательными знаками.

Особый интерес представляют заклинательные привески-амулеты. В отдельных погребениях встречены целые наборы амулетов, подвешенных на цепочках у общей основе. Так, в составе одного из них имеются две ложки, птица, челюсть хищника и ключ. Ложка - символ сытости, благосостояния и довольства, ключ - символ богатства и сохранности. Привески в виде стилизованных птиц и животных, очевидно, связаны были с их животными свойствами. Иногда в составе наборов привесок-амулетов имелись еще и бубенчики, которые своим звоном отгоняли злых духов. Зубы и когти хищников также служили для ограждения от зла. Амулеты-гребни являлись оберегами от болезней.

Весьма многочисленную группу амулетов образуют зооморфные привески, называемые «коньками». Конь был символом добра и счастья и связывался с культом солнца. Может быть, поэтому почти на всех этих привесках имеются солнечные знаки - кружковый орнамент. Другие зооморфные привески в виде рыбы, зайца и собаки были мало распространены.

Для языческого мировоззрения характерно то, что, различая мир реальный и мир потусторонний, оно не разделяет их, и второй строит по образцу первого. В монотеистических религиях (например, в христианстве), наоборот, оба мира абсолютно противопоставлены друг другу, и мир обыденного опыта в отличие от мира сверхъестественного временен, имеет начало и конец бытия. Данное воззрение в мистической форме утверждало идею исторического развития, изменения, ознаменовавшую качественное преобразование в способе восприятия человечества, Язычество не знает представления о прошлом, каждое поколение повторяет все то, что совершали прежние, сменяются лица, но не события, В этой событийной устойчивости, утверждающей неизменность бытия, и реализуется сущность воззрения язычества. Смерть означала для славянина не исчезновение, а лишь переход в иной мир («ирья»). Рай они воображали себе каким-то цветущим, зеленым садом; об аде славяне имели самые неопределенные представления. Обычай сожжения покойника основан на том веровании, что душа, очищенная огнем, немедленно могла войти в рай; чему способствовали и жертвы, приносимые на могиле покойников. Но душа человека недостойного, по-видимому, должна была мучится в каком-то преисподнем огне («пекло»), прежде чем попасть в рай.

Международный исторический журнал. №16. 2001 г.