"Исламский хрислам" или русский либерализм седьмого века

«Но какое же кощунство

Слышит ребе от монаха:

Тот послал к чертям собачьим

Тосафот единым махом!»

- Г.Гейне. «Диспут».

Исламская богословская система не является подвижной структурой, подверженной кардинальному пересмотру тех или иных аспектов вероучения. Догматичность ислама обусловлена неизменностью и непогрешимостью Корана и Сунны, которые являются неотъемлемой частью акыды, основанной на признании Писаний Аллаха и Его пророков. Отказ от следования вышеупомянутым источникам выводит мусульманина из религии, делая его кяфиром – неверным[1]. Помимо этого, любое несоответствующее ижмаа – консенсусу Общины-Уммы - утверждение также является выводящим из ислама[2]. Все это необходимо помнить для детального разбора главных огрех представителей столь молодого и христианизированного русского ислама.

Второе предисловие необходимо сделать в связи с еще одной неудачей русских исламских проповедников. Неудача заключается в том, что, совершенно справедливо признав истинный, исконный текст Корана неподдающимся полному и точному переводу[3], русские мусульмане становятся заложниками своего незнания языка-эталона – языка арабского. Опасность этого неведения очевидна: разбирая какой-либо спорный аят или хадис, русский мусульманин не имеет возможности ознакомиться со всей полнотой и серьезностью филологических и теологических граней текста, в чем всегда остается недопустимый простор для фантазии, который подчас лихо заполняется элементами европейско-христианской культуры ее же, европейско-христианской культуры, представителями. В итоге, мы получаем уже не консервативно-исламский, а либеральный "хрисламский" продукт, который уже непригоден ни для мусульманского, ни для христианского "употребления".  Следует сказать, что именно так и формировались первые религиозные шиитские общины – в расколе просматривалась догматически переиначенная трактовка однозначных текстов, прививавшая новому учению чуждую ортодоксальному исламу мысль (к примеру, о непогрешимости имама)[4]. Потому к подобным нововведениям и изысканиям необходимо подходить крайне осторожно равно как христианам и мусульманам, так и независимым исследователям.

Али (Вячеслав) Полосин, безусловно, является одним из представителей либерального течения современного русского ислама. Диалог с христианами, покинувший Церковь протоиерей, ведет скорее с позиции бывшего единоверца, чем настоящего мусульманина. Причем особо острые противоречия полемики он предпочитает сглаживать согласием, что особо любо взглядам  православных  его читателей. Вот, уже расходясь с подавляюще преобладающим в исламе мнением об искаженности Писаний, он пишет:

"Если говорить о моем мнении, то я полагаю, что Тору в ее нынешнем виде составил Ездра (ас), тоже пророк (возможно, с учениками и с другими пророками), по устной памяти и по известным устным преданиям в середине 5 века до н.э. И потом она уже не менялась"[5].

Несмотря на восторг и восхищение православных полемистов и сторонников Полосина, это утверждение является крайне опасным для исламской богословской системы. Помимо фактических противоречий между Писанием и кораническо-сунническим богословием, существуют и исламские тексты, опровергающие данный тезис[6]. Но Вячеслав Сергеевич подходит к апологии своей новомодной теории не с позиций мусульманской акыды – что было бы вернее, - а с  позиций логики, чем наносит ущерб уже выработанной, стройной теологической картине ислама. Начинает же он с центрального вопроса христианского богословия – спасительной жертвы Христа, которая нашла отражение и в Коране:

""Мы ведь убили Мессию, Ису, сына Марйам, посланника Аллаха" (а они не убили его и не распяли, но это только представилось им; и, поистине, те, которые разногласят об этом, - в сомнении о нем; нет у них об этом никакого знания, кроме следования за предложением. Они не убивали его, - наверное, нет, Аллах вознес его к Себе: ведь Аллах велик, мудр!" (4:157-158).  

Нельзя не заметить важность этого стиха, который зачастую приводится в качестве довода апологетами ислама против сохранности текста Библии. Что может быть действеннее и убедительнее прямого, фактического противоречия? Однако взгляд на этот аят у Али (Вячеслава) весьма оригинален, и вполне «разрешает» главное смысловое расхождение двух Писаний:

"Главный тезис: иудеи убеждены, что убили Посланника Аллаха. Далее следует опровержение факта убийства. Опровержение включает 2 формы убийства: 2) просто убийство и 3) казнь распятием… Были ли при этом неудавшаяся попытка казни или ее имитация с использованием другого человека - это на уровне предположений[7]… арабский термин ("распятие" – Г.-Ф.Н.) совершенно не описывает процедуру казни, но лишь указывает на 1 ее технологический компонент"[8].

Что касается опасности изменить мнению традиции, то с ней он не менее категоричен:

"Речь идет только о мнениях, которые не могут иметь обязывающей силы для других людей с другими мнениями"[9].

Прежде чем поддерживать или порицать эти весьма «прогрессивные» утверждения, необходимо вновь сделать несколько важных ремарок.

Во-первых, несмотря на настойчивое отрицание Вячеслава Сергеевича, его тезисы попадают под категорию "тафсир" – извлечение смысла из аята, "открытие смыслов Корана и разъяснение выдаваемого ими"[10]. В процессе же толкования - тафсира, - автор освящает абсолютно все грани, включая "разъяснение языка, извлечение установления, уяснение причины ниспослания и др"[11]. Возможность же тафсира предполагает четыре главных условия: "передача от Пророка… использование мнений сахабов… учет всей полноты языка… учет контекста"[12]. При отсутствии этих условий, толкование является недействительным.

Во-вторых, личным толкованием может заниматься лишь мужтахид (каковым Полосин не является, да и сам это признает[13]), который, в свою очередь, должен придерживаться всех вышеупомянутых условий. Толкование же предположениями является несомненным измышлением и ошибкой. "Кто сказал о Коране (лишь) своим мнением, без следования имамам арабского языка,  соответствия с Шариатом… лишь своим знанием (умом) – тот…даже если и угадал - ошибается"[14].

В-третьих, традиция толкования держится – о чем отчасти было сказано выше, - не только на Коране и Сунне, но и на однозначных толкованиях сахабов и улемов,  и их согласии в конкретных вопросах. Ибн Касир в своем предисловии к "Тафсиру" пишет: "…если не найдем толкования ни в Коране, ни в Сунне – возвращаемся в этом к высказываниям сахабов: ведь они  более знающие"[15]. Известному толкователю вторит и не менее известных правовед-факих Аз-Заркаши: "Рассматривается толкование сахабов… Если истолкует его с позиций языка – то нет сомнения в использовании его, ведь они – обладатели языка; и если истолковал его тем, что он видел из причин – нет сомнений в нем; если же разошлись речи группы сахабов, то если можно собрать их – то нужно собирать между ними, а если невозможно – первоочередность Ибн Аббасу"[16]. Таким образом перед нами предстает устойчивая иерархия авторитетности толкований, восходящая к раннеисламскому периоду.

Итак, вооружившись этими принципами, подойдем к рассмотрению предлагаемого Али тезиса.

Первое, о чем следует сказать – о лексическом значении слова "салб" ("распятие"), используемого в оригинале. Если подойти с точки зрения поздней филологии, то, открыв толковый словарь арабского языка XIII-XIV вв., мы обнаружим:

"И "сулб" (распятие) - известная форма убийства (казнь), (название которой) - производное от этого, потому что гной его и жир его течет (при этом)... И "салиб" - (то), что принимают христиане"[17].

В этом отрывке автор "Лисана", Ибн Манзур, относит значение слова "сулб" исключительно к экзекуции, к форме убийства. Древние же  авторы значительно корректируют эту скудную справку своими трудами. К примеру, автор "Китаб Аль-Харадж", "судья судей" Абу Юсуф Йаакуб б. Ибрахим Аль-Ансари, различает убийство и распятие, упоминая наказание разбойника: "имам выбирает: если желает, то убивает его без усекновения (рук и ног); если желает, то распинает его без усекновения; и если пожелает, то отсекает руки и ноги, после чего распинает или убивает; если же тот убил, не взяв денег – убивается тот"[18]. Верховный судья эпохи аббасидов использует "салб" и в других местах своего труда: "если найдется при нем орудие душителей, то… избивается шея его, и распинается он"[19].   

Другой же судья эпохи заката государства Аббасидов, Абу Аль-Хасан Али Аль-Мауарди определяет распятие ("салб") как "повешение на древо"[20], описывая которое, правоведы разошлись в его результате и цели: "факихи разошлись:… распинается ли живым и оставляется до смерти, (вызванной) лишением его еды и питья, или убийством его копьем и т.д.; или же вначале убивается, а потом распинается угрозой и предостережением для других вредителей; или же распинается три дня, после чего снимается, после выделения своего жира"[21]. В качестве примера, многие исследователи приводят приказ пророка Мухаммада "распять мужа на горе, о которой говорится: Абу Наб", по-видимому, снимая его в течение трех дней для еды, питья и совершения намаза[22].

При контекстуальном анализе источника мы приходим к тем же выводам. В Коране слово "салб" упоминается лишь в четырех местах: помимо вышеупомянутого отрывка 4:157-158, оно упоминается в 5:33, 7:71, 12:41. Детальный комментарий улемы дают именно на 5:33, как на законоустанавливающий аят, имеющий значение для исламского фикх. Приведем этот отрывок целиком:

"Действительно, воздаяние тех, которые воюют с Аллахом и Его посланником и стараются на земле вызвать нечестие, в том, что они будут убиты, или распяты, или будут отсечены у них руки и ноги накрест, или будут они изгнаны из земли. Это для них - позор в ближайшей жизни, а в последней для них - великое наказание".

Ибн Касир (XIV в.), поясняя текст, пишет:

"Распинается живым и оставляется до смерти… или вначале убивается, после чего распинается"[23].

Ту же мысль в своем тафсире отражает и его предшественник - Аль-Багауи (XII в.), который уточняет:

"И разошлись в способе его (распятия)… сказано:…убивается, и потом распинается; и сказано: распинается живым, после чего прободается, пока не умрет распятым; и сказано: распинается на три дня живым, после чего спускается и убивается, а ежели устрашает дорогу – изгоняется"[24].  

  Таким образом очевидно, что глагол "салаба" является эквивалентным  русскому "распинать", который означает: " привязать, растянув руки и ноги; … древний способ казни, пригвоздить ко кресту"[25], и никак не понимался как "убить посредством распятия" ни в Коране, ни в исламском фикх.

Избавившись от "оков лингвистических", перейдем непосредственно к рассмотрению темы распятия в исламском богословии.

Вначале приведем слова уважаемого нашего оппонента:

"Нет никакой исламской традиции на эту тему. Есть несколько взаимоисключающих былин, берущих начало от нескольких "василидов"[26]… Были ли при этом неудавшаяся попытка казни или ее имитация с использованием другого человека - это на уровне предположений[27]… комментарии ником образом не анализируют текст, этимологию слов, контекст, не извлекают смысл из слов Корана, а ДОПОЛНЯЮТ слова Корана устными сказаниями. Чего не скрывают, во всяком случае, Ибн Кясир прямо пишет: "Говорят..." [28].

Несмотря на смелое утверждение о неких "источниках", признающих версию Али соответствующей исламу[29] (так и не приведенных), в исламе все-таки есть традиционное мнение по этому вопросу. Предлагаем читателю обзор толкований классиков коранической экзегетики:

"И это (так): Аллах навел схожесть Исы (а.с.) на того, на которого указали евреи. И было сказано: они заключили Ису (а.с.) в доме, и поставили над ним надзирателя; тогда навел Аллах схожесть Исы (а.с.) на надзирателя, и убили его"[30];

"И сказал Абу Джаафар: подразумевает Аллах под этим: и под их высказыванием "мы убили Ису сына Марьям, посланника Аллаха". И уличил их Аллах во лжи. И сказал: "И не убили его, и не распяли его, но только привиделось им". Означает:  не убили Ису и не распяли, но только привиделось им. И разошлись в описании схожести с Исой, наведенной для евреев…И сказали некоторые из них: когда окружили евреи его со сподвижниками его, окружили их не зная Ису самого, так как все они превратились в образ Исы; тогда спутали те, которые хотели убить Ису его с теми иными чем он. И вышли некоторые из тех, кто был с Исой в доме, и тогда убили его, думая, что он (есть) Иса…И сказали другие: спросил Иса (тех), кто был с ним дома о (том), чтобы на некоторых из них было наведено сходство. И вызвался на это мужчина. И было наведено на него сходство его. Тогда был убит этот мужчина, и был вознесен Иса сын Марьям (а.с.)" [31];

"Правитель разгневался и послал своему наместнику в Иерусалиме письмо с повелением схватить этого человека, распять и надеть ему на голову венок из колючек. Когда иерусалимский наместник получил письмо, он подчинился приказу и отправился с группой иудеев к дому, в котором находился Иса. В тот момент он был вместе с двенадцатью-тринадцатью своими сподвижниками. Говорят, что это произошло в пятницу, ближе к заходу солнца, то есть в вечер на субботу. Они окружили дом, и когда Иса почувствовал, что они неизбежно ворвутся, либо он должен выйти к ним, он спросил своих сподвижников: «Кто хочет стать похожим на меня и быть моим спутником в Раю?». Один юноша добровольно вызвался, однако Иса счел его слишком молодым для этого. Он повторил свои слова во второй раз, и в третий, но никто, кроме этого юноши, не отзывался. Тогда Иса сказал: «Ты будешь им!», и Аллах изменил его облик на облик Исы, так что они стали полностью похожи. Затем в крыше дома открылось отверстие, и Иса впал в дремоту. В таком состоянии он был вознесен на небеса, как сказал об этом Всевышний: «Вот сказал Аллах: «О Иса (Иисус)! Я упокою тебя и вознесу тебя к Себе…» (3:55). Когда он вознесся, его ученики вышли, а иудеи, увидев этого юношу, приняли его за Ису, схватили его ночью, распяли и надели ему на голову венок из колючек. Они объявили всем, что добились его распятия, и даже хвастались этим. Группы христиан поверили этому из-за своего невежества и недостатка рассудительности. Остались лишь те, кто был в том доме вместе с Мессией и был свидетелем его вознесения"[32];

 "И не убили его, и не распяли его» – ответ (на) их речи. «Но привиделось им» – т.е. было наведено его сходство на другого, как было выше в «Эль-Умран». И было сказано: не были знающими его личину, и убили того, кого убили, с сомнением в нем"[33]. 

 "И не уверовали знамениям Аллаха, и убили Его посланников неправедно. И из их изречений: они убили Мессию Ису и распяли, а правда в том, что не убили его и не распяли, но наведено для них сходство на другого, нежели он. Тогда убили иного, нежели он, и распяли его"[34];

 "Хитрость Аллаха в том, что Он подставил похожего на 'Ису тому, кто намеревался убить его, и убили двойника. А 'Иса был вознесен на небо"[35];

"Тогда собрались иудеи на убийстве его. И известил его Аллах о том, что будет он поднят на небеса. Тогда спросил сподвижников: "кто из Вас согласится на то, что будет брошено на него сходство со мной, и будет убит и распят, и войдет в рай?". И встал муж из них, и бросил Аллах на него сходство его и был убит и распят. И было сказано: был муж, лицемеривший с ним; и вышел, дабы указать на него. Тогда навел Аллах на него сходство, и когда вышел, подумали что это – Иса, и был взят и распят. И было сказано: вошел Титанус-еврей в дом, где он был, и не нашел его. И тогда бросил Аллах на него сходство с ним, и когда вышел, подумали что он – Иса, и был взят и распят"[36];

"И известил его Аллах о том, что Он поднимает его на небеса и очищает от соседства еврейского. Тогда сказал сподвижникам: "кто из Вас согласен на то, чтобы было брошено на него сходство со мной; тогда будет убит и распят и войдет в рай?". И сказал муж из их числа: "Я". Тогда брошено было на него сходство с Исой, и был убит и распят.  И было сказано: был муж, лицемеривший с Исой; и когда пожелали убить его, сказал: "я укажу Вам на него". И вошел в дом Исы, и был поднят Иса, а схожесть на него была наведена на лицемера. И вошли к нему и убили его, думая что это – Иса. А потом разошлись, и сказали некоторые: он – божество, которое нельзя убить. И сказали некоторые: он был убит и распят"[37];

"И не убили его наверно, но вознес Аллах его к Себе, и был Аллах Великим, Мудрым. И не раскрывает Коран подробности этого вознесения: был ли телом и душой при жизни… И они не убили и не распяли, но совершено было убийство и распятие с тем, кто был похож на него, кроме него"[38];

"И подчеркнул "И не распяли" потому, что распятие может быть и без убийства: ведь распинали преступника для мучений его, после чего отпускали"[39].

Очевидно, что приведенные авторы не имели разногласий по факту изначального распятия двойника. Разногласия же – как и привлечение сторонних источников, - имели место лишь при разборе подробностей казни: места ареста, его времени, личности человека, похожего на Ису. Однако Вячеслава Сергеевича не смущает расхождение его мнения с ижмаа традиционалистов. Слабость его позиции просматривается даже в противоречивости его периодического "согласия"[40] и "несогласия"[41] с улемами прошлого и настоящего (безусловно, являющимися муфассирами – толкователями). Но, тем не менее, попытка опровергнуть наличие согласия экзегетов фактом не-распятия Масиха расхождением их лишь во второстепенных деталях[42] может вызвать разве что улыбку. Если не печаль…

Не будем вспоминать пример европейской реформации – вряд ли на нашем веку возможен подобный раскол и в российской исламской мысли (формирование окончательного шиитско-суннитского религиозного раскола заняло без малого сто лет, имея при этом ярко окрашенную политическую подоплеку). Вспомним лишь то, что проблема инакомыслия в исламе решается иначе, чем в христианском богословии. Стоя на пороге создания новой исламской секты, бывший протоиерей, без оглядки на неподвижный исламский мейнстрим, открыто заявляет о том, что в своей религии имеет право на все[43]. Стоит ли говорить о том, что это "ненаучно", "алогично", "интеллектуально нечестно"? Стоит ли вообще подчеркивать свершившийся пропагандистско-невежественный подлог? Скорее, тут подойдет слово "неэтично". Но, быть может, у "реформатора" ислама, незнакомого со словами Первоисточника своей религии (но, тем не менее, «компетентно» толкующий их, строя на них песчаные замки своих версий), есть особый взгляд и на этимологию этого, не особо подвижного русского слова, которое в очередной раз однозначно очерчивает его религиозно-мировоззренческую позицию – позицию «русского либерализма седьмого века».