Христианство и штейнерианство

Задачей настоящего очерка является сопоставление церковного христианского учения и доктрины Р. Штейнера, — с имманентно вытекающими отсюда выводами. Но предварительно сделаем самое краткое сопоставление положений христианской метафизики с основными предпосылками антропософии и теософии.

Христианство исповедует веру в единого триипостасного премирного Бога, Абсолютного Духа, живущего Своей абсолютной жизнью в единой природе и самооткровении (София). Мир есть творение Божие, которое вызвано из небытия творческим актом Божиим. Между Богом и миром постольку существует непреходимая бездна, как между Творцом и творением, но в то же время мир имеет в себе и божественную основу (София). Человек является его средоточием, как сущий образ Божий, имеющий в себе искру Божественного духа. Человек имеет бессмертный личный дух, сопряженный с животной душою и телом. Дух есть личное |начало в человеке, которое остается самотожественным, продолжающим свою единую жизнь как в земной оболочке, так и после смерти, в загробном состоянии временной развоплощенности, так и в жизни воскресения, когда он снова облекается в прославленное тело. Личное я развивается и возрастает в своей жизни, в разные ее эпохи и зоны, в отношении к ее содержанию, но само оно, как личное начало, имеет в себе печать вечности и эволюции не подлежит. Христианство в этом смысле существенно персоналистично, личное я в человеке принадлежит к Образу Божию в нем, подобно Божественной ипостаси. Мир есть живое и живущее — в до-человеке (животных) и в человеке естество, воодушевляемое тварными животными душами. Духовное и духовно-телесное начала в человеке различаются своей природой, как божественное и тварное. Как имеющий образ Божий и частицу Божества, человек есть тварный бог, бог по благодати, призванный возглавлять собою творение, — микрокосм в макрокосме. Человек сотворен Богом во всей полноте, имея дух, душу и тело, и в этом отношении он эволюции не подлежит, хотя полнота сил его раскрывается в развитии. Наряду с человеком существует ангельский мир бесплотных тварных духов, которые творят волю Божию в мире, как служебные духи, ангелы, в силу своей сообразности человеку, своей сочеловечности, хотя она и ограничена в них их бесплотностью. Они не творцы, но слуги Божии, «ангелы». Человек пал на грани своего бытия в силу свойственной ему свободы, погрузившись в космизм и утратив господственное положение в мире, который через то лишился своей гармонии. Для восстановления человека, для искупления его от греха и спасения мира сам Бог, именно Вторая Ипостась Божества, Логос, сошед с неба, принял человеческое естество, стал Богочеловеком и это Богочеловечество сообщил всему человеческому роду и его утвердил чрез сошествие Св. Духа, соединившего земное и небесное. Церковь с ея учением и благодатными таинствами есть жизнь Богочеловеческая, в которой совершается спасение, — живой верой в Господа Иисуса Христа и жизнью по этой вере (делами). Состояние земной церкви, в которой мы в свободе своей совершаем свое спасение, преодолевая в себе ветхого Адама жизнью в Новом Адаме, не есть окончательное, но переходное. По исполнении времен и сроков истории, когда невеста Христова Церковь уготовает себя на брак, совершится Второе Пришествие Христово, наступит конец этого мира, преображение его Духом Св., суд Христов над живыми и мертвыми и жизнь будущего века. Пределом здесь является обожение творения, когда воцарится Христос и предаст царство Отцу, и будет Бог все во всем.

Итак, христианство есть, во-первых, теизм, в своем противопоставлении Бога миру, Творца — творению; во-вторых, учение богочеловечества в признании прямого и положительного соотношения Творца творению, имеющему средоточие в человеке; в третьих, эсхатологизм, в чаянии новых свершений в мире, онтологических катастроф, каковыми в известном смысле являются боговоплощение, сошествие Св. Духа, второе пришествие Христово и преображение мира, — творческие акты Бога в мире, которым соответствуют творческие акты и Со стороны человека.

Мировоззрение тео- и антропософии характеризуется вполне противоположными чертами. Оно есть прежде всего пантеистический натурализм или спиритуалистический гилозоизм (в истории философии более всего напоминающий метафизику древнего стоицизма). Нет Бога и мира, как Творца и творения, но существует мир, представляющий собою живую лествицу божественных потенций или сущностей (Wesenheiten), «иерархий», «планов» и под. «Бог, боги, божественное, божественные сущности» и т. д., подобные синонимические выражения в невообразимой и какой то нарочито неряшливой неточности пестрят в сочинениях Штейнера, отливая разными оттенками, временами даже почти теизма[1], но, как правило, самого решительного пантеизма или космотеизма, даже политеизма или, что в данном случае есть одно и то же, и атеизма. Это есть своеобразное языческое миробожие, которое не знает Бога над миром, но только в мире. Вторая черта этого мировоззрения есть принципиальное отсутствие различия между духом и не-духом, духовным и недуховным: все духовно, а духовность эта есть внутренняя сторона разных «планов» или «тел». «Дух» есть первовещество мира, «der Mensch ist aus dem Geiste entsprungen, und alles äussere ist wie eine Verdichtung aus dem heraus» (Mr. Ev. 84). Нет слова более употребительного в «Geisteswissenschaft» нежели Geist, и вместе с тем, нет понятия, которое оставалось бы в большей многозначности и неуловимости нежели это (в этом отношении оно разделяет судьбу лишь с понятием «бог»). Полное отсутствие богословско-философского определения духа и духовного позволяет употреблять это понятие в отношении к живому, к душевному, к духовному[2]. Благодаря этому с неимоверной легкостью совершается переход от духа к «телам», а в самых телах от «физического» тела к телам восходящей духовности, к я и к тому, что лежит за я. Этот мнимый спиритуализм, который по существу есть гилозоизм, одинаково уничтожает существо и духовного, и недуховного бытия, потому что берет их за одну скобку, как разные лишь состояния или ступени жизни. Следующая черта одинаково как теософского, так и антропософского мировоззрения есть универсальный эволюционизм: мир есть эволюция бога в мире, теокосмоса, которая определяется особыми планетарными состояниями. Эта эволюция связана духовно-телесным детерминизмом, в путях своих она определяется кармой необходимости, а в осуществлении действием иерархий. Эти духовные иерархии и есть собственно подлинная онтология мира,

И который сам по себе и не существует, есть майя или иллюзия, так же как и сам человек. Истинно лишь то, что имеется «Sammelplatz fuer geistige Hierarchies», дела которых выражаются в теплоте и свете... Тоже и сердце в человеке есть Scheingebilde, — bewirkt durch ganz bestimmte Kräfte, которые притекают с неба и пересекаются». Также и «der Mensch ist nur ein Scheinbild» (Mr., 73). Scheingebilde есть все, что существует на физическом плане, солнце и все (ib.). Онтологически существует лишь макрокосм, совокупность духовных «иерархий», которые своим действием осуществляют эволюцию мира. Это не мешает однако признанию того, что в микрокосме-человеке наличествует эта же совокупность, и в этом смысле становящийся мир есть и становящийся (но еще не ставший, не совершившийся) человек. В мире он возникает, но полнота его возникновения есть дело эволюции будущего. Потому все есть человек, но вместе еще и нет человека, а тем более человеческой личности, которая есть лишь скрещивание влияний космических иерархий.

Отсюда проистекает и следующая и притом важнейшая черта всего этого теокосмического мировоззрения: общий закон эволюции в отношении к человеку осуществляется как закон перевоплощения, который имеет самое всеобщее антропокоскическое значение: alles in der grossen Welt und in der kleinen Welt unterliegt dem Gesetze der Wicderverkörperung» (Joh. 25), и, вследствие тожества человека и мира в его эволюции, «существует столько же прежних воплощений планет, сколько и прежних воплощений человека». Перевоплощение есть универсальный закон эволюции мира и человека. Очевидно, при этом космическом понимании перевоплощения трудно говорить о нем в том смысле, в каком оно понималось в учениях метампсихозиса, т. е. воплощения, одной и той же души в разных телах, при наличии все же единого, так сказать, субъекта этих перевоплощений. Такого субъекта здесь нет, он только становится, возникает. Личное самосознание, Ich, есть стадия в развитии «тел» человека, которая притом есть уже довольно позднего происхождения и не до конца совершившаяся. Строго говоря, нет индивидуального субъекта перевоплощения, но лишь его объект, если есть, впрочем, и последний, поскольку и он есть лишь «майя», точка скрещения действия иерархий. Тем не менее, вообще перевоплощение, хотя и неопределимо кого и чего, есть основной догмат антропософии, которая в этом смысле является предельным имперсонализмом, радикальным отрицанием личного, неповторимого начала в человеке в пользу неопределенно расплывшейся космической реальности. В этом имперсонализме все кошки серы. Одинаково возникает и эволюционирует бог, как и мир, как и человек, и не существует ничего законченного, устойчивого и вечного, как не существует и ничего личного (самое употребительное выражение у Штейнера, даже и о высших божественных агентах, есть «Wesenheiten»). Одинаково не существует личного Бога, как и личности человека, в качестве неизменного субъекта всех своих состояний. Поэтому нет места и личному отношению человека к Богу, каковым является молитва и любовь, но существует лишь и безличное и обезличивающее растворение в космосе, медитация, «упражнения». Поэтому, в точном смысле слова, нет места и перевоплощению, но лишь безличной эволюции, бескрайному Бергсоновскому élan vital[3]. Поэтому то «перевоплощение» как принцип космической эволюции, существенно имперсоналистичный, в учении Штейнера не имеет того значения, которое нередко этому учению придается его сторонниками, видящими здесь разгадку индивидуальной судьбы в карме, а с другой стороны, путь очищения индивидуальной души чрез перевоплощение в разные тела. Конечно, это применение может быть попутно сделано и здесь, однако центр тяжести лежит тут не в микрокосме, но в макрокосме, и, что самое важное, тожества личности в перевоплощениях вообще не существует, поскольку не существует и самой личности, но лишь эволюционирующая, изменяющаяся, нарастающая Wesenheit. Поэтому даже о перевоплощении sensu stricto здесь речи быть и не может, и то, что называется «перевоплощением», есть в сущности безличная эволюция. Проблема личности с ее самотожеством и непрерывностью, столь существенными для христианства в его учении о смерти и воскресении, здесь совсем не рассматривается, и учение о безличной личности вообще представляет собой самый уязвимый пункт этой доктрины.

Эта же самая предпосылка применяется и к истолкованию христианского учения. Очевидно, здесь нет места личному Троичному Богу[4], и Второй ипостаси, сошедшей с небес и воплотившейся от Духа Св. и Марии Девы. Логос — не Бог, и Христос — не Богочеловек, но Он включается в космическую эволюцию, как один из ее моментов, для нашей эпохи имеющий решающее значение. Эволюция мира и человека совершается в ряде переходов планетарных состояний (Сатурна, Солнца, Луны, Земли, а далее — Юпитера, Урана, Венеры). Этим планетарным состояниям соответствуют отлагающиеся в человеке «тела»: физическое, эфирное, астральное, я (а далее идут Manas, Budhi, Atman), которым соответствуют духовные «сущности» в иерархии мира. Одной из таких сущностей является и Христос или — Логос, который есть Солнечный Дух. Солнце для оккультного восприятия под своей внешней световой оболочкой содержит эту «духовную сущность»[5]. Ближайшим образом этот Логос определяется так. На луне в пору ее полной зрелости обитало 7 духовных сущностей, изливавших любовь. При переходе лунного состояния в солнечное один из этих духов, Ягве-Иегова, остался на луне, а шесть перешли на солнце, эти шесть элогимов и суть Логос[6]. В том, что мы называем «боговоплощением», совершилось то, что эти шесть элогимов или Логос[7] сделался земным существом, приняв человеческое тело «Christus-Jesus» и став уже духом земли. «Die Christus Wesenheit есть та сущность, которую мы должны назвать вождем тех духовных сущностей, которые тогда, когда солнце отделилось от земли, вышли из земли вместе с солнцем и основали для себя высшее поприще (Schauplatz), чтобы с этого солнца — также извне внутрь — действовать на землю... Вождь (Der Fuehrer) всех других сущностей, которые посылали свои благодетельные действия с солнца на землю, есть то существо, которое позднее было названо «Christus». Таким образом в дохристианские времена надо было искать его не на земле, но на солнце» (Luk., 174-5). Эта сущность есть то, что Заратустра называл Ahura Mazdao (Ib). Это дает oновый импульс, «Christus Impuls» мировой эволюции, есть Christus-Ereignis, именно Golgatha-Ereignis. Космическое значения события Голгофы, связанное с излиянием крови Христовой, состоит в том, что в связи с этим изменилась вся аура земли, эфирное ее и астральное тело, словом, alle geistigen (!) Verhaltnisse der Erde (Ioh. 148), «сила, импульс, который ранее мог изливаться на землю от солнца лишь в свете, начал соединяться с землей» (147), «Христос сам излился в существо земли» (260). «Der Christus ist der Geist der Erde und die Erde sein Leib» (161, 151). В человеческой эволюции воплощение Логоса означает возбуждение принципа я, Ich bin, который в эпоху земли привходит к тройному доселе составу человека из физического, эфирного и астрального тел. «Christus war derjenige, der den Impuls giebt, dass die Menschen alle jeder als einzelnes Wesen empfinden koennen das Ich Bin (Ioh. 61). «Christus ist die Kraft, die Menschen zu diesem freien «Ich-bin» Bewustsein gebracht hat» (65) «Голгофское событие» и «Христов импульс» возбуждают в человеке яйность, личное самосознание[8]. Этот принцип я как изначально духовный, должен распространить свое влияние: до сих пор оно сосредоточено в одной точке, но «мы все превращаем в я во внутреннее переживание» (Mark. 28, 32). «Теперь приносит Христос в мир я, которое проникает человеческое физическое тело, эфирное и астральное так, что оно будет оказывать действие, могущее влиять на всю организацию телесности» (Luk. 211-12). «Посмотрите на ваше будущее: теперь ваше я, насколько оно себя развило, еще слабо, оно имеет еще мало господства. Но оно постепенно станет господствовать над астральным, эфирным и физическим телом и будет их преобразовывать. Пред вами поставлен великий идеал Христа, который указует человечеству, какова может быть власть я над астральным, эфирным и физическим телом» (218) (оба суждения влагаются Штейнером в уста евангелиста Луки) (Ср. Joh. 33 fg. о постепенном преобразовании тел чрез я — в результате чего получается Manas-Geistselbst; Budhi-Lebensgeist и Atman-Geistesmensch). Сущность же этого воздействия есть любовь. «То, что человек действительно может дать земле, это есть любовь, которая развивается от чувственного образа к одухотворенному[9]. Это есть задача развития земли. Земля есть космос любви» (53). Этому я приписывается вечность (хотя совсем неясно, что можно разуметь на антропософиском языке, при абсолютизации времени, как принципа эволюции, под вечностью: не все ли здесь равно временно или равно вечно?) В уста Христа, как космического я вкладываются такие слова: «когда я говорю об я, то я говорю о вечном я в человеке, которое едино с духовной первоосновой мира. Когда я говорю об этом я, говорю о чем-то самом внутреннем в человеческой душе. Каждый должен Бога, которого я возвещаю, найти в себе как свое вечное основание» (Joh. 120). Здесь еще раз устанавливается пантеистический принцип тожества Бога и мира в человеке.

Что было бы, если бы Христос не пришел на землю? Это имело бы следующие последствия: «человеческое развитие в таком случае зашло бы так далеко, что я вполне вышло бы (herausgekommen waere). Но в той же мере, как я вполне вышло бы, все прежние выдающиеся способности астрального, эфирного и физического тел исчезли бы; все древнее ясновидение, вся древняя власть души и духа над телом вполне исчезла бы, ибо это было необходимостью для развития. Человек стал бы самостоятельным я, которое все больше вело бы человека к эгоизму, которое все более вело бы землю к тому, чтобы любовь вымерла, исчезла бы с лица земли. Люди стали бы я (Iche), но вполне эгоистическими я. Человечество созрело бы к развитию я, но я было бы пустым я, которое думало бы лишь о себе и ничего не хотело бы думать или делать для других людей и для мира. Этому я дать содержание, это я постепенно направить к такому развитию, чтобы оно из себя источало такую силу, которую мы называем любовью, — таково было дело Христово на земле. Я было бы без Христа как пустой сосуд, но как постепенно наполняющийся любовью сосуд предстоит я благодаря явлению Христа» (Luk. 226). Таково значение Christus-Impuls и Golgatha Ereigniss в космической и человеческой эволюции: аура земли и человека стала иной. Очевидно, что в этой схеме напрасно было бы искать христианского учения о боговоплощении, искуплении, о грехе и спасении от греха и вообще самых священных и дорогих христианскому сердцу верований, связанных с воплощением Слова.

Обратимся теперь к земной истории «Христа Иисуса», как она излагается Штейнером в его курсах об четырех Евангелиях, а также и некоторых других. Прежде всего, надо установить, что первым и последним источником познания об этом являются не Евангелия, но сверх-евангелие, «пятое евангелие», основанное на чтении в Акаше-Хронике. Евангелия лишь расцениваются и проверяются на основании этого высшего и последнего источника и сами по себе совсем не являются необходимыми и незаменимыми. Многократно повторяется мысль, что «fuer die Geisteswissenschaft nicht im eigentlichen Sinne die Evangelien Quellen der Erkenntniss sind. Dadurch, dass irgend etwas in den Evangelien steht, wuerde es fuer denjenigen, der streng auf dem Boden der Geistes wissenschaft steht, durchaus noch nicht eine Wahrheit sein. Die Geisteswissenschaft schoepft nicht aus den geschrieben Urkunden, sondern... aus dem, was die geistwissenschaft-liche Forschung selbst zu seiner Zeit giebt»й (Luk. 14, op.) 16[10]. 

Поэтому с точки зрения духовного исследования вполне возможно восполнение евангельских источников новыми сведениями о земной жизни Христа, — и мы увидим, сколь в широком масштабе это делается, — вместе с разъяснением сокровенного смысла Евангелий. Именно они оказываются «книгами посвящений», относящихся к разным их образам. В частности, Иоанново Евангелие принадлежит посвященному, имеющему «inspirierte-intuitive Erkenntniss des Christus-Ereignisses, которому мало свойственны образы имагинации; остальные евангелисты суть ясновидящие» (Luk. 12, 15) (причем Мф. преимущественно в области эфирного тела, Лк. — астрального). Евангелия были даны человечеству в известном смысле слишком рано (verfrueht) и лишь теперь начинается (конечно в антропософии[11]) их истинное понимание (Luk. 246), в частности и в отношении к тому, что не было прямо высказано в Евангелиях, именно в учении о карме и реинкарнации.

Земная жизнь Христа, соответственно универсалъному принципу эволюции и реинкарнации, также включает; в себя ряд перевоплощений. Если согласно воинствующему религиозному синкретизму теософии все религии согласны между собою, и в этом смысле нет различия между христианством и нехристианскими религиями, между Христом и другими «учителями», то в антропософии сам «Христос Иисус» есть сложное существо, соединяющее в себе, путем перевоплощений и совоплощений, Будду, Зороастра, и Солнечного Духа, именно, ему свойственно астральное тело Будды, эфирное тело Зороастра, также и я последнего, которое сменилось, наконец, солнечным логосом «агура маздао». Для изъяснения возникновения этого сложного существа евангельские повествования восполняются, конечно, доброй долей Акаши-хроники. Известно, что между генеалогиями Иисуса по Ев. Луки и Ев. Мф. существует разница, доставляющая немало затруднений экзегетам, но никогда не влекшая за собой каких-либо догматических трудностей. Различие это в том, что одна генеалогия ведется от Давида к Соломону и далее (Мф. 1, 6), вторая же от Давида к Нафану (Лк. 3, 31). Этого для Штейнера достаточно, чтобы, конечно, на основании Акаши-хроники, утверждать, что был не один, а два младенца Иисуса, один из Соломонова, царского рода, родившийся в Вифлееме Иудейском, а другой из Нафанова, первосвященнического рода, в Назарете. Также был не один Иосиф и Мария, их плотские родители, но два Иосифа и две Марии, от каждой из этих пар родилось по младенцу Иисусу, причем у Нафановской Марии были другие дети («братья Иисуса» и три сестры), у Соломоновской же Иисус остался единственным. Хотя они были и современниками, но в восполнение Евангелий сообщается, что между обоими младенцами была небольшая разница возраста, именно Нафановский Иисус родился на несколько месяцев позже Соломоновского (а соответственно и Иоанн Предтеча), почему он и не подвергся избиению Иродовому, которое было ранее его рождения, но от которого спасался бегством в Египет младенец линии Соломоновской (Luc. 118, 119). Эти «две личности приготовляют Иисуса: физическое и эфирное тело у Мф. Иисуса, астральное и я у Лк. Иисуса» (Math. 112). Надо проследить в отдельности судьбы каждого из двух младенцев, составляющих Иисуса (Luc. 24). Нафановский младенец описывается в Ев. Луки, причем последнее вообще, по Штейнеру, отмечено буддизмом:es ist Buddhismuss der aus dem Lukas-Evangelium auf den Menschen herausstroemt» (Luc. 59).

Существуют посвященные учителя, Bodhisatwas, которые имеют определенную задачу. Когда она ими исполняется, то эти посвященные уже не вступают в «физический план», не нуждаются в воплощении для продолжения своего дела. Будда был именно таким Bodhisatwa, который в образе Будды завершил — до времени — свои перевоплощения (38-9, 41, 55, 84) и существует лишь в высших планах. Эта высшая, астральная телесность Будды называется Nirmanakaya[12]. Те «небесные воинства», которые явились пастухам при Рождестве Христове, были в действительности явление этого Nirmanakata Будды. Чрез Анашу-хронику «мы смотрим и видим изначала над младенцем сияние славы, и знаем, что в этом образе выражается сила Bodhisatva, который был некогда Будда», он же теперь осиял Вифлеемское дитя» (56)[13]. Когда Нафановский Иисус на 12 году сбросил, по общему оккультному закону развития, свою астральную материнскую оболочку, она не подверглась обычному разложению в астральпой сфере, но была воспринята Nirmanakaya Будды, который чрез это обмолодился и освободился от старчества, бывшего в результате долгих предыдущих перевоплощений. Этот Nirmanakaya воплотился еще раз в Будду через 3000 лет. Его влияние в Нафановском Иисусе проявлялось как детская простота (87, 91). Это дитя и должно было быть удержано в состоянии этой простоты и относительной отсталости, в отступление от общей нормы, что недоступно для человека, но «die Goetter koennen es» (95). Но что же представляло собой собственное я этого нафановского, осененного Буддой, младенца? Его «провизорное я» (109) было я первого Адама. Что это значит? Сложное объяснение, которое дается по этому поводу, указывает прежде всего, что в лемурийскую эпоху отделения луны от земли было очень трудно душам воплощаться в слишком плотную земную оболочку, они воплощались на других планетах, и вследствие этого земля опустела. Была единственная человеческая пара, которая все-таки смогла воплотиться на земле: то были Адам и Ева, «посвященные в солнечном оракуле» (103-4). В Иосифа и Марию вошла эта сила из этой материнской ложи человечества, которою руководит великий солнечный посвященный Ману. Физическое тело Адама и Евы было ими воспринято без умаления, но эфирное тело было несколько умалено, что соответствует сказанию о вкушении от древа познания добра и зла и отлучения от древа жизни. Лишь оставшаяся «невинная часть» Адама была сохранена в великой материнской ложе человечества и ь первые годы нафановский младенец Иисус имел силу изначального отца земного человечества, сохранившуюся в детской свежестви и не прошедшую через ряд воплощений (109). Это есть «перевоплощение первого члена человечества» (111).

Таково это первое дитя, живущее в Вифлееме в состоянии особой детскости (266-7) до 12-летняго возраста. Второе, Соломоновское, дитя жило в Назарете. В него перевоплотилась индивидуальность (Ichheit) Заратустры (115). Заратустра был древний посвященный, научивший чрез внешнее световое тело солнца презирать и почитать духовное его существо, Ahura Mazdao. «Одно из последующих воплощений Заратустры есть Иисус из Назарета» (Math. 24). Заратустра имел двух учеников, египетского Гермеса и иудейского Моисея, которым он пожертвовал часть своей сущности, именно Гермесу — астральное тело (внешнее знание мира), Моисею — эфирное (развитие во времени) (Lk. 125, Math. 32-3). Собственное же я Заратустры перевоплощалось в других индивидуальностях: Zarathas, во время Вавилонского пленения, учитель Пифагора за 600 л. до Р. X., и Иисуса, который есть «перевоплотившийся Заратустра» (Lk. 129). С фактом перевоплощения я Заратустры в Соломоновском Иисусе связано и бегство в Египет, ибо там находились силы, которыя влились в его астральное и эфирное тело. Они были отданы Заратустрой Гермесу и Моисею, но их нужно было снова впитать, чтобы в обмоложенной (verjuengert) форме опять отдать человечеству (Lk. 128-9). Поклонение волхвов Заратустре, которые видели в нем «звезду человечества», отблеск самого солнца, привело их в Вифлеем, чтобы принести дары: золото, как символ мышления, Ливан — как символ благочестия, проникающего чувство, и смирну, как силу воли (Lk. 126-7, Mth. 128). «Это была сущность (Wesenheit) самого учителя, который, как «звезда» привел волхвов к месту рождения Иисуса Ев. Мф.» (Mth. 128). Чрез ряд последовательных 42 ступеней в генеалогии Заратустра-Иисус воспринял все те способности, которые можно развить чрез употребление инструментов физического и эфирного тела.

Таким образом, одновременно жили два младенца Иисуса, из которых в первом (Мф.) подготовляется физическое и эфирное тело, а в другом астральное тело и я, но затем оба они становятся одним. Это произошло на 12 году чрез переселение личности Заратустры из соломоновского Иисуса (Мф.) в нафановского (Лк.): «Должен был совершиться переход к соединению течения Будды и Заратустры» (Lk. 155), и мудрость Заратустры соединилась с задушевностью Будды. Это выхождение я Заратустры и вселение его в нафановского Иисуса совершилось на 12 году и оно внешне отмечено проповедью 12-летняго отрока во храме, когда сами родители не узнавали его в проявлении этой силы и мудрости, — не узнавали, потому что он подлинно стал иным. Соломоновский же Иисус, который ранее достиг высокой и редкой мудрости, лишившись своего я, не мог уже далее развиваться и обречен был на скорую смерть. В это же время умерла мать нафановского Иисуса, одна из Марий, и с собою унесла в высшие сферы то, что имело вечную ценность, именно экстракт из эфирного тела[14] Соломоновского Иисуса[15]. Иосиф, отец Соломоновского младенца, также умер. Мать Соломоновского младенца переселилась к Иосифу, овдовевшему отцу Нафановского младенца, в которого вселилось я Заратустры — из Соломоновского младенца, со всеми своими остальными детьми, и таким путем образовалось сводное и сложное семейство. Иосиф, отец Нафановского младенца скоро умер[16], и «Иисус из Назарета» остался сиротой, живя с материю этого Соломоновского младенца и ее детьми («братьями и сестрами» Иисуса). Я Заратустры оставалось в «Иисусе из Назарета» до 30-го года жизни, до крещения его у Иоанна. Тогда это я оставило его оболочки[17] и в него вселилась «Christus-Wesenheit». Во время крещения «его эфирное тело было извлечено и в него сошла и погрузилась та высокая сущность, которую мы зовем Христова сущность» (Lk. 174), он стал «сын неба, Христос» (ib.). Оплодотворяющим было «die einheitliche Gottheit, die durch die Welt webt, а приемлющим тело и вся организация Нафановского Иисуса» (ib.). Это та сущность, которую Заратустра называл Ahura Mazdao (Vishva Karman семи Rischis). Таким образом возник и получился Христос[18].

Следовательно, нужно различать «Иисуса из Назарета» и «Христа Иисуса», Христа в Иисусе из Назарета (Joh. 254). Содержание самих Евангелий, проповедь Христа и Его дело, в целом не составляют предмета Штейнеровских толкований, которые останавливаются лишь на отдельных частностях, в том или ином отношении привлекающих внимание оккультиста. Обычно, они истолковываются, конечно, помощью общих принципов эволюции[19]. Однако, центральное значение имеет не служение Христово (конечно, для первосвященнического Его служения и искупительной жертвы в этой концепции места не находится), но самый факт инкарнации Christus-Wesenheit, завершающийся тем, что здесь зовется «Golgatha-Ereigniss», «das Mysterium von G.», в котором осуществила себя космическая сила «Christus-Jesus». Что обозначает собою это «событие», а в частности, излияние крови? В двух словах это можно выразить так: это есть основной определяющий факт в космической эволюции[20], осуществляющий собой древние посвящения. Der Vorgang auf der Goigatha есть превращенное в историю, вынесенное на передний план мировой истории древнее посвящение» (Lk. 270). В мир вошла новая космическая сила, «Christus Impuls», действующий чрез тела Иисуса из Назарета в земной ауре и чрез то в человеческой жизни. 

Само собою разумеется, что в этой концепции просто нет места телесному воскресению. «Christus Jesus подготовил своих учеников к тому, чтобы они могли видеть выхождение внутреннего человеческого существа в макрокосм чрез его смерть, но он не подводит их к воскресению в том тривиальном смысле, как это часто понимается» (Mth. 295). Он видим был или так, как ап. Павлом во видении в Дамаске, т. е. на высшем плане: «физическое тело он отдал земле, но остался столь же деятелен на земле, как был и в физическом теле». «Солнечное слово, солнечная аура, о чем говорил Заратустра, как находящемся вне земли, это чрез жизнь Христа Иисуса стало нечто такое, что связано с землею, и останется связано» (296). Поэтому и ожидание Второго пришествия Христова на физическом плане (очевидно, как и всеобщего воскресения мертвых) есть недоразумение, ибо эволюция вообще ведет за физический план. «Это не было бы прогрессом, если бы Христос должен был бы являться второй раз в физическом теле, ибо тогда он напрасно являлся бы в первый раз, тогда его первое явление было бы недостаточно, чтобы развить высшие силы в человечестве и... чтобы этими новыми силами он был бы видим, как он действует из духовного мира» (Mth. 233). В связи с этим загадочная картинка из области перевоплощений: таинственно намекается на новое перевоплощение Иисуса бен-Пандиры, инспирированного великим богисатвой, которым некогда станет МауЛеуа Будда. «В наше время он имеет важнейшею задачей указать на эфирного Христа, который имеет появиться в эфирных облаках. При этом подчеркивается, что (лишь) однажды Christus Ereigniss совершилось в физическом теле» (Mth. 324). Этот Иисус бен-Пандира укажет именно на то, что Христос не может явиться на физическом плане, но «явится в эфирной одежде, как его видел Павел пред Дамаском». «И по тому именно может быть опознан перевоплотившийся Иисус бен-Пандира» (ib.). Он, вдохновляемый этим богисатвой, инспирирует нас так: «приближается время, когда Христос в новой форме, в эфирном теле, будет благодатью для людей, которые разовьют новыя силы новою мудростью ессеев в такое время, когда новое пришествие Христа р эфирной одежде оживляюще приблизится к людям» (237), «вполне в смысле инспирирующего богисатвы, который будет Maytreya Buddha»[21].

Это видение Христа на эфирном плане, за которым последуют в более отдаленном будущем новые видения Христа в других образах (232), уже приблизилось: «мы живем навстречу такому времени — это должно быть принято как сообщение (sic!) — когда высшие силы человечества смогут видеть Христа. И это произойдет еще до истечения 20-го столетия (сказано в лекции, прочитанной в Берне 10 сентября 1910 года), так что небольшое число людей будут действительно Theodoren (?), т. е. фактически открывшиеся глаза будут видеть то событие, которое Павел видел перед Дамаском... Некоторое число людей будут иметь подобное Christus-Erlebniss и не будут нуждаться в Евангелиях и источниках, как и Павел не нуждался ни в чем, чтобы знать Христа» (233). Ясно, что эти люди воспитываются и подготовляются в антропософском обществе, развивая ясновидение «оккультными упражнениями» и просвещая свое сознание данными и выводами оккультного исследования, догматически воспринимаемыми от учителя, еще прежде нежели они могут их воспринять и проверить собственным переживанием. «Движение духовной науки имеет задачей приготовить ту часть человечества, которая дает себя приготовить, к встрече Христа на земле, таково всемирно-историческое значение духовной науки: подготовить человечество и открыть ему глаза, когда Христос снова явится в шестую культурную эпоху». В этом смысле духовная наука есть «исполнение завещания христианства» (Joh. 265). Христианство, «как духовное явление», еще не было понято, это совершится чрез «антропософское исследование». Чрез это применение антропософии к христианству исполняется всемирно-историческая необходимость подготовить третью эпоху в христианстве, так сказать его третью главу, Первая простирается д о явления Христа-Иисуса и несколько позже, вторая есть глубочайшее погружение человеческого духа в материю и материализация самого христианства; третья глава должна быть духовное постижение христианства чрез антропософское углубление» (Joh. 291)[22].

Таково это 5-ое, неписанное, евангелие от Штейнера.

Но довольно. Мы терпеливо внимали всему этому суесловию с единственной целью показать, какое огромное недоразумение содержит мысль о соединимости христианства и штейнерианства, о которой добросовестно думают некоторые. Штейнерианство не есть ни «углубление христианства», за которое себя выдает, ни даже ересь или особое течение в христианстве, — оно просто ничего общего с христианством не имеет, и самое это сближение есть самообман или заведомая подделка. Из учения штейнерианства с ясностью вытекает, что христианство вообще доселе даже никогда не существовало, оно появляется только теперь ив антропософских ложах, ибо почти два 1000-летия церковного христианства есть его сплошное неведение и непонимание. Даже самые сложные и запутанные гностические построения, о которых сохранила нам память история, далеки от этих оккультных грез, одеваемых — насильственно и кощунственно — в образы Евангелия, и по сравнению с этим даже кощунства восточной теософии с их Звездой Востока кажутся невинными благоглупостями в сопоставлении с этой настойчивой и по-немецки упорной доктриной. Не может быть никакой речи о каком-либо соединении или синтезе между христианством и штейнерианством, может быть только выбор: или-или, но не и-и. Попытки соединения суть или недоразумение и недомыслие, или же автогипноз и шарлатанство. Конечно, я отдаю всю справедливость искренности этих исканий и вообще хочу судить не о людях, а об идеях. И далее, я признаю законность и уместность известных вопрошаний и исканий, направленных в сторону оккультизма. То, что я говорю, вообще, относится не к оккультизму в широком смысле слова, который свойственен и Церкви, хотя и в значительной мере утерян современными церковниками, но к религии оккультизма, которую, каждая по-своему, развивает доктрина западная и восточная, теософия и антропософия, штейнерианство и «орден Звезды Востока». Из сказанного достаточно ясно, что в штейнерианстве нет места ни одному из самых дорогих сокровищ веры христианской: нет премирного Бога, во Св. Троице сущего, нет Небесного Отца и Св. Духа, нет Бога-Слова, воплотившегося и принявшего человеческое естество, нет сладчайшего Господа Иисуса (ибо какое отношение сюда имеет монструозное многосоставное существо Christus Jesus, состоящее из солнечного духа, Будды, Зороастра, двух младенцев и т. под.), нет Пресвятой Богородицы и бессеменного зачатия (вместо этого мы имеем сказки о двух Мариях и двух Иосифах), нет Евхаристии и Голгофской искупительной жертвы, нет Воскресения Христова, Пятидесятницы, всеобщего воскресения мертвых, нет индивидуальных личностей, которых ждет воскресение, суд, вечная жизнь (а есть вечный водоворот перевоплощений), нет Евангелия и откровения (а есть Акаша-Хроника и разные «учителя»), нет святых, нет Церкви, нет любви и веры (а есть дразнящий любопытство интеллектуальный, рационалистический «гнозис»). До такой степени все различно, далеко и чуждо, что невольно встает последний вопрос: к чему это переряживание? Зачем одевать совершенно нехристианское мировоззрение в христианские одежды, зачем «пятое евангелие» Акаши излагать как продолжение и истолкование четырех Евангелий Церкви? К чему этот синкретический маскарад, и не лучше ли, подобно восточной теософии, открыто отпасть от христианства?[23]. Такая подделка заставляет вспомнить то, что сказано нам именно о религиозных подделках: «тогда, если кто скажет вам: «вот здесь Христос» или «там», — не верьте, ибо восстанут лжехриста и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вот Я наперед сказал вам. Итак, если скажут вам: «вот Он в пустыне», — не выходите; «вот Он в потаенных комнатах», не верьте» (Мф. 24, 23-26).

Остается последний и в сущности самый трудный вопрос: что же представляет собой штейнерианская доктрина? Я не чувствую себя призванным произносить суд над личностями и не имею никаких оснований сомневаться в субъективной искренности и серьезности намерений самого Штейнера (хотя известный оттенок объективного, так сказать, шарлатанизма неизбежно присущ учению, в котором совершается непрестанно приоткрытие, полуоткрытие, открытие тайн и секретов в атмосфере загадок и ребусов), но его учение не могу рассматривать иначе как систему заблуждений, притязующих на объективную значимость, а в то же время, очевидно, имеющих какую-то основу в своеобразном духовном опыте. Для меня ясно, что и Штейнер с немецкой настойчивостью и последовательностью построяет «систему», в ряду многих других немецких систем[24]. При этом он остается владеем каким-то лестчим духом и становится жертвой трансцендентальных иллюзий и своего собственного интеллектуального воображения, гипотез, конструкций, догадок, выдумок, которые он уже перестает различать, но одинаково относит к «духовному знанию», совершенно теряя при этом критическую способность. Какие-то ближе не определимые и нам неизвестные «оккультные» переживания, которые ему были, очевидно, свойственны, давали материал для построения соответствующих теорий, которые в значительной мере конструированы уже, так сказать, во второй инстации, так, как построяются разные гипотезы и теории, с той лишь разницей, что здесь отсутствует всякая критика, и каждый домысел принимается за прямое откровение духовных миров. Это отсутствие самокритики налагает свою печать на все «творчество» Штейнера, многостороннее, но не талантливое, что особенно явно в стиле его писаний, в особенности в его дидактических «мистериях». Бывает, что душевнобольные, свихнувшиеся в каком-либо одном пункте, исходя именно из него, совершенно последовательно, с чрезвычайной настойчивостью развивают целую бредовую систему. Некоторую аналогию такой бредовой системы приходится видеть и в доктрине Штейнера, причем эта аналогия идет и дальше: душевнобольные в частностях своих построений проявляют иногда исключительную остроту мысли, ясновидение, почти гениальность («гениальность и помешательство»), при полном безумии всего построения. Подобным образом и у Штейнера мы вовсе не должны и не можем отрицать возможности ясных и живых мыслей, как бы озарений, хотя и включенных в религиозно-бредовую систему.

Однако, каковы бы ни были последние источники и характер этого религиозного опыта, одно несомненно: и для этой области необходима критическая проверка, и она не может быть освобождена от контроля гносеологии. Штейнер противопоставляет свое учение откровению веры в качестве духовного знания. Откровение имеет свою критическую проверку, свою гносеологию, это именно суд Церкви, движимой Духом Св. Таким именно путем возник канон священных книг, который предполагает известный отбор, принятие одних книг и отвержение других, различение истины от заблуждений. Свой путь Штейнер определяет как духовное исследование, следовательно, приравнивает его в известном смысле всякому научному исследованию. Но всякое научное исследование относительно и ограниченно, оно не безошибочно и подлежит критической проверке, ибо содержит в себе возможность ошибки и заблуждения, как о том свидетельствует вся история науки. Однако, в антропософских сочинениях Штейнера, где так много говорится о научном исследовании, ничего не говорится об оккультной гносеологии, о критической проверке и опасности заблуждения, между тем как уже собственное расхождение его с Блаватской и Безант, и притом не по маловажным деталям, но по основному вопросу о Христе, свидетельствует о возможности разного ясновидения. Впрочем, мимоходом и лишь, так сказать, в третьем лице, в применении к другим говорит Штейнер и о трудности оккультного исследования, и о возможности здесь ошибок. «Это чтение в Акаше-Хронике не так легко, как наблюдение событий в мире физическом» (Luc.; Ev. 19). «В частности, очень легко возможно сделать ошибку и впасть в заблуждение, когда ищется нахождение я в прежних телах. Поэтому, когда восходят в высшие миры, то нелегко все, что принадлежит человеку, к личности, связать с тем, что в Акаше-Хронике обозначено как прежние воплощения» (21). «Лишь самое обстоятельное, во все стороны простирающееся исследование в Акаше-Хронике может привести нам пред духовные очи какую либо сущность» (24). Трудность проследить всю эту пляску разных перевоплощающихся тел поясняется вымышленными примерами (21-4), а затем показывается и относительно «сущности» Христа. «Мы можем изобразить ее с точки зрения Ак.-Хр., если мы проследим пути, которые проделали четыре члена тогдашней Christus-Jesus-Wesenheit в развитии человечества» (24). К этим трудностям надо еще присоединить трудность перевода данных «духовного знания» на язык обыденной жизни (Mr. 26). Однако, эти критические сомнения существуют не для самого Штейнера, который в изложении своих оккультных открытий остается аподиктичен и непогрешителен. Для них не существует границ ни в предмете, ни в пространстве, ни во времени. Для Штейнера одинаково открыты все миры или планы, он все может рассказать о божественных сущностях, в частности и о Christuswesenheit, для всезнающего «доктора» не остается тайн. Он может определить и время нового пришествия Христа на эфирном плане в настоящем веке, как и предвидеть через 3000 лет новое воплощение Maytreya — Будды. Он знает биографию перевоплощений библейских и небиблейских личностей как и всю историю человечества, а при этом еще роняет замечание, что «и теперь даже в малом кругу не пришло еще время все сказать о тайнах «Christus-Ereignisses» (301). Если мерить это всеведение «доктора» нам уже известными образами пророков и посланников Божиих, то выходит, что он всех их превышает: пророков, евангелистов, апостолов. И невольно возникает вопрос: за кого же должно почитать такого «посвященного» и за кого он сам себя выдает? Его последователи, которым преподается это откровение, как результат «духовного исследования», не могут проверить его безошибочности. Эти данные сообщаются в застывшей, дилетантской, аподиктичной форме циклов, содержание которых остается усвоить на память, вызубрить. Они должны быть приняты как факт, как откровение, как предмет веры. Но эта вера есть вера в человека, вера в «доктора».

Такая вера, есть суетная и пустая вера, она есть суеверие. Штейнерианство есть новое суеверие наших дней. И центральный догмат этого суеверия, все его содержание собой скрепляющий, есть перевоплощение.

Переселение душ. Проблема бессмертия в оккультизме и христианстве Сборник статей Николая Бердяева, О. Сергия Булгакова, В. Вышеславцева, В.В. Зеньковского, О. Г. Флоровского, С. Франка Париж YMCA PRESS 1935г. 167 с.