Мария Дегтярёва. Сатанизм – часть духовной культуры?

Несколько месяцев назад мне довелось присутствовать на одной научно-практической конференции, где обсуждались различные аспекты духовной культуры. Мероприятие не относилось к числу внутрицерковных. Речь шла о том, что  означает духовность для общества с «секулярным сознанием», сделавшего выбор в пользу светской культуры.

Понятие «духовности» интерпретировалось в самом широком смысле, без соотнесения с религией и определенным вероисповеданием, как «стремление к идеальному», вообще. «Секулярное» определение охватывает «поиск высшего смысла» в философии, этике, эстетике, а также в культуре, искусстве, творчестве. Все это уже не ново и не составило бы предмета статьи, однако на этот раз мое внимание привлек один доклад, в котором было предложено настолько специфическое определение «духовности», что оно выделялось на общем фоне.

«Функциональный подход»

Имя автора доклада я сознательно опускаю. Это не так важно, поскольку речь не об именах, а о сотворении смыслов. В начале выступления докладчик пояснил, что намеренно отказывается рассматривать «духовность» с точки зрения аксиологии (т.е. ценностного подхода), и предпочитает рассуждать об ее субстанциональном (т.е. сущностном) и функциональном значении (т.е. с точки зрения того, как она «работает» в социальном контексте). Практически, это означает, по его мнению, что «духовность» отражается в самых разных мировоззренческих системах.

Затем прозвучало определение: «духовность – это все, что иноположено спонтанному и обыденному, и отвечает неким идеальным устремлениям». – Докладчик выразил убеждение, что именно такое определение может служить основой для «конструктивного межрелигиозного и межкультурного диалога». – И на этом можно было бы поставить точку, если бы за этим не последовала «расшифровка», прояснившая, что с точки зрения «функционального подхода» к проявлениям «духовности» относятся не только многообразные явления культуры, самые разные вероисповедания, но и …сатанизм. Итак, в аудитории в качестве «научной» была заявлена позиция, согласно которой сатанизм относится к явлениям духовной культуры и занимает равноправное положение с верой.

Главным критерием духовности служил следующий: самосознание независимой творческой личности себя в качестве таковой и ее стремление к преодолению не только первичных, не затронутых культурой, поведенческих проявлений, но и всех форм рутинности и обыденности. На этом основании, – убежден автор доклада, – даже асоциальное и выражено-деструктивное поведение (в условиях репрессивного режима, например, но не только) может рассматриваться как «проявление высших устремлений» и служит «выражением духовности».

По реакции присутствующих было заметно, что «конструктивного межкультурного диалога» при оглашенных условиях состояться бы не могло, однако зал безмолвствовал, вероятно, не находя, что возразить. В аудитории находились и верующие, в том числе православные. Правда, регламент мероприятия не предусматривал ответа на вопросы. Передала записку, безуспешно: слова для ответа выступавшему не дали. Обсуждение состоялось кулуарно и довольно быстро достигло предела. Невозможность дальше защищать выдвинутый тезис привела моего оппонента к  «курсивному» обозначению позиции: «позвольте мне остаться “секулярным философом”».

Я не настаивала – желание свободно, – но тогда же появилась мысль о том, что об этом стоит написать для сайта. Вполне вероятно, спустя немного времени, академическая позиция, известная пока узкому кругу специалистов, в форме «прет-а-порте» достигнет и наших читателей, и не важно, где это произойдет: в университетской аудитории, в рамках культурологического семинара, или в школьном курсе по «граждановедению». Главное, что это может случиться неожиданно, и важно не растеряться тогда, когда «интеллектуальный вызов» окажется «вызовом» для вашей совести. И на этот случай, мне хотелось бы поделиться с читателями тем, как примерно можно защищать веру в рамках «научности».

Об аккуратности при построении дефиниций

Начну я, пожалуй, вот с чего: научная позиция предполагает определенную честность, т.е. непротиворечивость, последовательность и убедительность логики. И это – нам в помощь. С этой точки зрения попробуем подвергнуть предложенное определение «духовности» критическому анализу.

Мы видим, что данное определение состоит из двух частей: негативной (по принципу от противного: «духовность — это все, что иноположено…») и позитивной (существенной: «…и отвечает»).

Обратимся к первой. Не трудно заметить, что к негативной части определения относятся компоненты довольно разнородные: «спонтанность» (или стихийность) и «обыденность». Между прочим, в докладе не было предложено содержательной расшифровки этих элементов, таким образом, определение духовности в этой части дефиниции дается через неопределенное и образуется так называемый «порочный круг»: «духовность — это все, что противоположно спонтанности и обыденности», а «спонтанность и обыденность — это все, что противоположно духовности».

Это дает основание для вопросов:

1. Почему «спонтанности» (или стихийности) противопоставлена именно «духовность», а не нормативность как таковая: дисциплина, общественные правила, законодательные и культурные ограничения? — Иначе говоря, в чем заключается специфическая природа «духовности в секулярном значении» по сравнению авторитетом предписания или же культурой в широком значении этого термина?

И здесь обнаруживается, что «секулярное понятие духовности» этого различия не предполагает. При таком построении определения «духовность», практически, тождественна культуре в широком смысле. То есть, пока ее собственной, специфической, субстанциональной природы увидеть не удается.

2. Почему «обыденность» жестко противопоставлена «духовности»? Если «духовность» — это все, что противоположно «спонтанности», то упорядочивающее действие культуры или нормы должно проявляться, в первую очередь, в сфере «обыденности» (или повседневности).

Таким образом, отношение «духовности» и «обыденности» имеет характер более сложный, но какой именно, ответа мы не находим.

Это позволяет сделать вывод о том, что неопределенность содержания и разнородность элементов, через которые производится определение духовности в негативной части дефиниции, не позволяет рассматривать «духовность в секулярном значении» как явление sui generis (т.е. своеобразное, имеющее собственную природу).

Теперь обратимся ко второй части дефиниции — позитивной. Итак, «духовность» — это все, что отвечает неким идеальным устремлениям».

Но нет ли здесь противоречия, нарушения логики? Если последовательно, честно придерживаться избранной «радикально-секулярной» позиции, обозначенной в докладе как отказ от ценностного, аксиологического подхода, то не совсем понятно, почему при построении определения используется слово «идеальные»? Не нарушает ли оно общий строй рассуждений, ведь по своему лексическому и семантическому значению оно имеет выраженную ценностную коннотацию?

Здесь требуется либо «работа ножниц», и тогда «секулярное понятие духовности» предстанет просто как «реализация неких устремлений» и потеряет смысл вместе с правом на «субстанциональность», либо расшифровка понятия «идеальные» в соответствии с ценностным подходом, что чревато обрушением «сугубо функционального подхода к понятию духовности».

«Иллюстрации»

До сих пор мы говорили о недостаточной логической проработанности «секулярного определения духовности». А сейчас попробуем оценить его с точки зрения исторического опыта и здравого смысла, и представить, какие возможности оно открывает?

В более понятном переложении (без ущерба для смысла) данное определение может иметь такой вид: «духовность — это систематическое (т.е. поставленное на основу, а отнюдь не стихийное) воплощение того, что наверняка не увидишь в повседневной жизни (в обыденности) и что отвечает любым «высшим целям».

Право, трепет охватывает при мысли, кто мог бы «оспаривать» друг у друга право на звание «наиболее духовных людей» на основе самого «толерантного» на свете определения духовности.

Это — не только участники оккультных сект, это и террористы, и фашисты, и «скромные герои ЧК». Формы социального поведения экстремистов, независимо от толка, носят систематический характер, имеют своеобразную «идеологию», подчиненную достижению «высших целей», и, как правило, выходят за сферу обыденности.

В таком случае, в образ «духовной личности», «реализующей внутренний творческий потенциал» через преодоление довлеющей нормы обыденной жизни, вписывается и  характер действий, скажем, севастопольских или харьковских «чекистов», устраивавших в подвалах своего рода «театры» пыток.

Кто более «духовные личности»: палачи СС или «экзекуторы» времен красного террора — Саенко, разбивавший головы своих жертв «ради победы над буржуазией как классом», Вера Гребенщикова (известная под псевдонимом «Дора»), замучившая «во имя светлого будущего» не одну сотню офицеров, или, может быть, венгерка Ремовер, признанная психически больной собственными «соратниками»?

Под такого рода определение «духовности» попадает всякое насильственное лишение человека жизни во имя целей, объявленных «высшими».

…Если же небольшой исторический «экскурс» вызовет у вашего оппонента, хотя бы тень сомнения в правомерности данного подхода, вы можете сделать заключение: любое определение духовности, не связанное с представлениями о морали, лишено смысла по аналогии с тем «законом», который у Пушкина в трагедии «Моцарт и Сальери» принял выражение: «Гений и злодейство — две вещи несовместные». Никакой «духовности со знаком минус» не существует.

А если признать моральные нормы неотъемлемым «атрибутом» духовности, — кстати, мой собеседник вынужден был это сделать, — остается только один шаг для того, чтобы, «по-кантовски», не лукавя, поставить «предельный научный вопрос»: откуда проистекает он, этот самый «нравственный закон во мне»? Вопрос об источнике, т.е. о Боге.

И пусть, дойдя до этой ступени, ваш оппонент — «секулярный философ» предпочтет сохранить свою свободу, вы, ничуть не погрешив против научности, останетесь православным христианином.

В заключении мне хотелось бы сказать только об одном: все эти приемы могут оказаться полезными тогда, когда вам придется оппонировать защитникам «секулярной» культуры в ее наиболее тотальных и бескомпромиссных притязаниях. Все это лишь «наброски», примеры. Подбирайте аргументы, учитесь «держать удар» и не смущайтесь: не все, что «научно» по виду, является таковым по сути.

А для христиан, особенно для тех, кто недавно пришли в православный храм, но уже начали понемногу осваивать святоотеческую литературу, стоит напомнить: одним из лучших источников по теме «духовности», «духовного» являются книги святителя Феофана Затворника. Небольшая, но известная работа: «Что есть духовная жизнь?» поможет лучше понять притчу Спасителя о «закваске», положенной в три меры муки, и научит тому, что самые простые и обыденные вещи могут приобретать духовный смысл, когда главный «кантовский» вопрос решен честно, до конца.

Православие и мир