Михаил Шкаровский. Последняя атака на Русскую Православную Церковь

Общеизвестно отношение большевиков к религии. Под их руководством советская власть отделила Церковь от государства и школу от Церкви. Более того, были приняты законы, запрещавшие религиозным обществам владеть собственностью, иметь право юридического лица; все церковное имущество национализировалось. Насилие стало нормой в отношении государства к Церкви.

В последующие десятилетия, проходившие под знаком строительства социализма в СССР, правящая партия рассматривала деятельность религиозных объединений как сопротивление классового врага, подлежащего ликвидации. К 1938 г. все монастыри были закрыты. В огромной стране, где христианство имело вековые корни, действовало лишь несколько сотен православных храмов. Тем не менее, когда в 1937 г. проводилась Всесоюзная перепись населения, включавшая вопрос о религии, половина опрошенных отнесла себя к верующим. Сталинская политика преодоления «религиозных пережитков» оказалась малоэффективной.

Судя по всему, вождь учел это обстоятельство. На исходе 30-х годов в религиозную политику советской власти были внесены некоторые коррективы, особенно заметные после нападения фашистской Германии на СССР. Уже в первые месяцы войны почти прекратились аресты священнослужителей, была свернута антирелигиозная работа.

Церковь активно включилась в борьбу с гитлеровскими захватчиками. Не считаться с ее патриотической деятельностью было нельзя. Недаром власти перестали препятствовать появлению открыто действующих храмов (хотя официальные решения в 1941 — 1942 гг. не принимались). К тому же на оккупированной территории СССР произошел подлинный религиозный взрыв — открылось свыше 10 тыс. православных храмов.

Диалог атеистического государства и Церкви назревал как никогда быстро. В сентябре 1943 г. он состоялся. Позади была Сталинградская битва, создавшая благоприятные предпосылки для обдумывания планов послевоенного устройства мира; впереди — Тегеранская встреча руководителей трех великих держав, где такой обмен мнениями предстоял.

Готовясь к переговорам, Сталин вынашивал собственные планы. 5 июня 1943 г. он подписал секретное постановление Государственного Комитета Обороны «Об утверждении мероприятий по улучшению зарубежной работы разведывательных органов СССР», в котором иностранные религиозные организации впервые были отнесены к категории интересов советской внешней разведки[1]. Как мы покажем далее, с лета 1943 г. Церкви отводилась важная роль в имперских замыслах Сталина.

Важнейшей вехой новой религиозной политики стало 4 сентября 1943 г. В этот день на даче у Сталина состоялось совещание с участием Маленкова, Берии, представителей НКГБ, а также, по свидетельству очевидцев, патриаршего местоблюстителя Сергия (Страгородского). На совещании было решено открыть приходы, духовные учебные заведения, начать издания церковных книг, выбрать патриарха и др. Итоги обсуждения были подведены руководителями правительства Сталиным и Молотовым на ночном официальном приеме в Кремле митрополитов Сергия, Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича). Патриарший местоблюститель передал председателю Совнаркома список священнослужителей, находившихся в заключении. Многих из перечисленных в нем вскоре освободили, в том числе 11 архиереев, но в тюрьмах и лагерях еще томились множество мучеников за веру.

Однако надежды патриархии оправдались не в полной мере. Создавая видимость благополучия в отношениях государства и Церкви, Сталин на самом деле поставил Церковь под свой жесткий контроль, повседневно осуществлявшийся органами НКВД (позднее КГБ). Неслучайно созданный тогда же Совет по делам Русской православной церкви при правительстве СССР возглавил полковник госбезопасности Г,Г. Карпов. До этого он руководил отделом «О», проводившим различные антицерковные акции. 13 октября 1943 г. в беседе с Карповым Молотов дал указание подобрать «из чекистов» уполномоченных Совета. Характерно и то, что Карпов некоторое время совмещал новую деятельность с исполнением прежних обязанностей. Молотов заявил по этому поводу полковнику: «Если Ваше должностное положение в НКГБ не публикуется в газетах и не придано официальной гласности, то я считаю возможным совмещение»[2]. Закончил свою карьеру Карпов в чине генерал-лейтенанта. И вплоть до середины 1950-х годов Совет по делам Русской Православной Церкви находился прежде всего под опекой всемогущих тогда органов госбезопасности.

Решение ключевых проблем государственной религиозной политики Сталин оставил за собой; менее важными вопросами в правительстве занимались В.М. Молотов, а с 1946 г. — К.Е. Ворошилов, в ЦК ВКП(б) — поочередно Г.М. Маленков и А.А. Жданов. Осенью 1943 г. Сталин в устных указаниях Карпову требовал: «...б) Совету не представлять собой бывшего обер-прокурора, не делать прямого вмешательства в административную, каноническую и догматическую жизнь Церкви и своей деятельностью подчеркивать самостоятельность Церкви; в) ...обеспечить соответствующие встречи, приемы, формы общения с патриархом, которые могли бы быть использованы для соответствующего влияния; г) не смотреть в карман Церкви и духовенства...; е) Совету обеспечить, чтобы епископат являлся полновластным хозяином епархии и право архиерея распоряжаться церковными суммами; ж) не делать препятствий к организации семинарий, свечных заводов и т. п.»[3] В то же время служба госбезопасности могла (как и раньше) без соблюдения законности арестовать почти любого нежелательного священника или архиерея. Глубокие изменения в жизни Русской Православной Церкви (РПЦ) начались сразу же после упоминаемого совещания в Кремле. Уже 8 сентября в Москве состоялся

Архиерейский собор, на котором патриархом Московским и всея Руси единогласно был избран Сергий. Новоизбранный патриарх обратился к христианам всего мира с призывом объединиться для окончательной победы над фашизмом. 12 сентября состоялась интронизация, и уже через неделю в здании бывшего германского посольства, переданного патриархии, Сергий приветствовал прибывшую из Великобритании делегацию англиканской церкви. В сентябре 1943 г. вышел первый номер «Журнала Московской патриархии».

28 ноября 1943 г. Совнарком разрешил открыть в Москве богословский институт и пастырские курсы, преобразованные в 1946 г. в духовную академию и семинарию. Всего к 1947 г. были открыты две академии и 10 духовных семинарий — в Москве, Ленинграде, Саратове, Киеве, Львове, Одессе, Минске, Луцке, Ставрополе и Вильнюсе[4].

Вместе с тем власти вовсе не желали восстановления мощной церковной организации. Это ярко проявилось при открытии храмов. 28 ноября 1943 г. Совнарком принял постановление, согласно которому ходатайства верущих сначала рассматривали местные органы. В случае одобрения ходатайства пересылали в Совет по делам Русской Православной Церкви, после принятия предварительного решения в Совете они поступали в Совнарком, а затем снова в Совет. Такая многоступенчатая процедура была выработана с целью тщательно дозировать открытие новых храмов. Бесконтрольный стихийный рост количества приходов вызывал сильнейшую тревогу в правительстве.

В ноябре 1943 г. Молотов указывал Карпову: «Пока не давать никаких разрешений на открытие церквей... В последующем по вопросу открытия входить за санкцией в правительство и только после этого спускать указания в облисполкомы... Открыть церкви в некоторых местах придется, но нужно будет сдерживать решения этого вопроса». Наконец, 5 февраля 1944 г. Совет принял постановление об официальном открытии первых 18 храмов[5]. Однако по мере освобождения оккупированных территорий на Украине, в Ставропольском крае и в других местах началась массовая кампания по изъятию у церковных общин зданий, до 1941 г. использовавшихся для общественных целей (порой без предварительного предупреждения верующих). Совнарком был вынужден 1 декабря 1944 г. принять постановление, ограничивавшее эти акции. Но и в 1945 г. под предлогом отсутствия священников у прихожан Украины, Белоруссии, западных областей РСФСР оказались изъяты сотни храмов.

Одновременно патриархия продолжала активную патриотическую антифашистскую деятельность. В 1944 г. на церковные средства были построены танковая колонна им. Дмитрия Донского и авиаэскадрилья «Александр Невский». В октябре 1944 г. был открыт общецерковный сбор средств для оказания помощи осиротевшим детям и семьям военнослужащих. Общая сумма патриотических взносов, переданных патриархией правительству, к весне 1945 г. превысила 300 млн руб.

15 мая 1944 г. скончался патриарх Сергий. Его преемником согласно завещанию патриарха должен был стать митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский). На этот раз с выборами нового главы Русской Православной Церкви Сталин не торопился, желая придать им крупный международный резонанс. В ноябре в Москве состоялся собор высшего духовенства, на котором был обсужден проект вопроса об управлении Русской православной церкви и определен порядок избрания патриарха. Согласно постановлению Поместного собора 1917—1918 гг. патриарх должен был избираться тайным голосованием из нескольких кандидатов. На этот раз был выдвинут единственный кандидат — митрополит Алексий.

31 января 1945 г. в Москве начался Поместный собор Русской православной церкви. Такого полномочного собрания ее духовенства и мирян не было с 1918 г. На собор впервые были приглашены православные патриархи и их представители из Румынии, Болгарии, Сербии, стран Ближнего Востока, Грузии, зарубежные иерархи. На первом заседании было принято «Положение об управлении Русской православной церкви», составленное при активном участии работников Совета по делам РПЦ; Алексий открытым голосованием был избран патриархом Московским и всея Руси.

Ко времени созыва Поместного собора существовавший ранее внутри Русской православной церкви раскол в основном был ликвидирован. В 1943 г. в патриархию начали возвращаться обновленческие приходы. К концу войны распалась незначительная (отколовшаяся в 1920-е годы при содействии властей) «григорианская» группа. Более сложные процессы происходили в самом оппозиционном правительстве и патриархии иосифлянского движения. В 1930-е годы почти все уцелевшие в ходе репрессий иосифляне ушли в подполье и стали сближаться с катакомбниками. После нормализации в 1943 г. государственно-церковных отношений значительная часть иосифлян перешла в патриаршую церковь. Остальные участники движения окончательно слились с катакомбниками, представив в нем особую традицию, и таким образом в середине 1940-х годов иосифлянство исчезло.

Перед определенным выбором оказалась и тайная катакомбная, или «истинноправославная», церковь, наиболее жестоко преследовавшаяся органами госбезопасности. Постепенно значительная часть катакомбников вернулись в патриаршую церковь. Некоторые стали возносить молитвы за патриарха Алексия, но остались на нелегальном положении. (Один из епископов даже основал тайный монастырь с 300 насельниками на Тянь-Шане. В 1951 г. монастырь обнаружили с вертолета, и все его обитатели были арестованы.)[6] Группа катакомбников осталась на прежних непримиримых позициях. В целом, однако, «истинноправославных» к середине 1950-х годов стало существенно меньше.

С окончанием войны перед патриархией встали новые задачи, связанные с дальнейшим упорядочением ее жизни и обусловленные расширившимися возможностями. 10 апреля 1945 г. вновь состоялась встреча Сталина с руководством Русской православной церкви — патриархом Алексием, митрополитом Николаем, протопресвитером Н. Колчицким. Речь прежде всего шла о задачах патриархии в области международных отношений. Со своей стороны председатель Совнаркома обещал поддержку планам церковного руководства. 22 августа 1945 г. правительство предоставило патриархии, епархиальным управлениям, приходским общинам ограниченное право юридического лица с разрешением открывать финансовые счета, заключать сделки, покупать строения, открывать предприятия, осуществлять найм работников. Следует отметить, что до середины 1950-х годов строения, купленные представителями других конфессий, считались национализированными и передавались им лишь в пользование, а приобретенные православными общинами становились их собственностью.

Снова был разрешен колокольный звон, достигнута договоренность об организации в Москве церковной типографии. Весной 1945 г. патриархия приобрела полиграфическое оборудование, шрифты на четырех языках и планировала осенью того же года начать выпуск Священного писания, богословских трудов, церковных календарей. Однако эта уступка показалась властям чрезмерной: здание для типографии выделено не было и оборудование много лет лежало на территории Новодевичьего монастыря. Не оправдались и расчеты церкви на открытие четырех духовных академий, семинарий чуть ли не в половине епархий. В то же время удалось юридически оформить существование монастырей, которые к концу 1930-х годов были уничтожены.

Как уже отмечалось, в годы войны на оккупированных территориях возникли около 40 обителей, кроме того, 64 традиционно существовали в западных районах страны. В ходе освобождения этих территорий местные власти стали выселять монахов, конфисковывать их земельные угодья и т. п. В 1946 г. эта практика была прекращена. Постановлением Совета Министров «О православных монастырях» от 29 мая 1946 г. предлагалось возвратить монастырям изъятые земли, убрать с территорий монастырей государственные учреждения и предприятия, мешавшие их деятельности. В 1946 г. церкви были переданы часть помещений и храмов Троице-Сергиевой лавры, мощи Сергия Радонежского и других святых.

Все эти уступки в значительной степени объяснялись заинтересованностью государства в тех или иных международных акциях Московской патриархии, которой отводилась существенная роль в налаживании контактов с патриотическими движениями, религиозными кругами на Балканах, Ближнем Востоке, в Северной Африке, установлении связей с влиятельными религиозными течениями в Англии, США, Канаде. Неслучайно Поместный собор в Москве состоялся накануне встречи глав правительств стран антигитлеровской коалиции в Крыму в феврале 1945 г.

С другой стороны, уже в 1943 г. Сталина стал беспокоить вопрос о будущем разделе сфер влияния в Европе. Он понимал, что преодолеть идеологический барьер будет неизмеримо легче, если передавать свои идеи и по церковным каналам. Прежде всего предполагалось использовать православные церкви Восточной Европы.

С Московской патриархией были связаны и более глобальные планы утверждения ее первенства в православном мире, превращения ее в «Московский Ватикан». Определенное значение имело и то, что во многих странах существовала паства русской церкви. Советскому руководству представлялось возможным распространять свое влияние таким образом едва ли не на половину мира. Недаром на апрельской 1945 г. встрече Сталина с патриархом Алексием речь шла даже о сооружении в Москве православного центра с типографией, духовными учебными заведениями и т. п.

Активная международная деятельность Московской патриархии началась уже в сентябре 1943 г. Конечно, нельзя ее оценивать исключительно с политических позиций. Русская православная церковь имела традиционные многовековые связи с различными религиозными конфессиями, и поэтому естественно, как только оказались сняты запреты, она начала восстанавливать прежние контакты, которые касались и сугубо церковных вопросов. Однако во внешних связях патриархии зависимость церкви от государства ощущалась более всего.

К 1945 г. русская церковь возобновила многие международные связи. Большой резонанс имели антифашистские обращения патриарха Алексия к православным румынам и болгарам. Завязалась активная переписка с восточными патриархами. Теснимые другими религиозными течениями, они ожидали получить от сильной и богатой русской церкви ощутимую помощь. Ярким примером роста авторитета РПЦ явилось обращение в ноябре 1944 г. представителей Мукачевско-Пряшевской епархии о принятии ее в юрисдикцию Московской патриархии. 8 декабря делегация посетила митрополита Алексия, а 11 декабря — Карпова, через которого передала письмо Сталину о желании не только церкви, но и всей Карпатской Руси (входившей до войны в состав Чехословакии) воссоединиться с великой Россией.

На Поместном соборе 1945 г. присутствовали главы и представители восьми автокефальных православных церквей, не только заявившие о своей признательности правительству СССР, но и фактически давшие согласие на совместную деятельность против Ватикана, который представлялся советскому руководству основным противником в новой религиозной международной политике. На память о посещении Москвы гостям было подарено 80 музейных предметов драгоценной церковной утвари.

В начале 1946 г. Карпов предложил Сталину «усилить влияние на восточные патриархата, которые хотя и малочисленные, но считающиеся авторитетными в православном мире, с целью использования их в будущем на своей стороне при решении ряда важных церковных вопросов». Согласие было получено, и в ноябре—декабре 1946 г. митрополит Григорий (Чуков) побывал в Сирии, Ливане, Египте. Одаривая местных иерархов крупными суммами валюты, он получал от них заверения, что «возглавляемые ими патриархаты и церкви всегда будут поддерживать Московскую патриархию в международных церковных вопросах»[7]. Наибольшую озабоченность вызывала позиция Константинопольского патриарха Максима V, и ему в 1946 г. было передано 50 тыс. долларов. Это дало свои плоды. В частности, владыка отказался осудить греческих коммунистов, развернувших вооруженную борьбу.

Большой успех был достигнут в Восточной Европе, где патриарх Алексий активно содействовал примирению между Константинопольской патриархией и Болгарской православной церковью. В апреле 1945 г. глава последней митрополит Стефан заявил: «Православная русская церковь заняла ведущее место в большом семействе славянских народов, как старшая и передовая среди православных церквей»[8]. Особенно тесными стали связи Русской и Румынской православных церквей. Так, сербский патриарх Гавриил вплоть до своей смерти в 1950 г., несмотря на разрыв советско-югославских отношений, оставался верным сторонником русской церкви.

Усиление контактов и дружественных связей с другими странами также свидетельствовало о том, что после 1943 г. постепенно сложился крепкий союз восточноевропейских православных церквей под эгидой Московской патриархии[9].

На первых порах успешно проходило и воссоединение руских эмигрантских приходов. Этому способствовало массовое патриотическое движение в эмигрантской среде в годы войны, возрождение чувства гордости за свою великую родину, связь с которой для большинства эмигрантов была возможна лишь через церковные каналы. По свидетельству современников, атмосфера, существовавшая, например, во Франции к концу войны и в период сразу после войны, была исключительно благоприятной как для Советского Союза, так и для Московской патриархии. Сильная волна советского патриотизма захватила этот важнейший район русской эмиграции. Вскоре после освобождения Парижа, в ноябре 1944 г., глава Западноевропейской русской епархии, находившейся в юрисдикции Константинопольской патриархии, митрополит Евлогий написал патриарху Алексию о желании пересмотреть статус своей епархии и восстановить связи с Москвой. Это воссоединение состоялось в сентябре 1945 г. Тогда же с РПЦ воссоединился и глава Западноевропейской епархии заграничного архиерейского синода митрополит Серафим (Лукьянов). Подобным образом поступили русские приходы в Германии, Австрии, Венгрии, Югославии, Великобритании и многих других странах Европы, Америки, Африки и Азии.

Возвращению русских эмигрантских приходов в юрисдикцию Московской патриархии первоначально способствовал острый кризис Русской зарубежной церкви. Советская пропаганда распространяла утверждение о ее развале. Окончательная ликвидация влиятельной в своей сфере Русской зарубежной церкви была важной задачей Совета по делам РПЦ. Однако ожидаемого результата получить не удалось. Зарубежная церковь пополнилась оставившими в годы войны родину десятками тысяч верующих из Украины, Белоруссии, России и постепенно восстановила многие свои позиции. 10 мая 1946 г. Архиерейский собор в Мюнхене принял заявление по поводу обращения патриарха Алексия к зарубежным соотечественникам принести покаяние: «Мы не находим для себя нравственно возможным пойти навстречу этим призывам до тех пор, пока высшая церковная власть в России находится в противоестественном союзе с безбожной властью и пока вся русская церковь лишена присущей ей по ея божественной природе истинной свободы»[10].

На настроения русских эмигрантов неблагоприятно воздействовали политические акции, которые Московская патриархия предпринимала под-давлением государственных органов. Если бы не эта явная компрометирующая зависимость, воссоединение эмигрантских приходов шло бы значительно успешнее. Сыграло свою роль и давление властей ряда западных государств. Так, например, священники русских приходов Египта и Южной Кореи, вернувшиеся в юрисдикцию Московской патриархии, были арестованы и после тюремного заключения высланы из этих стран. В 1946 г. православные японцы обратились к патриарху Алексию с просьбой прислать им епископа, но американские военные власти не пропустили его и способствовали приезду в Японию епископа из США[11].

Отпугивала русских эмигрантов и открытая борьба Московской патриархии с Ватиканом, занимавшим после войны резко антикоммунистические позиции. Антикатолические планы Сталина впервые были опробованы на Поместном соборе 1945 г. Вскоре они трагическим образом сказались на судьбе униатской церкви в СССР. В декабре 1944 г. делегация украинских греко-католиков была принята в Совете по делам религиозных культов, руководство которого по согласованию с Молотовым и Хрущевым указало, что все ее просьбы, не расходящиеся с законом, будут удовлетворены. Совет принял от делегации 100 тыс. рублей, собранных униатами в фонд Красного Креста. Но через 2 — 3 месяца положение стало меняться. Наличие в СССР нескольких миллионов верующих, объединенных в особую церковь, связанную с Ватиканом, показалось Сталину крайне нежелательным. В осуществлении замыслов вождя была вынуждена участвовать и Московская патриархия. 15 марта 1946 г. Карпов писал Сталину, что православная церковь «может и должна сыграть значительную роль в борьбе против римско-католической церкви... Совет предлагает: а) организовать в г. Львове православную епархию... б) предоставить епископу и всем священнослужителям данной епархии права на проведение миссионерской работы...

е) организовать внутри униатской церкви инициативную группу, которая должна будет декларативно заявить о разрыве с Ватиканом и призвать униатское духовенство к переходу в православие»[12].

Чтобы добиться расположения патриархии, правительство пошло на значительные уступки в западных областях СССР, что вызвало заинтересованность части иерархов. Некоторое время глава церкви митрополит Иосиф (Слипый) вел переговоры с Московской патриархией. Когда же определенно выяснилось, что никто из униатских архиереев не желает переходить в православие, в апреле 1945 г. их арестовали. Через месяц возникла «инициативная группа», которая развернула широкую агитацию за воссоединение с РПЦ. Следует отметить, что движение полностью инспирировано не было. Среди верующих Западной Украины традиционно существовала сильная тяга к православию. Об этом свидетельствуют массовый переход греко-католиков в Русскую православную церковь в 1914—1915 гг., православное движение на Лемковщине в 1925— 1939 гг. и т. п. Значительная часть униатов перешла бы в православие добровольно, а вмешательство государственных органов, кровавые репрессии только дискредитировали данный процесс.

К весне 1946 г. 997 из 1 270 униатских священников Западной Украины подписали заявления о присоединении к «инициативной группе», в марте на Львовском соборе греко-католического духовенства и мирян было принято решение о воссоединении с Русской православной церковью и упразднении Брестской унии 1596 г. Как видно из документов ЦК ВКП(б), осуществление акции контролировал первый секретарь компартии Украины Н.С. Хрущев, который действовал по прямому указанию Сталина.

Львовский собор нанес ощутимый удар по Ватикану. Вскоре Карпов представил на утверждение новую программу борьбы с центром католицизма: «а) окончательно ликвидировать униатскую церковь в СССР; б) подготовить проведение аналогичных мероприятий в некоторых странах за границей... д) создать альянс христианских церквей в виде международного движения во главе с Русской православной церковью для борьбы с Ватиканом, пригласив участвовать в нем все другие вероисповедания»[13].

Частично этот план был выполнен. В августе 1949 г. закарпатские греко-католики приняли решение о ликвидации Ужгородской унии 1649 г. Тут же два епископа попали в лагерь ГУЛАГа. Всего из 590 униатских священников и монахов СССР, отказавшихся переходить в православие, были арестованы 344. Около 3 000 приходов влились в Русскую православную церковь, 230 не пожелали воссоединиться и были ликвидированы; та же участь постигла 48 греко-католических монастырей[14]. В 1948 г. перестала существовать униатская церковь в Румынии, в 1950 г. — в Чехословакии и т. д.

Казалось, что планы создания «Московского Ватикана» близки к осуществлению. В сентябрьском 1946 г. номере «Журнала Московской патриархии» говорилось «об исключительном оживлении в лоне Православной вселенской католической церкви, под фактическим водительством русского православия: «Москва — третий Рим, а четвертому не бывать...»[15]. В марте того же года митрополит Николай (Ярушевич) писал в Совет по делам РПЦ о необходимости проведения в Москве Вселенского собора. Трудно сказать, у кого родилась эта идея, но она была одобрена Сталиным, возлагавшим на ее осуществление большие надежды. Первоначальный замысел отличался грандиозностью. 13 января 1947 г. патриарх Алексий писал Карпову о предполагаемом проведении 1 — 10 октября в Москве собора всех существовавших тогда в мире автокефальных православных церквей, причем представлять их должны были главы. В программу собора намечалось включить девять вопросов; главные из них носили «политический» характер: отношение к воинствующему католицизму и экуменическому движению. Для создания заинтересованности у будущих участников готовилась передача подворий в Москве, Киеве и Ленинграде Иерусалимской, Сербской, Антиокийской, Александрийской патриархиям; выплата денежных подарков в валюте главам Константинопольской, Кипрской, Греческой, Албанской, Сербской церквей. Одновременно государство обещало Московской патриархии передать в ее собственность все здания Троице-Сергиевой лавры, собор в Новодевичьем монастыре и т. п.

Но выполнение намеченных планов оказалось нереальным[16]. В январе 1947 г. тяжело заболел и полностью отошел от дел относительно лояльный к СССР Константинопольский патриарх Максим. Его окружение, чувствуя в Московской патриархии соперника, заняло гораздо более жесткую позицию. На Константинополь всецело ориентировались Греческая и Кипрская церкви. В западной прессе развернулась широкая кампания по компрометации • русской церкви. В борьбу за срыв замысла Москвы активно включился Ватикан, значение которого советское руководство явно недооценило. На восточных патриархов оказывалось разностороннее давление, в частности представители различных американских организаций подкупали иерархов крупными суммами валюты.

Кремль сориентировался и решил ограничиться более скромным мероприятием — проведением в Москве летом 1948 г. совещания глав православных церквей под предлогом празднования 500-летия автокефалии Русской православной церкви. Поскольку приезд значительной части восточных патриархов уже не ожидался, на совещании намечалось окончательно оформить европейский православный блок. В связи с этим в сентябре 1947 г. в Сочи готовилась еще одна встреча патриарха Алексия со Сталиным, но она не состоялась.

Состав участников совещания оказался более представительным, чем ожидалось. В Москву приехали делегации 11 автокефальных церквей из 13. Иерусалимский патриарх прислал телеграмму с объяснением, что только война в Палестине и осада Иерусалима помешали его представителям прибыть в СССР, впоследствии он одобрил все решения совещания. Лишь Кипрская церковь не изменила своей бескомпромиссной позиции. Сербский же патриарх Гавриил имел мужество приехать, несмотря на запрещение и прямые угрозы репрессий со стороны своего правительства. (В Югославии в это время проводились массовые аресты православных священников.)

Празднества и заседания проходили в Москве почти всю первую половину июля. Об их ходе Г. Г. Карпов чуть ли не ежедневно писал доклады секретарям ЦК ВКП(б) — сначала А.А. Жданову, а затем Г.М. Маленкову; копии передавались Сталину. Все решения совещания были заранее санкционированы партийным руководством. Так, отдел пропаганды и агитации ЦК 6 июля указывал: «В проекте резолюции "Ватикан и православная церковь" желательно было бы сказать сильнее о реакционном, антинародном характере деятельности Ватикана и папизма. В особенности необходимо указать на поддержку папою фашизма и на организацию им борьбы против СССР»[17]. Пожелания были учтены.

В результате предварительной работы удалось достичь единства позиций участников совещания. Были приняты постановления «Ватикан и православная церковь», «Экуменическое движение и православная церковь», направленные против папы римского и гнезда протестантизма Америки, а также ряд других. С точки зрения советского руководства совещание прошло вполне успешно. Задача сплочения восточноевропейских церквей под руководством Московской патриархии была выполнена, намеченные постановления приняты. В Совете Министров приступили к подготовке решений об организации новых встреч глав православных церквей, увеличении денежной помощи восточным патриархиям, усилении деятельности РПЦ за границей. Но обстановка в мире усложнилась; холодная война стала очевидной реальностью. Международные и внутренние аспекты религиозной политики СССР начали существенным образом меняться — некоторое «благоволение» Сталина к Московской патриархии заканчивалось. Первые признаки охлаждения государственно-церковных отношений проявились в 1947 г., когда вдвое, по сравнению с 1946 г., снизилось количество официально открытых храмов. Вплоть до начала 1947 г. церковь передавала государству сотни миллионов рублей на общественно-патриотические цели. Многие выплаты имели конкретные адреса — детские интернаты, дома ветеранов, инвалидов войны и т. д. Эта практика, поднимавшая авторитет церкви, вызывала озабоченность властей, и в феврале 1947 г., согласно указанию Совета Министров, патриарх предписал полностью прекратить все сборы на патриотические цели. Сокращение поступлений в государственный бюджет было компенсировано обязательной подпиской духовенства и прихожан на займы восстановления народного хозяйства, а также усилением налогового бремени. Так, в марте 1947 г. митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий вынужден был отправить патриарху телеграмму: «Налоговое обложение сильно завышенное, совершенно не соответствующее фактической доходности — ставит причты ленинградских церквей в полную невозможность оплаты... Необходимо неотложное вмешательство центра»[18].

В 1947 г. вновь наметилось стремление оживить свернутую атеистическую пропаганду. До Сталина доходили сведения, что некоторая часть партийных кадров критикуют «забвение ВКП(б) необходимости решительной антирелигиозной борьбы». Вождь не мог игнорировать такие настроения. Выдвигая в 1947 г. на пост секретаря ЦК М.А. Суслова, он советовал ему «не забывать об атеистической пропаганде среди народа». В июле 1947 г. было создано Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний, естественно, на основе материализма. Секретариат ЦК ВКП(б) в октябре на закрытом заседании обсудил состояние отношений правительства с церковью и пришел к выводу, что их надо развивать, не переоценивая перспективы последней и без излишне настойчивой опеки ее[19].

Эти симптомы предвещали скорое изменение отношения к Московской патриархии, которое после 1943 г. заметно смягчилось. На 1 января в стране насчитывалось 14 329 православных храмов, из которых 1 270 были открыты с разрешения Совета по делам РПЦ в 1945— 1947 гг. На регистрации у Совета числились 13 104 священника и диакона, 70 архиереев, причем 46 % из них ранее находились под арестом. В двух духовных академиях и восьми семинариях обучались 562 человека. Кроме того, действовали нелегальные православные молельные дома[20].

Перелом в государственно-церковных отношениях, произошедший во второй половине 1948 г., был вызван целым комплексом различных причин. Прежде всего, резко уменьшилась заинтересованность советского руководства в международных акциях русской церкви. Потерпели крах все «средиземноморские» планы Сталина в Греции, Турции, Израиле. Соответственно не очень нужны стали восточные иерархи. Кроме того, 1 ноября 1948 г. новым Константинопольским патриархом был избран «американский ставленник» архиепископ Нью-Йоркский Афинагор, настроенный антикоммунистически. В основном завершилось выполнение Московской патриархией своей миссии в восточноевропейских странах — там утверждались режимы «народной демократии». Явной неудачей закончились планы создания «Православного Ватикана» в Москве. Кроме папы римского у Московской патриархии появились новые сильные конкуренты — Константинопольский владыка и Всемирный совет церквей (ВСЦ), созданный в 1948 г. в Амстердаме.

Существовала и другая группа факторов: переключение внимания Сталина к новому витку внутриполитической борьбы, чисток и репрессий. Вновь полным ходом заработала «машина устрашения». Власти попытались обуздать возродившиеся в годы войны духовные силы: национальное, личностное самосознание, религиозное жизнеощущение. Политика ограничения свободы совести не могла не коснуться и церкви, которую, несмотря на все стремления властей, удалось полностью превратить в элемент тоталитарной системы. Раздражение чиновников госаппарата вызывало и настойчивое стремление руководящих деятелей патриархии расширить сферу ее влияния. Первые существенные ограничения деятельности Церкви последовали в конце лета 1948 г. 25 августа было принято решение о запрещении крестных ходов из села в село, духовных концертов в храмах вне богослужений и т. д. Незадолго до этого произошел беспрецедентный случай. 10 августа 1948 г. Совет Министров СССР разрешил открыть 28 православных храмов. Официальный документ был подписан заместителем председателя К.Е. Ворошиловым. Однако 28 октября Совет Министров неожиданно отменил ранее принятое распоряжение. Мотивировалось это тем, что оно не было подписано председателем Сталиным. Решение ЦК ВКП(б) по данному вопросу было разослано всем местным партийным организациям, что уже само по себе было знаменательно[21].

Не ясно, зачем вождю понадобился этот спектакль. Но последствия происшедшего хорошо известны: между появлением двух правительственных документов прошло почти три месяца, часть храмов уже функционировала; после 28 октября 1948 г. их пришлось закрывать, причем насильственно. Верующие не могли понять, что происходит, кто виноват, кого просить о помощи. После появления документа, подписанного Сталиным, изменилось отношение местных властей к ходатайствам об открытии церквей. На неоднократные обращения Совета по делам РПЦ к Ворошилову е просьбой хотя бы в отдельных случаях отменить запрет заместитель председателя правительства, обязанный заниматься делами церкви, не отвечал.

В результате до смерти Сталина открытие ни одной новой православной церкви официально не было разрешено. В то же время возобновилось массовое изъятие храмов и их переоборудование под клубы, учреждения, даже под склады и конюшни. Кроме того, власти вводили дополнительные ограничения. Так, в конце 1948 г. синод был вынужден запретить проповеди в церквях, которые могли быть истолкованы как уроки Закона Божия для детей.

Вводившиеся запреты вызывали протест и сопротивление со стороны верующих, значительной части духовенства, включая некоторых архиереев. Карпов информировал Суслова об участившихся случаях моления под открытым небом, о нарастании массового недовольства церковной политикой советского государства.

Реакция Суслова, славившегося не только осторожностью, но и властобоязнью, давала ясное представление о настроениях руководства самого высшего ранга. Осенью 1948 г. под руководством Суслова был составлен проект постановления ЦК ВКП(б) «О мерах по усилению антирелигиозной пропаганды», однако с ходу он не прошел. Тогда часть госаппарата, вдохновленная открыто недружественным к церкви октябрьским жестом вождя, фактически организовала крупную провокацию, причем одновременно и против Совета по делам РПЦ.

Повод для нагнетания антицерковных настроений был найден скоро. 5 февраля 1949 г. министр госбезопасности СССР Абакумов написал Маленкову, что в Саратове в молебне на Волге участвовали 30 тыс. жителей и свыше 500 из них купались в специально оборудованной проруби, и предлагал разобраться с виновными. В «Правде» немедленно появилась разгромная статья «Саратовская купель», а в ЦК — новый проект постановления «О мерах по усилению пропаганды научно-атеистических знаний», переработанный с учетом «саратовского козыря». Серьезные обвинения выдвигались теперь и против Совета по делам РПЦ, уполномоченные которого якобы стали видеть свое главное назначение в оказании содействия церковным организациям.

В разработанном проекте нового положения, Совет, по существу, должен был быть разгромлен, все должности уполномоченных ликвидировались, а большинство из его сотрудников, вероятно, оказались бы в лагерях. Но Сталина не устроил и второй вариант. Тогда в апреле заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Шепилов представил на рассмотрение вождя новый проект постановления под названием «О массовом совершении религиозного обряда в день церковного праздника "крещение" в городе Саратове». Пытаясь скомпрометировать Карпова и ограничить его возможности, заведующий отделом предлагал ликвидировать хотя бы треть должностей уполномоченных Совета по делам РПЦ. И все-таки даже наиболее осторожный вариант не был утвержден. 13 мая его отправили в архив с пометкой: «Решения не принималось. Вопрос тов. Маленковым был доложен тов. Сталину»[22].

Не лишне добавить, что в течение апреля отдел пропаганды и агитации рассылал на места материалы для очередных семинаров секретарей райкомов партии по шести темам (в том числе «Научно-атеистическая пропаганда»), во многом составленные в традициях 30-х годов. А через три недели специально созданная для этого комиссия во главе с Шепиловым была вынуждена заново отредактировать и разослать их, убрав всякую критику Совета по делам РПЦ, фразы о «воинствующем пролетарском атеизме», «непримиримой» борьбе с церковниками и т. п.[23] Иначе говоря, в 1949 г. очередная антирелигиозная война не захлестнула церковь. Продемонстрировав партийным кадрам верность заветам классиков марксизма, вождь не пожелал кардинально менять избранный им в религиозном вопросе курс. Церковь была еще нужна. По мнению ряда исследователей, Сталин понимал, что население СССР устало от коммунистической пропаганды и не видел большой пользы от выступлений против священнослужителей. К тому же появился новый фактор заинтересованности в международных акциях патриархии — ее миротворческая деятельность.

Многомиллионное движение за мир, охватившее весь земной шар в конце 1940-х годов, отнюдь не было инспирировано СССР, однако активно использовалось советским руководством в пропагандистских целях. И с первых шагов движения в его работу включилась Московская патриархия. Нельзя не согласиться с Флетчером, что проблема мира во многом представляла идеальную сферу для сотрудничества между церковью и государством потому, что здесь существовала большая возможность оправдать христианскую заинтересованность и христианское участие в деятельности, инициатива в осуществлении которой исходит от нехристианского государства. Подобная деятельность также позволяла патриархии укреплять свой международный авторитет, оказывать влияние на собственных верующих и священников, выражая их желание предотвратить новую войну.

Движение сторонников мира оформилось в апреле 1949 г. на конгрессе в Париже, положившем начало работы Всемирного Совета Мира (ВСМ). Представлявший Московскую патриархию митрополит Крутицкий Николай выступал на одном из заседаний конгресса и был избран в постоянный комитет ВСМ. Позднее делегаты от Русской православной церкви вошли в состав Советского комитета защиты мира. Постепенно иерархи и священники включились в работу республиканских и областных комитетов защиты мира. Епископат и духовенство стали систематически выступать с проповедями на миротворческие темы. С мая 1949 г. в «Журнале Московской патриархии» появился постоянный раздел «В защиту мира». Большой вклад церковь внесла в 1950 г. в сбор подписей под Стокгольмским воззванием о запрещении ядерного оружия. В аналогичных кампаниях патриархия сразу заняла руководящее положение, опередив в этом отношении все другие конфессии СССР. Так, в мае 1952 г. в Троице-Сергиевой лавре состоялась конференция всех церквей и религиозных объединений в СССР в защиту мира.

Одновременно Московская патриархия своим авторитетом поддерживала советское правительство в осуждении действий его противников. После начала войны в Корее патриарх и Священный синод 21 августа 1950 г. послали обращение в Совет Безопасности ООН, настаивая на прекращении американских бомбардировок и выводе иностранных войск из страны. Протестовали они против вооруженной борьбы с греческими коммунистами и т. п. Подобные заявления, исходившие от духовенства, оказывали гораздо более сильное воздействие на верующих капиталистических стран, чем обычная советская пропаганда.

Тем не менее в конце 1940 —начале 50-х годов интерес правительства СССР к международной деятельности Московской патриархии значительно снизился; валютные ассигнования на эту работу резко упали. Представительные международные совещания, подобные состоявшемуся в 1948 г., не проводились. Стала затухать борьба с Ватиканом. В 1949 г. папа Пий XII опубликовал акт об отлучении от церкви католиков коммунистов и сочувствующих им. Патриарх Алексий осудил этот акт. Но в целом конфронтация православных и католических иерархов заметно ослабевала, ибо соответствующего заказа от советского государства церковь не получала.

В последние годы жизни Сталина деятельность патриархии стала менее активной не только за рубежом, но и внутри страны. Уже в марте 1949 г. Карпов указал владыке Алексию, что «синоду и патриархии следовало бы продумать сумму мероприятий, ограничивающих деятельность церкви храмом и приходом»[24]. Неоднократные попытки первоиерарха добиться встречи со Сталиным и как-то изменить ситуацию закончились неудачей. Государственные органы взяли на вооружение тактику постепенного повсеместного ограничения влияния церкви при сохранении внешне ровных отношений. Антирелигиозная пропагандистская кампания, начавшаяся на исходе 40-х годов, вскоре была свернута. На XIX съезде партии в октябре 1952 г. эта тема вообще не поднималась.

В то же время вновь стали активно преследоваться коммунисты и комсомольцы, совершавшие религиозные обряды. Так, бюро Ивановского обкома ВКП(б) по этой причине исключило из партии в 1949 г. 105 человек, а в I квартале 1950 г. еще 44. В 1950 г. по рекомендации Совета был принят указ о пострижении в монашество только с разрешения патриарха; начали призывать в армию учащихся духовных школ, не имевших сана. Усилилось бремя налогов на церковь. Частыми стали аресты наиболее активных священников и архиереев[25].

Ограничения коснулись даже митрополита Крутицкого и Коломенского Николая, наиболее часто используемого властями в своих внешнеполитических акциях. В августе 1952 г. из отдела пропаганды и агитации ЦК Маленкову поступила записка, что «Николай публикует в "Журнале Московской патриархии" свои богословские проповеди, которые сеют среди верующих пессимизм, мракобесие, не содержат призывов к бодрости, к самоотверженному труду на пользу родине и на укрепление мира». В беседе с митрополитом Карпов поднял этот вопрос. Реакция владыки оказалась крайне резкой. Он расценил это как желание сделать его «врагом своего народа... лишить свободы церковного слова». В знак протеста Николай ликвидировал в журнале отдел проповедей. Но продолжал ежедневно произносить их в храмах Москвы. Митрополит попросил освободить его от участия в работе Всемирного Совета Мира. В свою очередь, отдел пропаганды ЦК КПСС рекомендовал подобрать более соответствующую целям советской политики кандидатуру, но в тот период найти ее не удалось[26].

Смерть Сталина вызвала среди иерархов патриархии противоречивые чувства. С одной стороны, проснулись надежды на будущее религиозное возрождение, с другой — возникли опасения, что без сдерживающего влияния вождя целый ряд лиц из его окружения постараются свести старые счеты с церковью. Основания для таких опасений были. Из подготовленного к печати четвертого номера «Журнала Московской патриархии» цензура изъяла статью «Вместе с народом», в которой рассказывалось о встречах Сталина с церковными делегациями. В 1953 г. было запрещено издание третьего тома статей и речей митрополита Николая. Карпову вернули посланную им в Совет Министров 7 мая 1952 г. очередную записку об открытии восьми храмов, пролежавшую без рассмотрения около года.

29 апреля 1953 г. в ЦК КПСС на имя Н.С. Хрущева поступила докладная с предложением разработать план ликвидации и локализации святых источников, к которым осуществлялось массовое паломничество. Правда, отдел пропаганды и агитации в своем отзыве рекомендовал местным партийным организациям ограничиться собственными мерами.

В июне 1953 г. в ЦК КПСС с пространным заявлением обратился Карпов. Он желал выяснить, «какой линии следует придерживаться, какие принципы и методы работы допустимы», и предлагал значительно расширить права Совета, в частности открывать храмы — «не более 25 в год». Учитывая просьбу патриарха, Карпов предлагал взимать налоги с духовенства как с лиц свободной профессии и таким образом несколько облегчить финансовое бремя церкви и т. д.

Почти все предложения Карпова в ЦК КПСС были отклонены, при этом подчеркивалось, что расширение прав Совета «может привести к значительному укреплению церкви и росту ее влияния на население»[27]. Вскоре Карпов повторил свои предложения, но они вновь остались без ответа.

Тем временем в марте 1954 г. заведующие отделами пропаганды и науки ЦК КПСС представили Хрущеву совместную докладную «О крупных недостатках в естественно-научной, антирелигиозной пропаганде», в которой, намеренно сгущая краски, писали о быстром росте церкви и развале атеистической работы. Впрочем, убеждать возглавившего ЦК КПСС Хрущева особенно и не требовалось. Сформировавшись как политический деятель в 1930-е годы, он немало сил приложил к уничтожению храмов в Москве и на Украине. Новый лидер партии искренне верил в возможность скорого построения коммунизма, в котором не должно быть места для религиозных представлений. Устранение Л.П. Берии придало ему новые силы для проявления собственной инициативы.

7 июля 1954 г. ЦК КПСС принял постановление «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения», в подготовке которого активно участвовали Д.Т. Шепилов, А.Н. Шелепин, М.А. Суслов. В этом документе фактически пересматривалась и даже осуждалась как «примиренческая» прежняя политика в церковном вопросе. Предлагалось, по сути, вернуться на довоенный путь «наступления на религиозные пережитки». Перед принятием постановления Молотов предупреждал Хрущева, что оно поссорит власть с духовенством и верующими, принесет массу ошибок. На это лидер партии заявил: «Будут ошибки — исправим». В возобновлении атак на церковь определенную роль сыграла и старая гвардия «воинствующих безбожников» — Ф.Н. Олещук, В.Д. Бонч-Бруевич и другие[28].

Сложившаяся ситуация вызвала сильнейшую негативную реакцию духовенства и верующих. Архиепископ Лука предложил патриарху созвать собор духовенства для обсуждения тяжелого положения церкви. Летом 1954 г. Карпов неоднократно писал в ЦК о массовом недовольстве верующих и попытках организовать сопротивление антирелигиозным акциям.

Активную борьбу начал митрополит Ленинградский Григорий. На уговоры не отправлять резкое письмо в Совет из-за возможных репрессий, он ответил: «Ну что же — придется сломать голову, а я все-таки напишу доклад». С острой публичной критикой действий властей владыка выступал даже перед учащимися духовной академии. Согласно сообщениям Карпова, патриарх придавал большое значение посланиям митрополита Григория.

С призывами к мученичеству выступал Ростовский владыка Вениамин. О настроениях в Сухуми сообщал в Москву отдыхавший на юге митрополит Николай: «Духовенство и верующие Грузии по-прежнему переживают панику в связи с антирелигиозной пропагандой, ждут чисто физические репрессии, хотят прекращать архиерейские служения, прекратили звон, проповеди и т.д.» Для подобных опасений имелись основания и у самого Николая, ибо в те же дни лектор Московского горкома КПСС Владимирцев в своих выступлениях называл его «первым врагом народа», добавляя, что «он пока еще нужен нам для заграницы, а в свое время мы его обезвредим»[29].

Часть членов Президиума ЦК КПСС — Маленков, Ворошилов, Молотов, участвовавшие в сталинской политике интегрирования церкви в структуру государственной системы, стали проявлять беспокойство по поводу очередной антирелигиозной кампании. Именно в это время посетивший Москву Антиохийский патриарх настойчиво просил прекратить «перегибы в отношении церкви, так как это выбивает у нас все козыри и затрудняет нашу работу по сближению между нашими церквями и народами»[30].

Хрущев со своими сторонниками были вынуждены уступить. 10 ноября 1954 г. было принято постановление ЦК КПСС «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения». По ряду пунктов оно было прямо противоположно июльскому и вызвало волну благодарственных телеграмм от духовенства и верующих различных епархий.

Спустя месяц, 11 декабря, патриарх Алексий был принят главой советского правительства Маленковым. Владыка говорил о необходимости облегчения налогов с духовенства, передачи церкви всех помещений Троице-Сергиевой лавры, объединения Советов по делам Русской православной церкви и по делам религиозных культов. Патриарху обещали учесть его просьбы. Правда, в начале 1955 г. Маленков был снят с поста Председателя Совета Министров СССР, что освобождало новое руководство от выполнения прежних обещаний.

И все же 1955— 1957 гг. были наиболее благополучными для церкви. Одной из важных причин стала попытка Кремля еще раз активно использовать Московскую патриархию в своих внешнеполитических целях. Соответственно резко увеличились валютные ассигнования церкви. Патриархия, в свою очередь, активизировала миротворческую деятельность. В частности, на Ближнем Востоке, что отвечало интересам руководства СССР, которое всячески стремилось упрочить связи с новым правительством Египта. Неслучайно после окончания интервенции войск Великобритании, Франции и Израиля против этой страны Московская патриархия выделила еще 3,5 тыс. фунтов для помощи Александрийской и Коптской церквям.

К середине 1950-х годов Московская патриархия постепенно отказывалась от стремления к централизации власти. Она передала свои приходы и монастыри, расположенные в Болгарии, Румынии и Югославии, местным церквям. В ноябре 1955 г. сложил с себя полномочия главы Чехословацкой православной церкви митрополит Елевферий, его преемник теперь не являлся гражданином СССР. В 1957 г. была предоставлена автономия Китайской православной церкви, восстановлено молитвенно-каноническое общение с Финляндской, с признанием ее автономного статуса в составе Константинопольской патриархии и передачей Валаамского монастыря. Подобная тактика приносила успех: из 14 автокефальных православных церквей 11 в той или иной мере поддерживали Московскую патриархию; лишь с Константинопольской, Греческой и Кипрской имелась только формальная связь.

Большую роль Москва отводила Русской православной церкви в налаживании советско-югославских контактов, прерванных в конце 1940-х годов. В начале 1955 г. Сербский патриарх Викентий демонстративно отслужил молебен в русском храме Белграда. В октябре 1956 г. состоялся его приезд в Москву. Через год ответный визит в Югославию нанес патриарх Алексий, причем обоих владык принимали высшие руководители страны.

Принципиально новым явлением стало прекращение прямой конфронтации Московской патриархии с Ватиканом, экуменическим движением и с протестантскими организациями. Произошел обмен богословскими делегациями с англиканской и западногерманской евангелической церквями. Усиливались и другие связи с зарубежным миром. В 1954 г. патриархия стала эпизодически участвовать в экуменической работе. Контакты складывались нелегко. В ноябре 1956 г. Национальный совет церквей Христа, действовавший в США, попросил Московскую патриархию сделать «представление властям Вашей страны о том, чтобы венгерскому народу было предоставлено право самому определить свою судьбу». Патриарх ограничился заявлением об участии в посылке материальной помощи пострадавшим в Венгрии. Это вызвало негодование советских руководителей. Зная реакцию высшего начальства, член Совета по делам РПЦ И.И. Иванов 15 декабря с возмущением писал в ЦК КПСС: «До сего времени ни патриарх, ни митрополит Николай... не сказали ни слова против реакции». Сверху последовал окрик. В итоге встречи с американскими христианами прервались на несколько лет.

Этот инцидент был несколько сглажен активным участием Московской патриархии в подготовке и работе VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов в июле—августе 1957 г. в Москве. Во время фестиваля проходили встречи, собеседования, диспуты молодых христиан западных стран и СССР, которые должны были убедить иностранцев в существовании свободы совести в советском обществе. Верхи остались довольны.

С 1955 г. стало правилом присутствие представителей Московской патриархии на приемах в Верховном Совете и в иностранных посольствах. Это давало возможность церковным иерархам непосредственно общаться с руководителями государства, излагать им свои пожелания и выступать с ходатайствами. Так, в июне 1955 г. на приеме Председателем Совета Министров Н.А. Булганиным президента Индии Д. Неру патриарх Алексий обратился к советскому премьер-министру с просьбой об официальной встрече. Булганин ответил согласием. Но в 1955 г. подобная встреча не состоялась, и все же церкви были сделаны серьезные уступки. 17 февраля 1955 г. Совет Министров СССР принял постановление «Об изменении порядка открытия молитвенных зданий», согласно которому Совет по делам РПЦ получил право регистрировать церковные общины, которые действовали без официального разрешения. Аналогичное право было предоставлено Советам министров союзных республик, а не СССР, как раньше. Количество православных церквей в стране вновь стало увеличиваться. Впервые за весь советский период православной церкви разрешили напечатать библию, евангелие. В 1956 г. они вышли общим тиражом 50 тыс. экземпляров. Развернувшаяся в середине 1950-х годов либерализация, развенчание сталинизма, расширение возможностей духовной жизни благотворно сказались и на положении церкви. Началось освобождение из лагерей и тюрем священнослужителей.

В то же время с возвращением к «ленинской законности» значительно выросла потребность в информаторах внутри церкви. 8 декабря 1955 г. Совет по делам РПЦ направил своим уполномоченным циркулярное письмо, впервые определявшее задачи работы по выделению лояльного духовенства на местах в целях получения от них определенной информации. А через три месяца председатель Совета рекомендовал ЦК КПСС «для использования патриархии в международных делах» передать ей Троицкий собор Александро-Невской лавры в Ленинграде, все помещения Троице-Сергиевой лавры, часть старых церковных книг, 50 — 60 облачений, несколько сот икон из музеев. Карпов указывал на необходимость открыть 25 — 40 новых храмов, так как отклонять «все просьбы и не считаться с интересами верующей части населения, по существу, будет беззаконием»[31]. Фразы о беззаконии из уст сталинского генерала госбезопасности могли прозвучать только в связи с разоблачениями, прозвучавшими с трибуны XX съезда.

Сразу после съезда патриарх предпринял усилия для встречи с лидерами государства. Хрущев от переговоров отказался; с православными архиереями встретился Булганин (26 марта 1956 г.). Он заверил их, что ни о каком наступлении на религию не может быть и речи; более того, после осуждения сталинских беззаконий должна появиться возможность дальнейшего развития демократических начал в обществе.

Воспользовавшись этим, иерархи попросили правительство об освобождении духовенства из ссылок и лагерей. Массовый процесс освобождения священнослужителей стал реальностью. Вскоре выяснилось, что из 70 правящих иерархов примерно половина подвергались репрессиям.

После встречи с Булганиным многим показалось, что церковно-государственные отношения развиваются успешно. В августе 1956 г. Совет Министров РСФСР наконец-то принял решение «О передаче Московской патриархии зданий и сооружений, расположенных на территории Троице-Сергиевой лавры в г. Загорске». Через год был освящен возвращенный церкви Троицкий собор в Ленинграде, на рабочих и служащих храмов распространили трудовое законодательство. К 1 января 1957 г. количество зарегистрированных православных храмов в СССР выросло до 13 478. Власти, однако, были встревожены тем, что из 70 правящих иерархов около половины недавно были освобождены из лагерей. Контролировать их деятельность было крайне сложно. Так, в мае 1957 г. на совещании в Совете по делам РПЦ отмечалось, что умерший незадолго до этого митрополит Ленинградский Григорий «не терпел никаких советов уполномоченного и если узнавал про отдельные советы, рекомендованные уполномоченным, то, как правило, делал все наоборот. Преследовал духовенство, которое периодически посещало уполномоченного».

В 1956 г. по сравнению с 1951 г. удвоилось число абитуриентов в академиях и семинариях. Число учащихся дневного отделения увеличилось до 1 094 человек, а заочного превысило 400. В 57 монастырях и семи скитах проживал 4 661 насельник. В РСФСР примерно треть всех родившихся младенцев были крещены. Стремительно росли доходы церкви. Если в 1948 г. они составляли 180 млн рублей, то в 1955 г. — 347, а в 1957 г. — 667 млн рублей. В целом за 1949— 1957 гг. только патриархат израсходовал на содержание духовных учебных заведений 99 млн рублей, на восстановление и ремонт храмов, пособия епархиям — 82,4 млн, выплату пенсий духовенству и помощь верующим — 75,2 млн, на внешнеполитическую деятельность — 21,8 млн, приобретение облигаций государственных займов — 5,4 млн и т. д.[32]

Но благополучие церкви было очень непрочным. Достаточно сказать, что первый секретарь ЦК партии Н.С. Хрущев заявил в сентябре 1955 г. в беседе с делегацией французских парламентариев: «Мы продолжаем быть атеистами. Мы будем стараться освободить от дурмана религиозного опиума, который еще существует, большую часть народа»[33].

После XX съезда КПСС государственно-церковные отношения начали обостряться. Существенный поворот курса государственной религиозной политики в СССР был вызван целым комплексом причин. В партийных верхах все более зрели убеждения в возможности построения в СССР в скором будущем коммунистического общества. Значительная часть советского руководства явно заблуждалась, считая, что, отрешившись от негативных черт сталинизма, можно наконец-то воплотить в действительность «светлое будущее всего человечества». Считалось, что коммунистическая идеология жизнеспособна и далеко не исчерпала своих потенций. Очистившись от сталинского наследия, она проявит их и победит безраздельно. Необходимость сотрудничества с церковью становилась излишней.

Эти иллюзии частично разделяла и довольно большая часть населения, в том числе и многие представители демократически настроенной интеллигенции. Они полагали, что можно построить в СССР справедливое, социально ориентированное государство. Христианская идеология при этом отвергалась.

Не было прежнего единства и в Совете по делам РПЦ. 15 декабря 1956 г. заведующий его инспекторским отделом Иванов написал в ЦК КПСС о серьезных разногласиях в организации, появлении после XX съезда различных мнений. Он предложил свой план новой тактики Совета, направленный на ограничение влияния церкви внутри страны. Критиковал Иванов и внешнеполитическую деятельность патриархии, рекомендуя переориентироваться с православных владык на мусульманское духовенство. Главный упор при этом предлагалось сделать на связи с неправославными церквями капиталистических стран.

Через три дня в ЦК направил письмо заместитель Иванова Спиридонов. Вопреки практике он резко критиковал своего начальника за стремление «перетряхнуть епископов». В письме говорилось: «Совет не должен превращаться в штаб политической войны с религией и не делать ничего такого, что нарушило бы нормальные отношения между церковью и государством... В этом главное, а не в том, чтобы изобретать какие-то стратегические и тактические действия в войне с религией». Отстаивая свои взгляды, Спиридонов отправил еще одно письмо, в котором речь шла о необходимости отменить законы и постановления, противоречившие духу конституции, свободе совести[34].

Однако демократически настроенных руководителей в КПСС было немного. Ровную линию в государственно-церковных отношениях в ЦК отстаивали в основном бывшие ближайшие соратники Сталина. И первые предвестники новой антирелигиозной кампании почти совпали с крупной победой Хрущева над сталинистами в 1957 г. Иерархи патриархии сразу после июньского пленума поняли, что расстановка политических сил в стране сложилась не в пользу церкви.

Сыграли свою роль кадровые изменения в партийном руководстве. В борьбе со сталинистским большинством в президиуме ЦК Н.С. Хрущев в значительной степени опирался на группу «идеологов» — М.А. Суслова, Е.А. Фурцеву, П.Н. Поспелова, Л.Ф. Ильичева, давно выражавших неодобрение практикой работы с церковью. Искал поддержку первый секретарь и у руководителей ВЛКСМ — А.Н. Шелепина, В.Е. Семичастного, СП. Павлова, А.И. Аджубея, доверяя их советам и предложениям.

Нормальные отношения с церковью преподносились как «сталинское наследие», которое необходимо ликвидировать, хотя религиозные организации особенно пострадали от репрессивных кампаний вождя народов.

Импульсивный новый лидер хотел ускорить начало перехода СССР в коммунистическое общество, в котором, по его словам, не должно быть места пережиткам капитализма. 29 ноября 1957 г. в беседе с газетным магнатом В.Г. Херстом первый секретарь ЦК КПСС объяснял ему, что «народное просвещение, распространение научных знаний, изучение законов природы не оставляет места для веры в бога»[35].

Таким образом, к концу 1950-х годов нагнетание в партийных и комсомольских верхах антирелигиозных настроений делало почти неизбежной новую войну с религией. И если в свете сталинской политики создания национальной империи, борьбы с космополитизмом, замкнутости границ Русская православная церковь не расценивалась как прямо враждебная сила, то с обращением к идее интернациональной сущности коммунизма ситуация коренным образом изменилась.

Важнейшим побудительным мотивом смены курса государственной церковной политики стала острая тревога в верхних эшелонах власти в связи с начинавшимся русским религиозным возрождением. Этот постепенный, часто болезненный процесс поиска людьми своих национально-религиозных корней заметно активизировался в середине 1950-х годов. Связанное с критикой сталинизма частичное развенчание прежних идеалов, подрыв авторитета КПСС породил у определенной части населения страны, не поддавшейся иллюзиям социализма с человеческим лицом, желание определить свою собственную веру и свой подход к жизни. Некоторое расширение границ духовной свободы позволило заняться поисками альтернативных культур.

Самой близкой и доступной была церковь. «Когда мыслящие люди в СССР старались вновь обрести и восстановить культуру прошлого в ее чистой, противостоящей идеологическим искажениям форме, они встречались с православием в любой области — в искусстве, архитектуре, музыке, литературе, поэзии»[36]. Начавшееся в России после смерти Сталина постепенное обретение исторической памяти, самосознания, национального лица многих вело к православию. В СССР начал пробуждаться интерес и к восточным религиям, йоге и другим религиям, но именно благодаря им некоторые впоследствии приходили в христианство. В результате постепенно развернулось движение к церковности молодежи и людей среднего поколения из религиозно-индифферентных семей. Основой движения явился феномен индивидуального обращения.

Необходимо также сказать о глубокой религиозности выпущенных на свободу сотен тысяч заключенных ГУЛАГа. Изживание страхов сталинской эпохи способствовало резкой активизации и широких слоев традиционно верующих. Так, если в 1955 г. в Совет по делам РПЦ поступили 1 310 ходатайств об открытии храмов, то в 1956 г. — уже 2 265. Данные статистики второй половины 1950-х годов свидетельствуют о подъеме православия. Быстро росли финансовые доходы патриархии, увеличилось число желавших учиться в духовных учебных заведениях, появились десятки незарегистрированных общин. В РСФСР, согласно данным Совета по делам РПЦ, крестили треть всех родившихся младенцев; на Украине и в Белоруссии этот показатель был еще выше. Традиционно более религиозны были Прибалтика, Закавказье, Средняя Азия. Точное число верующих, а также участвовавших в обрядах, привести невозможно. Однако есть основания считать верным мнение некоторых исследователей, что в начале 1960-х годов их было до 120 млн, т. е, более половины населения страны. Американский историк У. Флетчер вполне справедливо писал о религии в СССР: «Когда условия становились благоприятными (годы войны или период "оттепели" 50-х) она быстро развивалась»[37].

Препятствуя религиозному возрождению широких слоев населения, власти попытались нанести мощный удар по одному из важнейших центров духовной жизни советского общества — церкви. Правящие круги были убеждены, что в преддверии создания коммунистического общества не должно существовать никакой идейной оппозиции. Поэтому ответ на ее фактический рост мог быть только один — подавление. Номенклатура не желала делить свою власть ни с кем; ее раздражали все более настойчивые требования руководства Московской патриархии. В 1957 г. патриарх Алексий несколько раз обращался с просьбой открыть новые храмы, создать типографию патриархии и т. д. В январе 1958 г. митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич) в беседе с Карповым впервые официально заявил о необходимости избрания духовенства в представительные органы власти, порекомендовал наградить кого-нибудь из руководства патриархии международной Ленинской премией мира. Подобные претензии вызвали негодование в ЦК КПСС.

Не последней по значимости причиной наступления на церковь были экономические расчеты руководства СССР. В конце 1950-х годов оно активно искало источники пополнения «прохудившейся» государственной казны (продажа колхозам техники МТС, сокращение оборонных расходов и т. п.). Как и в 1922 г., номенклатура не удержалась от искушения «запустить руку в церковный карман». Первые крупномасштабные антицерковные акции начались в октябре 1958 г. с постановлений о фактически экономическом ограблении церкви.

Наконец, важную роль сыграли внешнеполитические соображения. В Кремле росла неудовлетворенность политикой Московской патриархии на Ближнем Востоке. Интерес к этому региону у советского руководства постоянно рос с середины 1950-х годов. После поражения тройственной интервенции в Египте 1956 г., в СССР поняли, что позиции Запада там не так уж сильны. Постепенно созревало решение переориентироваться с восточных православных церквей на мусульманские как гораздо более влиятельные. Кроме того, власть не устраивала слабая, как ей представлялась, роль Московской патриархии во всемирном православии, недостаточность ее миротворческих усилий. Хрущев открыто заявлял своему окружению, что надежды на международную деятельность православной церкви не оправдались.

В конце 1957 г. было принято решение провести встречу глав и представителей православных церквей. Задача сводилась к тому, чтобы все патриархи осудили проведение ядерных испытаний, а также изготовление и накопление атомного оружия. Эта инициатива неоднократно высказывалась Хрущевым. Руководство страны считало крайне важным и выгодным подключить к данной кампании религиозные организации. Патриарх и Священный синод ответили согласием, рассчитывая добиться ответных уступок, и прежде всего долгожданного приема у Хрущева, чтобы лично донести до него озабоченность намечавшимся ухудшением церковно-государственных отношений. В мае 1958 г. в Москве предстояло празднование сорокалетия восстановления патриаршества в русской церкви. Это был удобный повод для проведения международной православной встречи. ЦК КПСС считал целесообразным реализовать свой замысел и «использовать все каналы для популяризации вопроса о запрещении атомного и водородного оружия»[38]. Намечалось пригласить не только глав всех автокефальных православных церквей, но и представителей других конфессий. Патриарх Алексий, однако, высказался против.

В Москву приехали не все приглашенные. Ожидаемого единства среди собравшихся не было. Это отразилось на ходе состоявшейся 17 мая 1958 г. первой и последней официальной встрече Н.С. Хрущева с руководством Московской патриархии. Патриарх и митрополит Николай информировали главу государства о переговорах с приехавшими делегациями. Одновременно ему сообщили о просьбах Александрийского патриарха выплатить ему единовременно 40 тыс. долларов вместо полагающихся 20 тыс. ежегодно и болгарского патриарха выдать ему 300 тыс. левов, а также высказались о желательности увеличения валютных расходов на зарубежные поездки Московской патриархии. Хрущев просил прислать письменную заявку, которую обещал рассмотреть[39].

Московская межправославная встреча закончилась относительной неудачей. Главы ряда делегаций отказались подписать воззвание к христианам всего мира с призывом не ослаблять борьбу за мир и способствовать прекращению ядерных испытаний. Отсутствие на совещании глав пяти автокефальных православных церквей дало возможность ее противникам заявлять, что собравшиеся говорили не от имени мирового православия и поэтому их обращения не столь уж авторитетны. Соответствующие комментарии появились в западной прессе. Это породило негативную реакцию Кремля, разочарованного слабой эффективностью международных акций Московской патриархии. После этого путь к наступлению на церковь был окончательно открыт.

Подготовка мощной антирелигиозной кампании началась еще в конце 1957 г. Во второй половине ноября все республиканские ЦК и Советы по делам РПЦ и религиозных культов представили (согласно запросу заведующего сектором агитации ЦК КПСС К.У. Черненко) справки об активизации религиозных организаций и состоянии научно-атеистической пропаганды.

7 декабря на имя Председателя Президиума Верховного Совета К.Е. Ворошилова от заведующего отделом писем поступила «Информация о письмах граждан по религиозным вопросам», с которой были ознакомлены все члены и кандидаты в члены Президиума ЦК. В этом тенденциозном документе говорилось о настоящем потоке ходатайств об открытии, регистрации церквей и делался устрашающий вывод о массовом самовольном создании религиозных общин, ослаблении атеистической пропаганды и т. п.

Все поступившие материалы были использованы отделом пропаганды и агитации ЦК по союзным республикам для подготовки докладной записки о необходимости усиления антирелигиозной работы. 19 апреля 1958 г. записка была доложена секретарю ЦК КПСС Е.А. Фурцевой, курировавшей церковную политику. Еще более нагнетало обстановку и письмо секретарю ЦК М.А. Суслову от корреспондента «Литературной газеты» В. Шапошниковой, в котором подробно говорилось о повсеместном наступлении церкви. Письмо привлекло к себе самое серьезное внимание: в начале мая состоялось совещание ответственных работников отдела пропаганды, науки, школ и вузов, культуры ЦК КПСС, Госполитиздата, ЦК ВЛКСМ и т. д. На нем говорилось о необходимости приступить к выполнению антирелигиозного постановления ЦК КПСС от 7 июля 1954 г., в том числе начать издание массового научно-популярного журнала «Наука и религия». Критиковалась деятельность Совета по делам РПЦ. В январе 1958 г. прежнее руководство этой организации, слишком «примиренческое к церкви», было «укреплено» тремя новыми работниками.

13 февраля 1958 г. митрополит Николай, обеспокоенный начавшимися переменами, впервые поинтересовался у председателя Совета по делам РПЦ о причинах изменений государственной политики в отношении Русской православной церкви. Он, в частности, обратил внимание на то, что посольства социалистических стран перестали приглашать представителей духовенства на дипломатические приемы. Однако это не произвело никакого впечатления на правительство. Напротив, смета валютных расходов Московской патриархии на 1958 г. была резко сокращена. В августе Совет по делам РПЦ направил своим уполномоченным несколько инструктивных писем о противодействии активизации церковников.

26 августа комиссия ЦК КПСС по вопросам идеологии, культуры и международных партийных связей приняла решение подготовить проекты постановлений Совета Министров о новом порядке налогообложения церковных предприятий, а также о православных монастырях. Через несколько дней проекты были готовы. 10 сентября Карпов вылетел к отдыхавшему в Одессе патриарху, чтобы прозондировать возможную реакцию владыки на готовящиеся акции. Председатель Совета выразил негативное отношение к притоку молодежи в монастыри, его беспокоили низкие налоги на свечи, слишком обильное рукоположение новых священников. Говорил он и о возможном закрытии Киево-Печерской лавры. Правильно поняв намек, встревоженный патриарх категорически отверг возможность закрытия известных монастырей. Он даже заявил о возможном уходе на покой в знак протеста. В целом же руководство церкви осталось в неведении относительно предстоящих «драконовских» решений правительства.

Важнейшим звеном начавшейся атаки на религию оказалось секретное постановление ЦК КПСС от 4 октября 1958 г. «О записке отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по союзным республикам "О недостатках научно-атеистической пропаганды"». В нем всем партийным, общественным организациям и государственным органам предписывалось развернуть наступление на «религиозные пережитки» советских людей. По масштабности намечаемых мер эта акция не имела прецедента. 16 октября в соответствии с указаниями ЦК и лично Хрущева Совет Министров СССР принял первые антицерковные постановления, запрещавшие монастырям применять наемный труд. Предусматривалось значительно уменьшить их земельные наделы, а также сократить число обителей. Вновь вводились отмененные в 1945 г. налог со строений и земельная рента, резко повышались ставки налога с земельных участков[40]. Вскоре Совет по делам РПЦ утвердил план закрытия в 1959— 1960 гг. почти половины монастырей и скитов русской церкви[41].

Другой тяжелый удар был нанесен по экономической основе патриархии. Повышение налога на доход свечных мастерских коснулось каждого прихода. По принятому постановлению мастерские были вынуждены отпускать свечи по 200 руб. за килограмм. В то же время запрещалось повышать значительно более низкие цены на свечи в храмах. Во многих приходах начали распускать платные хоры, уменьшились доходы священников. Духовенство буквально разорялось.

Руководство патриархии отреагировало на все это крайне болезненно. 29 октября 1958 г. Совет по делам РПЦ посетила группа работников хозяйственного управления патриархии во главе с его председателем архиепископом Макарием. Они горячо убеждали представителей Совета, что необходимо отменить акты, подрывавшие экономическую жизнь церкви. Однако последовал твердый отказ. Заместитель председателя хозяйственного управления личный секретарь владыки Алексия Д.А. Остапов предложил патриархии в знак протеста отказаться от внешнеполитической деятельности, не принимать иностранные церковные делегации и не давать им денег на подарки. Вскоре Остапов был привлечен к уголовной ответственности за «незаконное» печатание в мастерской патриархии религиозной литературы. Но следственное дело прекратили, так как всю ответственность патриарх взял на себя. В частных беседах владыка заявлял о том, что свечи следует закупать в государственной торговле. Он предлагал наладить их нелегальное производство. В ноябре руководство патриархии просило власти хотя бы отсрочить введение новых налогов до 1 января 1959 г., но и в этом патриархии было отказано[42].

Вскоре последовали новые удары. В ноябре — декабре 1958 г. прошла массовая чистка церковных библиотек. Многие книги изымались, вся иностранная литература была взята под цензорский контроль. Для ограничения поступления новых изданий выпустили «Инструкцию о порядке пропуска в СССР религиозной литературы и предметов религиозного культа». 28 ноября ЦК КПСС принял постановление «О мерах по прекращению паломничества к так называемым «святым местам». Чтобы не допускать верующих к 700 учтенным властями по СССР святым местам, применялись любые методы. Так, территория вокруг источника в Коренной пустыни под Курском была огорожена и охранялась милицией. На Украине несколько почитаемых источников засыпали. Оскорбляя чувства верующих, на месте святого источника в с. Вязовое Тамбовской области устроили летний лагерь для свиней и т. п.

Возобновилось закрытие храмов: в 1958 г. была снята с регистрации 91 церковная община. В Приморском крае Сучанскии горисполком пытался насильственным путем арестовать священника и закрыть кладбищенскую церковь. Ростовский облисполком потребовал запретить колокольный звон в городских церквях; у архиереев снимали телефоны; храмы отключали от водопроводной сети, запрещали проводить в них текущий ремонт и т. д.

Все эти акции вдохновлялись высшим партийным начальством. На XXI съезде КПСС в январе — феврале 1959 г. активно звучала тема о необходимости разработки программы быстрого перехода советского общества к коммунизму. Хрущев в своем докладе заявил, что одна из главных задач предстоящей семилетки — преодоление пережитков капитализма в сознании масс. Об этом же на съезде говорили официальные советские идеологи М.А. Суслов, Е.А. Фурцева, П.Н. Поспелов. Ряд зарубежных историков (Д. Поспеловскии и некоторые другие) даже считают, что существовало секретное постановление XXI съезда по уничтожению религиозных организаций, но это представляется маловероятным.

В январе 1959 г. состоялись закрытое собрание коммунистов Совета по делам РПЦ и всесоюзное совещание его уполномоченных по обсуждению новых задач в свете постановления ЦК от 4 октября 1958 г. На них подверглась резкой критике вся прошлая деятельность организации за «примиренчество и пособничество церковникам». Подчеркивалось, что Совет поддерживал ходатайства об открытии и ограничивал ликвидацию храмов, дважды добивался более льготного обложения духовенства, принимал инструкции, способствовавшие распространению религиозной идеологии. В докладе один из новых членов Совета И.И. Сивенков назвал главным виновником «ошибок и извращений» отсутствовавшего по болезни Карпова. Председатель Совета решил не сдаваться[43]. После обращения к Фурцевой Карпов остался на своем посту.

Тем временем сопротивление самой православной церкви не ослабевало. 18 февраля руководство Совета приняло митрополита Крутицкого Николая. Согласно имеющейся записи беседы, «в раздраженном тоне, нервничая и возмущаясь, Николай заявил, что с осени 1958 г. началось наступление на церковь, равнозначное походу на церковь до войны 1941 — 1945 гг.». Владыка указал, что в связи с этим он не может посещать дипломатические приемы. 20 февраля Совет по делам РПЦ посетил патриарх. Он вновь настаивал на снижении налогов, открытии новых храмов и заявил о желании добиваться встречи с Хрущевым. 31 мая патриарх и митрополит Николай обратились к первому секретарю ЦК с письмом: «Мы вынуждены просить Вас, глубокоуважаемый Никита Сергеевич, каким-нибудь актом подтвердить действенность постановления партии 10 ноября 1954 года. За последние месяцы имеют место многие факты оскорбления религиозных чувств, а также отдельных, ничем не опороченных, священнослужителей и печатание в прессе заведомой неправды о некоторых явлениях нашей церковной жизни...». Далее приводились многочисленные примеры газетной клеветы или грубого администрирования местных властей[44].

Определенный результат это письмо принесло. В редакционной статье «Правды» от 21 августа «Против религиозных предрассудков» критиковались отдельные органы печати, обращалось внимание партийных организаций на недопустимость искривления линии партии в религиозном вопросе. Кроме того, отдел пропаганды ЦК указал редакциям ряда газет на необходимость исключить в дальнейшем оскорбления чувств верующих. Рекомендовалось также не упоминать в атеистических статьях руководителей патриархии и почитаемые святыни.

Вскоре Кремль вновь решил активизировать международную деятельность Московской патриархии. Стало известно, что должны состояться два крупнейших для всех христиан планеты события — Вселенский католический собор и Генеральная ассамблея Всемирного совета церквей (ВСЦ). ЦК КПСС пожелал найти им достойную альтернативу. 2 апреля 1959 г., после встречи с Е.А. Фурцевой, Карпов обсудил эти проблемы с руководством патриархии. Выяснилось, что право созыва Вселенского католического собора имеет только Константинопольский патриарх. Но Алексий отметил, что русские иерархи участвовать в нем не могут и примут меры по уменьшению его значения. В тот период складывались довольно напряженные отношения СССР с Ватиканом. Влиятельные католические круги даже хотели отлучить от церкви всех борцов за мир как проводников коммунистического влияния. Поэтому Карпов полностью одобрил политику неучастия всех православных церквей в намеченном соборе. 21 июня 1959 г. в «Известиях» появилось резкое опровержение статьи, напечатанной в итальянском журнале «Темпо», о возможном участии в работе собора представителей РПЦ.

Предпринимались меры для вовлечения Всемирного совета церквей в зародившееся просоветское «Христианское движение в защиту мира»[45]. Всемирный совет церквей привлекал повышенное внимание ЦК КПСС и КГБ, еще с середины 1950-х годов рассчитывавших использовать эту влиятельную организацию в своих целях. Поначалу контакты сорвались из-за действия советских войск в Венгрии, но через некоторое время наметилось сближение. Осенью 1959 г. представители Московской патриархии впервые присутствовали на ежегодной сессии ЦК Всемирного совета церквей. Стало ясно, что «Московской патриархии целесообразно продолжать развитие контактов с ВСЦ с тем, чтобы влиять на его деятельность в вопросах защиты мира, а также в определенной степени и борьбы с политикой Ватикана»[46]. Однако добиться единства церквей в борьбе за мир, разоружение, запрещение ядерного оружия не удалось. Тем самым под вопросом оказалось участие ВСЦ в задуманном Всемирном христианском конгрессе и Всеправославном совещании в Москве.

Антирелигиозные акции дали основания ряду перво-иерархов заявить, что русская церковь на роль православного лидера претендовать не может, поскольку не свободна даже в собственной стране. Действительно, наступление на религию в 1959 г. не прекратилось, оно лишь на время несколько сбавило темпы: к ноябрю 1959 г. было закрыто 13 православных монастырей, на 1960 г. намечалась ликвидация еще 17.

Не обошлось без эксцессов, особенно при ликвидации Речульского монастыря, около 200 инокинь которого и многочисленные верующие заняли церковь. 1 июля 1959 г. при их изгнании работники милиции открыли стрельбу, одного богомольца застрелили. В других случаях милиционеры задерживали верующих и не выпускали их из-под ареста по нескольку суток, требуя подписаться, что они больше никогда не придут в лавру.

Местные власти все меньше считались с Советом по делам РПЦ, уполномоченные которого порой были вынуждены подчиняться решениям областного или республиканского руководства. 17 сентября патриарх, возлагая надежды только на помощь Карпова, писал ему по поводу рапорта архиепископа Ростовского Иннокентия: «Он просит меня дать ему указаний... Но каких я ему могу дать указаний, когда по ряду пунктов я могу только сказать, что требования уполномоченного по меньшей мере незаконны? Как, например, сочетать требование его о недопущении в храм лиц до 18-летнего возраста с пунктом конституции о признании свободы отправления религиозных культов за всеми гражданами? Как оценить его требование к священникам «отказаться от Бога» и т. д.?»[47]

Свою лепту в активизацию антицерковной политики внес и Комитет государственной безопасности. После объявления «войны религии» работники его специальных подразделений воспряли духом, почувствовав свою необходимость, и резко усилили деятельность по сбору данных о «подрывных актах церковников». 18 апреля 1959 г. председатель КГБ А.Н. Шелепин писал в ЦК КПСС об участии некоторых научных работников, профессоров, артистов в церковной жизни и предлагал через администрацию учреждений принять «соответствующие меры воздействия» на них. В начале декабря работники КГБ приказали давно сотрудничавшему с ними профессору Ленинградской духовной академии А.А. Осипову заявить о своем разрыве с церковью. Через полторы недели они отправили в отдел пропаганды ЦК два аналитических обзора Осипова «Об общем положении православия в СССР» и «Об антирелигиозной работе», написанных им по заданию КГБ.

Всего путем различных мер шантажа, подкупа и угроз, в конце 50 —начале 60-х годов удалось склонить около 200 православных священнослужителей к отречению от сана. Многих из них затем использовали в агитационных целях, но сколько-нибудь существенного воздействия на верующих эта акция не оказала. Архивные документы свидетельствуют, что многие из отрекшихся от сана, уже к середине 1960-х годов спились, покончили с собой, некоторые просили своих архиереев о прощении.

Руководство патриархии пыталось остановить нарастание новой антирелигиозной волны. Священный синод 30 декабря 1959 г. лишил священного сана и отлучил от церкви бывших священнослужителей, «публично похуливших Имя Божие». Митрополит Николай в разговоре с Карповым жестко поставил вопрос о «фактах физического уничтожения православной церкви». По словам владыки, и «патриарх считает, что в настоящее время ведется явная линия на уничтожение церкви и религии вообще и более глубоко и широко, чем это было в 20-х годах». Первосвятитель, не желая быть ликвидатором церкви, вновь заявлял о своей возможной отставке[48]. Вскоре патриарх написал Карпову о том, что хотел бы обсудить с Хрущевым самые наболевшие вопросы. Но все попытки организовать встречу с первым секретарем ЦК КПСС закончились неудачей.

13 января 1960 г. ЦК КПСС принял постановление «О мерах по ликвидации нарушений духовенством советского законодательства о культах». Антирелигиозная война поднималась на новую степень. Речь шла об изменении самих основ деятельности Русской православной церкви. В постановлении указывалось, что «вопреки советскому законодательству о культах... церковнослужители сосредоточили все руководство приходами в своих руках и используют это в интересах укрепления и распространения религии». Сильное негодование и тревогу партийного руководства вызывала возросшая активность верующих. Совет по делам РПЦ извещал ЦК КПСС, что по всей стране на пасхальных службах верующих присутствовало в целом больше, чем в прошлом году. В Москве, в частности, «на богослужениях было много мужчин и женщин, особенно молодежи — значительно больше, чем в Пасху 1959 г. Все церкви города были переполнены народом. Кроме того, десятки тысяч людей находились в ограде церквей, на прилегающих улицах и многие из них — с горящими свечами в руках»[49]. Ставка делалась на дальнейшее усиление антирелигиозного натиска.

Г. Г. Карпов в этих условиях не слишком подходил на роль церковного гонителя, хотя в соответствии с новыми требованиями попытался перестроиться. 22 января председатель Совета повел беседу с митрополитом Николаем в небывалом прежде жестком тоне, заявив, что вскоре с ним и патриархом состоится большой разговор о невыполнении русской церковью советского законодательства о культах и что, очевидно, произойдут некоторые изменения в положении церкви. Карпов резко критиковал проповеди владыки против массированной атеистической пропаганды в московских храмах и указал, что такая пропаганда будет вестись и впредь, а всякие попытки сопротивления этому найдут «соответствующее реагирование». 16 февраля состоялось беспрецедентное публичное выступление патриарха с речью на конференции советской общественности за разоружение. Начав с перечисления заслуг православной церкви за тысячелетнюю историю русского народа, первосвященник достаточно ясно заявил и о нынешних гонениях: «Церковь Христова, полагающая своей целью благо людей, от людей же испытывает нападки и порицания, и тем не менее она выполняет свой долг, призывая людей к миру и любви. Кроме того, в таком положении Церкви есть и много утешительного для верных ее членов, ибо что могут значить все усилия человеческого разума против христианства, если двухтысячелетняя история его говорит сама за себя, если все враждебные против него выпады предвидел сам Христос и дал обетование непоколебимости Церкви, сказав, что и врата адова не одолеют Церкви Его»[50]. После этого карьера Карпова закончилась. Он был отправлен на пенсию, а председателем Совета по делам РПЦ назначен В.А. Куроедов, партийный функционер, в прошлом идеологический работник, зарекомендовавший себя старательным исполнителем указаний начальства. Правда, в дальнейшем отношение Куроедова к церкви претерпело определенную эволюцию, но начал он очень жестко.

11 марта 1960 г. впервые встретившись с руководством патриархии, новый председатель Совета заверил, что курса на уничтожение церкви не существует, но органы власти будут значительно строже, чем раньше, контролировать выполнение духовенством законодательства о культах. В апреле на Всесоюзном совещании уполномоченных Совета Куроедов заявил: «Давайте, товарищи, будем откровенно говорить, у нас в ряде республик и областей имеется слишком густая сеть церковных учреждений, не вызываемая никакой практической необходимостью». Он предложил приступить к плановому сокращению количества церквей, монастырей, духовных учебных заведений и духовенства, епархий и епархиальных центров[51].

Для осуществления намеченного плана необходимо было преодолеть сопротивление ряда открыто враждебных новой религиозной политике властей иерархов, и прежде всего самого активного и влиятельного из них митрополита Крутицкого и Коломенского Николая. В июне 1960 г. КГБ и Совет по делам РПЦ вошли в ЦК КПСС с предложением отстранить его от активной церковной деятельности и от участия в работе общественных организаций. ЦК полностью одобрил эти предложения.

15 июня состоялась беседа на соответствующую тему В.А. Куроедова с патриархом. В ходе непростого разговора упорство Алексия было преодолено[52]. Нужно отметить, что руководство Совета, не гнушаясь клеветой, всячески усиливало разногласия первого и второго лиц в церковной иерархии. В итоге 21 июня Николая на посту председателя отдела внешних церковных сношений сменил его заместитель архимандрит Никодим (Ротов), возведенный в сан епископа.

Но митрополит Крутицкий не отказался от избранного пути. Он разрешил Би-Би-Си передать в Голландии свою проповедь об антицерковных гонениях в СССР. В июле владыка заявил приехавшему в Москву епископу Брюссельскому и Бельгийскому Василию (Кривошеину), что его уволили за борьбу с безбожием, и привел многочисленные факты надругательства над чувствами верующих. На вопрос, следует ли сделать известным за границей все рассказанное, Николай сказал: «Можно и даже полезно»[53]. Однако, находясь под впечатлением хрущевской «оттепели» после сталинских «лютых холодов», влиятельные зарубежные политики и общественные деятели далеко не сразу стали прислушиваться к свидетельствам о трагедии русской церкви.

Вскоре митрополит Николай, которого изолировали от общения с иностранцами, подвергся новым преследованиям. 9 сентября в письме Хрущеву он писал: «Пощадите меня ради этой моей посильной многолетней работы для Великой Родины, верным сыном и патриотом которой я был и буду до моего издыхания». Ответа не последовало. Куроедов настоял на немедленном полном отстранении митрополита от руководящей работы в патриархии, и Священный синод принял такое решение. 13 декабря 1961 г. владыка умер в больнице при странных обстоятельствах. Близкие потребовали медицинского свидетельства о смерти. Было сделано врачебное заключение, что болезнь усопшего якобы объясняется «переменой климата». У морга собралась большая толпа верующих, кричавшая людям, приехавшим за телом: «Убийцы!». Сохранились анонимные письма в адрес Верховного Совета и правительства СССР с требованием расследовать это «несомненное убийство», все они передавались для выявления авторов в КГБ[54]. Вскоре был снесен дом, в котором жил митрополит Николай, и закрыт храм, в котором он служил.

Репрессии коснулись и других неугодных иерархов (во Львове, Казани, Минске, Иркутске и т.д.). Ослабив церковное сопротивление, власти продолжали осуществлять намеченные планы. К ноябрю 1960 г. по заданию ЦК КПСС была разработана «Инструкция по применению законодательства о культах», утвержденная в марте 1961 г. Религиозным центрам запрещалось проводить детские и женские собрания, организовывать кружки, паломничество, санаторную и лечебную помощь, экскурсии, открывать библиотеки, использовать средства для возрождения затухающих церквей и монастырей, развертывать благотворительную деятельность. Значительно выросло количество закрываемых церквей: если в 1959 г. власти сняли с регистрации 364 православные общины, то в 1960 г. — около 1 400.

Сильный удар был нанесен по учебным духовным заведениям. С юношами, подававшими прошения о приеме на учебу в семинарию, встречались местные уполномоченные, партийные и комсомольские деятели, работники КГБ и военкомата. Различными способами (вплоть до изъятия паспортов) их удерживали от такого шага. В семинарию стали принимать только прошедших воинскую службу. Число учащихся духовных школ начало уменьшаться. В октябре 1962 г. Совет по делам РПЦ с удовлетворением сообщал ЦК КПСС, что из 560 юношей, подавших в 1961 —1962 гг. заявления о приеме в семинарию, 490 после «индивидуальной работы» отказались от поступления. Таким образом готовилась почва для ликвидации духовных учебных заведений, перекрытия канала воспроизводства кадров духовенства.

В 1961 г. встал вопрос о существовании Ленинградской духовной академии и семинарии. Местная газета «Смена» посвятила содержание всего номера «гнезду контрреволюции» в городе трех революций. В академию перестали пускать посетителей, верующим запретили ходить в ее храм. Казалось, что крупнейший центр духовного образования обречен. Но он не сдавался и в декабре

1962 г. даже ходатайствовал о возобновлении приема на заочное обучение. Академии помог выстоять назначенный в 1963 г. главой Ленинградской епархии митрополит Никодим (Ротов). Как председатель отдела внешних церковных сношений, он энергично стал вовлекать академию в международную деятельность. В академию зачастили иностранные делегации, профессора значительно активнее посещали различные богословские конгрессы.

Зная о ярко выраженных симпатиях Хрущева к развивающимся африканским странам, митрополит пригласил на учебу семь африканцев из Уганды и Кении. Представители государств третьего мира обучались и в Московской духовной академии. Под предлогом необходимости иметь подготовленные кадры для международной деятельности патриархии удалось открыть при ней в 1964 г. небольшое заочное отделение и аспирантуру.

В целом же к осени 1964 г. учащихся духовных школ по сравнению с 1958 г. стало почти вдвое меньше. Уходили из жизни последние представители дореволюционного духовенства. Архиереи были вынуждены рукополагать лиц не только без духовного образования, но часто просто малограмотных.

Реформирование церкви становилось неизбежным. Еще в 1961 г. Совет Министров СССР принял закрытое постановление «Об усилении контроля за выполнением законодательства о культах», подписанное Хрущевым. Теперь к обеспечению контроля в обязательном порядке привлекались местные органы власти. При райисполкомах, поселковых и сельских советах создавались комиссии содействия для наблюдения за выполнением законодательства о культах. Зачастую их деятельность сводилась к слежке, доносам, вмешательству во внутрицерковную жизнь.

31 марта Куроедов заявил руководству патриархии о необходимости «церковной реформы». Суть ее заключалась в отстранении священнослужителей от руководства приходами. Роль главы общины переходила от настоятеля к исполнительному органу — приходскому совету, которому передавалась вся финансово-хозяйственная деятельность. «Реформа» во многом разрушала традиционное управление церкви, ее организация юридически расчленялась. Священнослужители отстранялись от приходской жизни и должны были наниматься общиной по договору для «исполнения религиозных потребностей». Духовенство не допускалось на собрания, избиравшие церковный совет, в который власти могли вводить своих людей. Фактически руководителями приходской жизни становились старосты, назначавшиеся райисполкомами из людей, часто совершенно нецерковных и иногда даже неверующих, порой с весьма сомнительной репутацией. Без их согласия священник или епископ не могли принять на работу или уволить даже уборщицу. Юридический статус архиереев и патриарха вообще никак не оговаривался. В правовом отношении их как бы не существовало, и они не имели никакой законной формы связи с приходской жизнью. Таким образом церковный народ пытались отделить от пастырей.

18 апреля Священный синод принял навязанные Советом изменения. 18 июля 1961 г. Архиерейский собор, находившийся под контролем госаппарата, утвердил «реформы». (Трех архиереев, высказавшихся отрицательно о постановлении синода, не пригласили на Собор, а архиепископа Ермогена, явившегося без приглашения, не допустили к заседанию.)

Последствия церковной «реформы» проявились быстро. Уже в июле в Ленинградской епархии власти провели тотальную «чистку» среди духовенства, сократив его почти на 40 % и изгнав наиболее бескомпромиссных. В июле 1961 г. здание епархиального управления в Александро-Невской лавре было передано вечерней школе, его уникальную библиотеку вытащили во двор и частично уничтожили[55].

Положение других епархий было не лучше. Духовенство лишили права выезжать в соседние населенные пункты, отправлять требы в домах граждан, запрещали посещать квартиры мирян под каким-либо предлогом, кроме тяжелой болезни. С 1961 г. относительно широкое распространение получила «индивидуальная работа» с верующими, напомнившая практику конца 1930-х годов. Комсомольские, партийные, профсоюзные организации, отделения общества «Знание» назначали своих членов персональными проводниками атеизма к известным им верующим. Если методы индивидуального убеждения не помогали, факты «религиозной отсталости» обсуждались на собраниях. Затем следовали административные санкции, часто приводившие к понижению в должности или к исключению из института. Нередки были и физические наказания верующих.

Продолжалась ликвидация монастырей. Вся русская церковь оплакивала потерю Киево-Печерской лавры — колыбели христианства на Руси. Власти же расценили ее закрытие как важную победу. Отличившийся в этой акции местный партийный работник И.И. Бражник был вскоре переведен в отдел пропаганды ЦК КПСС на должность инструктора, курировавшего религиозные вопросы. К ликвидации монастырей готовились, как к серьезной военной операции. Например, для выполнения постановления Совета министров УССР от 16 июня 1961 г. о закрытии Глинской пустыни выделили 250 милиционеров, дружинников, сотрудников КГБ, партийных активистов, 23 автомашины. Помимо этого специальные группы полностью изолировали усадьбу монастыря. Настоящее сражение с 1961 г. развернулось за Почаевскую лавру. Местные власти запугивали монахов, вызывая их в милицию и КГБ, лишали прописки и угрожали отдать под суд за нарушение паспортного режима, здоровых иноков согласно медицинскому «освидетельствованию» отправляли в психиатрические больницы.

28 февраля 1962 г. Тернопольский обком КПСС доложил секретарю ЦК Л.Ф. Ильичеву, что за год количество монахов удалось сократить со 130 до 75, в лавре ликвидировано производство утвари, свечей, уволены наемные работники, отобрана вся земля, сад, часть жилых помещений, транспорт. Казалось, победа близка, однако обитель не сдавалась. Тогда власти прибегли к тактике насильственных выселений. В ряде случаев монахи и миряне были разогнаны водой из пожарных машин. Каждый верующий Почаева состоял в государственных органах на учете.

В октябре 1962 г. Совет по делам РПЦ был вынужден писать в ЦК, что «лавра превратилась в очаг разного рода беззаконий». Вместо «умелой работы» сотрудники КГБ и МВД принудительно вывозили монахов за пределы области. Но это лишь «резко увеличило приток верующих» — если 10 сентября 1961 г. в праздник преподобного Иова собралось две тысячи паломников, то через год их было уже пять тысяч. Доводы Совета не действовали, прежняя тактика продолжалась, и 19 июня 1963 г. милиционеры устроили избиение паломников, отобрали у них паспорта. Монахов сажали в тюрьму (в том числе был посажен настоятель монастыря архимандрит Севастиан), одного послушника замучили насмерть. Но десятки иноков проявляли невероятное упорство. Иеромонах Аркадий (Копылов) 26 июля 1963 г. писал патриарху: «Пусть, что хотят, то и делают, я с Лавры не пойду и под видом расстрела». Первосвятитель не давал согласия на закрытие обители, но и реально ничем не мог помочь. Определенную роль сыграли обращения защитников лавры к руководителям страны и, прежде всего, в различные международные организации. На Западе стали известны их обращения к Н.С. Хрущеву и Генеральному прокурору СССР Р.А. Руденко: «В Лавре за все время не было ни одного такого агитатора, который смог бы научно доказать, что Бога нет, а только доказывают угрозами, насилиями, высылкой и расправой в тюрьму. Известно всем, что десять монахов за веру Христову сидели в тюрьме, один даже вторично сидит... Власти... с дубинами в руках разрушают нашу духовную культуру, разрушают и оскверняют наши церкви, святые места... Унижения до невозможности. Вернулась история гонения на христианство первых веков»[56].

Оборона монастыря приобрела международную известность. В ноябре 1963 г. председатель КГБ В.Е. Семичастный извещал ЦК КПСС, что во Всемирный совет церквей и ООН поступила жалоба монахов Почаевской лавры на гонения со стороны органов власти с требованием обсудить этот вопрос перед мировой общественностью. И гонителям пришлось отступить, лавра выстояла. Удалось отстоять и намеченные к закрытию Псково-Печерский и Пюхтицкий монастыри.

Нарастающее антирелигиозное наступление и пассивность патриарха вызвали определенный кризис в православной церкви. Именно в этих условиях среди священнослужителей и мирян выделились люди, которые решились самостоятельно бороться с новой волной «государственного атеизма». В июле 1961 г. патриарху было направлено письмо с призывом поднять голос протеста. Его подписала «Инициативная группа верующих по спасению Русской православной церкви от ее физического истребления». В послании подчеркивалось: «Мы собрали многочисленный материал о уже закрытых храмах, монастырях и духовных школах. Нами зафиксированы все фактические подробности и мельчайшие данные о "механизме" этих насильственных закрытий... и если Вы, Святейший Владыко, бессильны оградить церковь нашу от уничтожения, то мы вынуждены будем передать все эти фактические данные... на форум в ООН». Постепенно образовалась группа лиц, получивших название «Церковные диссиденты», — священники С. Желудков, Д. Дудко, Г. Якунин, Н. Эшлиман, миряне Б. Талантов, Л. Регельсон, А. Левитин, В. Шавров и другие. На первом этапе «религиозного диссидентства» — приблизительно до 1967 г. — они действовали в основном в пределах Московской патриархии.

Своеобразную форму сопротивления атеистическим властям в русском православии избрало так называемое катакомбное движение, или истинно православная церковь (ИПЦ). Значительно сократившись численно в первое послевоенное десятилетие, движение вновь начало расти с середины 1950-х годов. Из лагерей были выпущены сотни его участников, и доклады КГБ, партийных и государственных органов вновь запестрели сведениями о нелегальной деятельности истинно православных. Например, в Карагандинской области с 1956 г. до их разгрома в сентябре 1960 г. действовали группы катакомбников. Объединяя в пяти рабочих поселках, в городах Темиртау и Караганде свыше 250 человек, они были связаны с подпольем в Тамбовской, Харьковской, Горьковской областях.

Между патриаршей и истинно православной церквями не было непроходимой пропасти. Основная масса катакомбников не отрицала законности официальной иерархии и считала опасным отрываться от нее при всех ее недостатках. Когда в 1950-х годах митрополит Киевский Иоанн приехал к первосвятителю и стал жаловаться патриарху, что в его епархии много катакомбников, в ответ Алексий, прослезившись, сказал: «Да вы должны Бога благодарить, что их у вас так много, так много подлинных молитвенников перед Господом за грехи наши»[57].

В начале 1960-х годов катакомбное движение получило новый импульс для развития, ибо в результате гонений и закрытия храмов тысячи священников остались без работы и регистрации. Большинство из них не отказались от сана, продолжая тайно обслуживать духовные нужды верующих.

На оживление деятельности истинно православных советская власть отреагировала новым походом на них, арестами, ссылками и т. п. Но катакомбное движение не было разгромлено. Более того, в начале 1960-х годов некоторые иерархи, опасаясь, что «видимую церковь» полностью уничтожат, рукополагали значительное число тайных священников для катакомб[58].

Основания для таких действий были самые серьезные. Состоявшийся в октябре 1961 г. XXII съезд партии принял решение о расширении антирелигиозного наступления. Оно стало еще интенсивнее и нетерпимее. Приняв третью программу КПСС, партия провозгласила своей задачей построение коммунизма в основном за 20 лет. В докладах и выступлениях на съезде Хрущев чрезвычайно актуализировал курс на борьбу с религией. Лидер партии настаивал на организации атеистической работы среди всего населения страны, в том числе и среди верующих, даже помимо их воли. Съезд внес в Устав КПСС категоричную формулировку, обязывающую каждого члена партии «вести решительную борьбу с религиозными предрассудками». В казавшееся таким близким коммунистическое общество церковь не вписывалась. В ту пору и родилось знаменитое обещание Хрущева показать по телевидению музейную редкость — «последнего советского попа». Глава государства не желал считаться с действительностью, хотя особой ненависти к церкви он, вероятно, не испытывал. Однако некоторые руководители партии отличались большей нетерпимостью. Особенно неистовствовал секретарь ЦК Л.Ф. Ильичев. Хрущев впоследствии отмечал, что тому был нужен «пропуск в Политбюро», поэтому он и стремился к осуществлению всякого рода шумных пропагандистских кампаний[59]. Так, в декабре 1961 г. на Всесоюзном совещании по идеологическим вопросам Ильичев утверждал, что формирование научного мировоззрения и коммунистической морали немыслимо без борьбы с религиозной идеологией.

Но, несмотря на все усилия, направленные на совершенствование общественного сознания, данные статистики свидетельствовали об отсутствии сколько-нибудь значительного сокращения «религиозных пережитков». Применение широкомасштабного террора, подобного сталинскому, было уже невозможно. Поэтому руководство страны шло по испытанному пути усиления административного нажима, прибегая к локальным репрессиям. В 1961 — 1964 гг. по религиозным мотивам были осуждены 1 234 человека. Многих отправили в лагеря, ссылки, на поселения.

В 1961 г. Совет Министров СССР провел крупную административную акцию — «единовременный учет религиозных объединений, молитвенных зданий и имущества, находящегося в пользовании религиозных организаций». Учет проводился с целью получить всестороннюю и точную информацию о церкви, в том числе о «самовольно» приобретенном имуществе, о незарегистрированных группах верующих, обо всех людях, постоянно или временно прислуживавших в храмах и т. п. Для дальнейшего ослабления патриархии было решено не выдавать религиозным обществам разрешений на строительство или приобретение каких-либо строений и транспортных средств. В последующие несколько месяцев у приходов и епархиальных управлений государство изъяло большую часть автомашин, хозяйственных построек и жилых домов; нередко священников выселяли прямо на улицу. Весной 1962 г. все православное духовенство СССР было переведено на твердые оклады, а тех, кто получали плату непосредственно от верующих, снимали с регистрации.

С июля 1962 г. была также введена регистрация 5 379 учтенных в стране штатных псаломщиков. Приходские советы всячески «очищались» от членов клира, молодежи, «религиозных фанатиков». В соответствии с постановлением Президиума Совета Министров СССР от 3 июня ВЦСПС значительно сократил круг лиц, работавших в религиозных организациях, на которых распространялись трудовое законодательство, права членов профсоюзов. Вводилась рабочая неделя со скользящим выходным днем, что лишало верующих возможности присутствовать на воскресных богослужениях. Например, в 1962 г. выходной день с пасхального воскресенья 29 апреля правительство перенесло на понедельник.

Особенно сильно церковь пострадала из-за введения летом 1962 г. жесткого контроля над совершением треб — крещений, венчаний, отпеваний. В результате резко усилился налоговый контроль. Деньги за требы стали поступать исполнительным органам, которые сдавали «излишки» в Фонд мира. Информация об участии в церковных обрядах нередко передавалась советским официальным лицам и могла служить причиной преследований по месту работы или учебы. Так, в июне 1963 г. на Всесоюзном совещании в Совете по делам РПЦ уполномоченный по Ростовской области в своем докладе подчеркивал: «При проверке данных о лицах, совершающих обряды, есть возможность точно определить, кто именно совершал их. Так, Батайский горисполком в 1963 г. выявил, что своих детей окрестили 11 коммунистов. 7 из них обком КПСС исключил из рядов КПСС. Характерно, что 4 человека вначале отрицали, что они давали согласие на крещение, но были уличены подписями на заявлениях, сохранившихся в делах церкви»[60].

Таким образом, религию пытались уничтожить руками самой церкви. Из-за введения обязательной регистрации количество обрядов уменьшилось, особенно в крупных городах. Многие боялись ходить в храмы. Люди старались договориться со знакомым священником, которому доверяли и который не стал бы регистрировать их обращения. Но теперь появилась возможность выявлять таких «нелояльных к властям» представителей духовенства и изгонять их из приходов.

Особый акцент был сделан на борьбу с распространением религиозных идей среди детей и молодежи. XIV съезд ВЛКСМ (апрель 1962 г.) подчеркнул, что «свобода совести не распространяется на детей, и ни один родитель не имеет права калечить свое дитя духовно». Вскоре главный печатный орган юристов СССР журнал «Советское право» подвел законные основания: родители могут быть лишены прав на своих детей государством, так как они государством и дарованы[61]. Матерей вызывали в школу или в милицию и предлагали им прекратить посещение храма под угрозой принудительной передачи детей в интернат. Угрозы нередко выполнялись. Практически повсеместно предпринимались попытки не пускать в церкви детей от 4 до 18 лет.

Своеобразный аспект антирелигиозной кампании выявился в феврале 1962 г. на Всесоюзной конференции по научно-атеистической пропаганде. На ней господствовало мнение, что «религиозные обычаи и традиции следует вытеснить новыми праздниками и ритуалами для удовлетворения эстетических и эмоциональных потребностей верующих». 25 августа 1962 г. соответствующее решение приняло бюро ЦК КПСС по РСФСР. Фактически это означало возрождение замаскированных идей богостроительства 1920-х годов. В печати появились предложения вести в массовом порядке ритуалы, которые бы символизировали связь советского общества с коммунистическим обществом будущего. Выдвигались планы построения храмов с символическими украшениями, призванными прославлять коммунизм как высшее достижение человеческого ума и т. д. С конца 1950-х годов вводились торжественные церемонии бракосочетания, регистрации рождения ребенка, вручения паспортов, гражданские панихиды. Однако они не получили широкого распространения. В тех же городах, где советские обряды стали довольно частым явлением, их постигала участь многих других общественных начинаний — они превращались в серые, казенные, скучные мероприятия[62].

К осени 1962 г. столкновения местных властей с духовенством и верующими стали особенно ожесточенными. 13 октября Совет по делам РПЦ, извещая ЦК КПСС о том, что с января 1960 г. сеть церквей сократилась более чем на 30 %, а монастырей почти в 2,5 раза, подчеркивал заметный рост письменных заявлений о фактах грубого администрирования. В 1961 г. таких протестов было 1 540, а за 9 месяцев 1962 г. — 2 660; кроме того, уполномоченных Совета посетили 2 162 жалобщика.

Во многих местах дело дошло до боев. Так, в г. Клинцы Брянской области тысячная толпа помешала снять кресты с недавно закрытой церкви. Для усмирения пришлось вызвать наряд милиции, 200 дружинников, а затем и подразделения воинской части, вооруженной автоматами. В с. Ново-Збурьевка Херсонской области верующие выставили пикеты и больше года не допускали к закрытой церкви представителей властей. В Киеве прихожане одного из храмов две недели держали оборону, не позволяя вывезти церковное имущество. Совет был вынужден признать, что в 1962 г. патриарх, отдельные епископы, священники чаще обычного обращались с заявлениями о грубом произволе и предлагали обратить внимание местных властей на недопустимость нарушения законов[63]. В начале 1963 г. по просьбе Совета аппарат ЦК КПСС предпринял ряд мер, в частности в апреле особенно вопиющие случаи администрирования обсуждались на зональных идеологических совещаниях.

Вред антицерковных кампаний начинали понимать некоторые члены высших эшелонов власти. В итоге появилось еще одно решение ЦК, руководствуясь которым Куроедов подготовил обстоятельную записку, в которой центральное место занимал вопрос о взаимоотношениях Русской православной церкви и Всемирного совета церквей. На первый план в документе выдвигалась задача вступления Московской патриархии в члены ВСЦ, «чтобы через него более эффективно воздействовать на христианское общественное мнение за рубежом; способствовать ослаблению позиций Ватикана за счет усиления антиватиканской коалиции протестантских и православных церквей, входящих в ВСЦ; парализовать стремление Константинопольского патриарха представлять в ВСЦ православные церкви мира; подорвать позиции белоэмигрантских церковных центров».

Идеологический отдел ЦК КПСС в целом одобрял такую политику. «Как видно из представленных документов, — читаем мы в одном из отчетов отдела, — внешняя деятельность религиозных организаций в СССР инспирируется государственными организациями и является одним из действенных каналов советской пропаганды и контрпропаганды в зарубежных странах, действенным средством борьбы за мир». Отдел указал и на недостатки проделанной работы: слабые международные связи патриархии с церквями, особенно Азии и Африки, отставание Совета от важнейших событий в мире, отсутствие плановой работы, пассивное участие патриархии в международных теологических конференциях. Отмечалось, что дополнительных указаний о борьбе с Ватиканом не требуется, так как ЦК КПСС уже принял постановление по данному вопросу. Совету впервые предлагалось представить на утверждение в ЦК план внешнеполитической работы на 1961 г. и финансовый валютный отчет[64].

КГБ активно поддержал курс на активизацию усилий Московской патриархии на международной арене, сулившую дополнительные возможности для работы спецслужб, внедрения через ее структуры своих людей и т. д. Многие внешнеполитические, контрпропагандистские акции было удобнее вести руками церкви. В первую очередь это касалось борьбы с Ватиканом, которая в подобных условиях приобретала характер межцерковных разногласий.

Выполняя задания ЦК КПСС и КГБ, Куроедов, оказывая сильнейшее давление на Алексия, пытался склонить патриархию к широкому и активному участию в экуменическом движении, против чего возражали многие влиятельные архиереи. Еще в 1960 г. председатель Совета в упор спросил патриарха, как долго церковное руководство будет тянуть со вступлением в ВСЦ. Владыка, поколебавшись, согласился, что время уже настало. Священный синод одобрил вхождение Московской патриархии в ВСЦ, и 18 июля 1961 г. Архиерейский собор утвердил это решение.

В ноябре—декабре 1961 г. многочисленная делегация русской церкви участвовала в работе Генеральной ассамблеи ВСЦ в Нью-Дели. Тогда же Московская патриархия была принята в члены организации, пять ее представителей вошли в руководящий орган. В итоговом отчете Совета по делам РПЦ говорилось, что ассамблея приняла выгодные для СССР решения — осудила колониализм, призвала все правительства и народы к разоружению, прекращению испытаний ядерного оружия, отклонила осуждение коммунистического атеизма.

В начале 1960-х годов улучшились отношения русской церкви с Константинопольским патриархом Афинагором. Алексий I посетил ряд стран Ближнего Востока, встретился с главами семи православных и монофизитских церквей. Патриархам Антиохийскому, Александрийскому, Иерусалимскому было присвоено звание почетных членов Московской духовной академии, вручены ордена св. Владимира и драгоценные подарки. Состоялась встреча Московского патриарха с Константинопольским, подвергавшимся преследованиям со стороны турецких властей. Многолетняя борьба за лидерство двух основных сил в православии была приостановлена благодаря достигнутому компромиссу.

Сближение Московского патриарха с Константинопольским наиболее ярко проявилось в ходе второго Все-православного совещания, которое состоялось осенью 1963 г. на острове Родос в Греции. На предыдущем совещании (оно проходило там же в 1961 г.) Алексий проводил сугубо антиватиканскую политику. Через два года его позиция в этом вопросе изменилась на прямо противоположную. Под давлением русской и константинопольской делегаций совещание постановило начать диалог с римско-католической церковью на равных условиях и разрешить каждой православной церкви по своему желанию послать наблюдателей на II Ватиканский собор.

Такое радикальное изменение позиции Московской патриархии было связано с переменой в 1962 г. отношения к папе римскому со стороны руководства КПСС. В это время в СССР заметно ухудшилась экономическая и внутриполитическая обстановка. Катастрофически не хватало продовольствия. У Хрущева появились планы поправить положение благодаря улучшению отношений с богатыми государствами Запада и получению от них долгосрочных кредитов для закупки продуктов питания и т. п. В качестве платы он был готов на значительное разоружение. Связующим звеном с руководящими деятелями западных стран, многие из которых являлись ревностными католиками, был избран папа римский; он мог стать как бы гарантом серьезности намерений Хрущева. Советские дипломаты и спецслужбы начали наводить мосты для установления отношений с Ватиканом, глава которого Иоанн XXIII также стремился к контактам.

По рекомендации властей Московская патриархия приступила к нормализации своих отношений с Ватиканом. В августе 1962 г. митрополит Никодим посетил Париж. В ходе конфиденциальной беседы с одним из лидеров католической церкви он сказал: «Кремль мог бы согласиться на присутствие наблюдателей русской церкви на II Ватиканском соборе, если бы Ватикан смог гарантировать, что этот собор не станет антисоветским форумом»[65]. Вскоре представитель Ватикана Биллобрандс официально посетил Москву, и 10 октября Священный синод, рассмотрев приглашение прислать наблюдателей на собор, постановил принять его. Через два дня представители Русской православной церкви неожиданно для многих прибыли в Рим на открывшуюся сессию собора.

Еще одним важным обстоятельством, улучшившим отношение части советского руководства к Московской патриархии, стали ее активные действия осенью 1962 г. в период Карибского кризиса. Патриарх Алексий срочно направил главам православных церквей, генеральному секретарю ООН телеграммы с призывом сделать все возможное для недопущения военной катастрофы в результате крайне опасных для дела мира действий правительства США.

В Московской патриархии появилась группа архиереев, которые стремились всемерно расширять международные связи РПЦ в целях ее спасения от уничтожения внутри страны. И эта тактика приносила действенные результаты. Всего за 2 — 3 года русская церковь получила широкую известность в мире, ее судьбой начало интересоваться всемирное христианство. Это означало, что ликвидировать Русскую православную церковь, заявлять, будто она самораспалась, в то время как митрополит Никодим постоянно говорил за рубежом о десятках миллионах верующих в СССР, переполняющих храмы, стало крайне сложно.

В начале 1963 г. Иоанн XXIII принял зятя Хрущева А.И. Аджубея, являвшегося главным редактором газеты «Известия» и членом ЦК КПСС. Состоялись также примечательные переговоры и в Кремле: советский лидер принял тайного миссионера Н. Казенса. Хрущев ответил согласием на предложение посланца папы установить неофициальные отношения с Ватиканом. Зашел разговор о печальном положении Московской патриархии. Недавний гонитель церкви заявил, что в СССР больше нет трудностей в отношениях с церковью, и государство готово поддерживать ее, если она будет держаться подальше от политики. Как бы в доказательство, Хрущев рассказал гостю о своей недавней встрече с патриархом Алексием. (Здесь необходима ремарка: судя по всему, такой встречи не было; сведения о ней полностью отсутствуют.)

Как бы то ни было, первую половину 1963 г. шла оживленная переписка лидера КПСС с папой римским. И когда в начале июня Иоанну XXIII, находившемуся при смерти, доложили о телеграмме от Хрущева с пожеланиями скорейшего выздоровления, Иоанн XXIII попросил прочитать текст, затем улыбнулся и явно одобрительно трижды произнес по-русски: «Господи, помилуй!»[66].

Однако во второй половине 1963 г. ряд неблагоприятных международных факторов вновь негативно повлиял на положение Московской патриархии. «Защитный экран» ее внешнеполитической деятельности оказался «пробитым» в нескольких местах. 4 июня умер папа Иоанн XXIII. Павел VI, избранный новым главой Ватикана, постепенно отходил от курса своего предшественника. Поначалу, правда, руководство СССР возлагало на него определенные надежды. В июле 1963 г. в Совете по делам РПЦ состоялся прием делегаций, приехавших на празднование пятидесятилетия архиерейского служения патриарха Алексия. Представителям Ватикана было сказано, что советское правительство поддержит любые мирные шаги папы Павла VI.

15 сентября в Риме состоялись переговоры главы Ватикана с митрополитом Никодимом. Согласно информации, переданной Советом в ЦК КПСС, папа заверял, что курс Иоанна XXIII, устраивавший русскую церковь, будет продолжен и что следующая сессия собора в этом отношении будет не хуже первой. Одновременно он просил передать благодарность советскому правительству за освобождение и разрешение выехать из СССР униатского митрополита Иосифа (Слипого)[67].

Понятно, что на вторую сессию Ватиканского собора, проходившую с 29 сентября до 4 декабря 1963 г., представители Московской патриархии отправились в хорошем настроении. Итоги сессии были восприняты руководством СССР скорее негативно. Группа советских корреспондентов, присутствовавшая на сессии, в докладной записке секретарям ЦК КПСС Л.Ф. Ильичеву и Б.Н. Пономареву писала об антикоммунистических выступлениях ряда делегатов. Усматривая в этом обострение борьбы с социализмом, журналисты предлагали развернуть в печати «принципиальную критику» идеологии и политики Ватикана, а также довести до его руководства, что всякая попытка в какой-либо форме осудить коммунизм на следующих сессиях собора «вызовет крайне отрицательную реакцию со стороны социалистических государств и ...невыгодные для католической церкви последствия».

Идеологический отдел ЦК КПСС поддержал эти предложения и оперативно созвал совещание по антирелигиозной работе. Позиция КГБ была еще более нетерпимой. В справке заместителя председателя Комитета госбезопасности С. Банникова о работе Вселенского католического собора отмечалось, что Ватикан намерен проводить политику сближения с протестантской и с другими церквями для создания единого фронта, направленного против социалистических стран и коммунистического движения. По сведениям агентуры КГБ, руководство римско-католической церкви намеревалось проводить жесткую политику по отношению к государствам советского блока. Папа Павел VI официально принял делегацию украинских униатов и обратился к ним с приветственной речью, чего Иоанн XXIII никогда не делал[68].

В той же записке Банникова, составленной по просьбе идеологического отдела ЦК, содержался и уничижительный отзыв о Пражской Христианской мирной конференции (ХМК). Отмечалось, что религиозная общественность Запада не проявляет особого желания сотрудничать с этим органом, региональные комитеты которого в ряде капиталистических стран контролируются государством и полицией. Неоднократные попытки вовлечь в работу ХМК церкви стран Азии и Африки были парализованы ВСЦ; последний оказывал им материальную помощь и препятствовал вступлению в Пражское движение. По мнению КГБ, конференция не стала ни серьезным противником ВСЦ, ни «авангардом движения за мир». Вывод руководства КГБ был однозначен: необходимо заменить центральный аппарат ХМК, четче координировать действия церквей социалистических стран и т. д.[69]

Более успешно развивалась деятельность Московской патриархии во Всемирном совете церквей. В феврале 1964 г. в Советском Союзе даже удалось провести сессию исполкома ВСЦ. Совет по делам РПЦ составил детальный план ее проведения, в котором говорилось:

«1. Обеспечить, чтобы представители Московской патриархии добивались решений исполкома по международным вопросам, соответствующих основным принципам воззвания Варшавской сессии Всемирного совета мира...;

2. Проведение сессии исполкома... использовать... для разоблачения утверждений буржуазной пропаганды об отсутствии свободы совести и якобы гонений на религию и церковь в СССР».

Заранее намечалась и тактика действий, в частности при решении кадровых вопросов: «а) стараться не допустить немца на пост директора научного отдела; б) Вольфа (директора экуменического института) оставить на третий срок в Боссе; в) продумать другие кандидатуры из нейтральных кругов» и т. д.

Почти все из намеченного было выполнено. Сессия учла поправки русской делегации и приняла заявление «Проблемы и возможности разоружения в настоящее время», которое было направлено правительствам ведущих государств мира[70].

И все же старания Московской патриархии, пытавшейся выжить во имя миллионов православных христиан, не смогли предотвратить последнее, но, вероятно, самое ожесточенное наступление на церковь в СССР. Намеченный срок построения коммунизма приближался, а заметного прогресса в преодолении «религиозных пережитков» у советских людей не наблюдалось. В июне 1963 г. состоялся пленум ЦК КПСС, посвященный идеологической работе партии. С докладом выступил Л.Ф. Ильичев, претендовавший на пост «главного идеолога». Поддерживаемый Хрущевым, он намеревался занять в Президиуме ЦК КПСС место Суслова. В докладе секретаря ЦК говорилось, что «религиозный опиум» — одна из крайних форм буржуазной идеологии, главный противник научного мировоззрения и что коммунисты должны нанести удар по «пережиткам прошлого». Пленум обязал все партийные и советские организации добиваться быстрейшего освобождения советских людей от этих «пережитков». Внутриполитическое положение в стране в тот период было сложным, и, возможно, часть руководства КПСС решили переключить внимание партии и народа на борьбу с «враждебными элементами».

В антицерковную кампанию вновь активно включались государственные органы. 31 июля 1963 г. Совет министров РСФСР издал распоряжение о переоценке страховой стоимости церковных зданий, что вызвало резкий рост суммы платежей. Проверки, осуществленные министерством финансов, установили, что сотни священников, переведенных на твердые оклады, получали вознаграждение от верующих. Последовали репрессии, был усилен контроль. Если за первые восемь с половиной месяцев 1963 г. оказались сняты с регистрации 310 православных общин, т. е. почти в четыре раза меньше, чем за такой же период предыдущего года, то в октябре Совет по делам РПЦ выразил готовность усилить данную «работу» и наверстать упущенное.

10 ноября 1963 г. председатель КГБ В.Е. Семичастный пошел дальше и представил в ЦК КПСС обширную справку о негативной деятельности церковников и сектантов, которые «оказывают серьезное реакционное, а в ряде случаев враждебное влияние на определенную часть населения, мешают делу идеологического воспитания трудящихся»[71]. Через две недели факты, приведенные в справке, уже использовались как главные аргументы в докладе Ильичева на расширенном заседании идеологической комиссии при ЦК КПСС. По указанию Хрущева комиссия подготовила документ «Мероприятия по усилению атеистического воспитания населения». Оформленный 2 января 1964 г. как постановление ЦК, он стал «государственным планом преодоления религиозного сознания масс». Ставка делалась на тотальное наступление против церкви. Программная статья в январском номере журнала «Коммунист», написанная Ильичевым, еще более усилила зловещий смысл постановления. Перед партийными организациями ставилась стратегическая задача через 12—17 лет в соответствии с Программой КПСС полностью освободить сознание советского общества от религиозных предрассудков. Секретарь ЦК «предал анафеме» 1943—1953 гг., когда Сталин, отступивший от ленинских норм, проводил излишне примиренческую политику по отношению к церкви. Иначе говоря, преследование верующих было представлено как возвращение к ленинской законности.

Антирелигиозная истерия захлестнула страну. В вузах в качестве обязательного или факультативного курса были введены «Основы научного атеизма»; значительно усилилась антицерковная направленность школьных программ. В Академии общественных наук при ЦК КПСС появился институт научного атеизма. В Центральном Доме литераторов 18 марта 1964 г. прошла встреча писателей и ученых на тему «Наука, литература и искусство — против религии». Вскоре секретарь правления Союза писателей К. Воронков докладывал в ЦК КПСС, что в ближайшие месяцы выйдет более 40 литературно-художественных атеистических произведений.

Как обычно, в первых рядах безбожников шел комсомол. В июле ЦК ВЛКСМ предложил партийному руководству запретить любую деятельность церковников по приобщению к религии детей и подростков, установив за нее уголовную ответственность. Государственный исторический музей пытался лишить патриархию права аренды у него части Новодевичьего монастыря и т. д. Во главе этой кампании стоял идеологический отдел ЦК КПСС, в недрах которого появилась идея создать сектор по делам атеизма и религии.

Ожесточенный «штурм небес» вызывал неодобрение даже в некоторых государственных организациях, несогласных с явными перегибами. Одним из первых против развернувшейся антирелигиозной кампании выступил начальник 5-го отдела КГБ полковник Ф.Д. Бобков. 14 мая ЦК компартии Украины принял постановление «О фактах грубого администрирования некоторых местных органов власти по отношению к верующим», в котором критиковались участившиеся случаи разгона молитвенных собраний, избиений прихожан и т. п. В июле Совет по делам религиозных культов провел совещание своих уполномоченных, посвященное вопросу ликвидации административных перегибов.

Естественно, что новое небывалое наступление на церковь вызвало массовое возмущение и сопротивление духовенства. В марте 1964 г. Совет по делам РПЦ докладывал в ЦК КПСС о всеобщей негативной реакции священников и архиереев на заявления Ильичева. Лейтмотивом высказываний было утверждение, что руководство партии и правительства «осуществляют фундаментальный пересмотр политики по отношению к религии и религиозным организациям», чреватый самыми опасными последствиями в масштабах государства.

Известный московский протоиерей В. Шпиллер писал в Совет: «Что же остается от религии — частного дела по отношению к государству, раз в активной борьбе с ней должна участвовать советская общественность, все общественные и государственные учреждения до министров включительно!» Ленинградский протоиерей А. Медведский заявлял: «Растет антирелигиозный фанатизм, требующий как можно скорее и не стесняясь в средствах покончить с религией. Слышатся призывы закрыть все церкви, отбирать детей у верующих матерей, уничтожить духовенство как класс, одним словом, требуют насилия над человеческой совестью». Совет отмечал, что часть духовенства стремится к активному сопротивлению, вплоть до объединения с Ватиканом: «Лучше подчиниться папе, чем безбожной власти»[72].

Активизировались и «церковные диссиденты», которые повсеместно резко протестовали против гонений. Широкое распространение получил разного рода «религиозный самиздат» — перепечатанные на машинке листовки, статьи, брошюры, тексты передач западных радиостанций.

В 1964 г. в Ленинграде возникла нелегальная организация, деятельность которой в значительной степени определялась отношением ее руководителей к русскому православию, — «Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа». Резко участились случаи прямого обращения верующих за поддержкой к мировой общественности. В феврале 1964 г. анонимная группа мирян смогла передать заседавшему в Одессе исполкому ВСЦ «Обращение к Всемирному совету церквей христиан России, Украины и Белоруссии» с просьбой ознакомить с его содержанием ООН, восточных патриархов, папу римского и передать обращение по радио, чтобы христиане всего мира могли поддержать верующих в СССР. Авторы объясняли анонимность страхом перед КГБ: «Если они поймают нас, они смешают с грязью, уничтожат»[73].

Поначалу реакция западного общественного мнения на преследования церкви в СССР была значительно слабее, чем в 20 — 30-е годы. Но постепенно и за границей все более усиливалось осуждение антирелигиозной политики советского руководства. Много в этом отношении сделала Русская зарубежная церковь. Еще в 1959 г. архиепископ Иоанн (Максимович) создал братство «Православное дело» для защиты прав верующих в Советском Союзе. В октябре 1962 г. в Нью-Йорке Архиерейский собор устроил всецерковное моление «За страждущую и гонимую церковь в СССР».

События 1964 г. всколыхнули западную общественность. В начале марта в Париже состоялся трехтысячный митинг, на котором выдающийся французский писатель лауреат Нобелевской премии Ф. Мориак заявил: «Когда Христа распинают в Москве — мы в Париже слышим его стоны на кресте». После митинга был отправлен протест Хрущеву, а 4 марта создан Международный комитет информации об антирелигиозном положении в СССР, в который вошли известные писатели Запада[74]. В различных городах Европы и США также прошли подобные акции.

В этой обстановке пришлось выразить свое мнение и компартиям капиталистических стран. М. Торез в заявлении канадскому телеграфному агентству 19 апреля 1964 г. осудил гонения на религию в СССР. О том же заявлял Р. Гароди. К коммунистам Франции присоединились итальянские коммунисты. Все это сказывалось на международной репутации СССР, что отрезвляюще подействовало на советских руководителей, болезненно воспринимавших мировое общественное мнение.

Большинство мирян и духовенства персонифицировали антирелигиозную политику партийного и государственного руководства Советского Союза с Хрущевым. Авторитет первого секретаря и его ближайшего окружения в народе стремительно падал, в том числе и из-за авантюрной антицерковной деятельности. Поэтому, когда в октябре 1964 г. на Пленуме ЦК КПСС Хрущев был снят со всех постов, у миллионов верующих появилась надежда на скорую смену курса в политике государства по отношению к религии. По свидетельству Ленинградского уполномоченного Совета по делам РПЦ, после получения известия об отставке Хрущева в городских храмах самочинно прекращали жесткий контроль за совершением обрядов, стремительно росло количество треб. Так, если за все первое полугодие 1964 г. в Троицкой церкви крестились 575 человек, то 18 октября, т.е. всего за один день, 53 человека. Подобное происходило и в других областях.

Миряне и духовенство не ошиблись: смещение Хрущева повлекло за собой почти немедленное смягчение антицерковных нападок. Опасаясь социального взрыва, новое руководство страны предприняло ряд мер для снятия общественного напряжения вокруг религиозной проблемы. По свидетельству одного из руководящих партийных работников, возобладало мнение, что люди и так достаточно обозлены. 21 ноября председатель Совета по делам религиозных культов А. Пузин уже с яростным негодованием писал в ЦК КПСС, что за последние три с половиной года к уголовной ответственности привлечены более 700 верующих и, кроме того, многие сосланы по указу Президиума Верховного Совета РСФСР о тунеядцах. Он подчеркивал, что к последним часто относят «стариков, получающих пенсию, рабочих и колхозников, добросовестно работающих на предприятиях и в колхозах». Пузин просил ЦК: дать указания местным партийным организациям и редакциям газет пресечь нарушения законности в отношении верующих; поручить Генеральному прокурору и Верховному суду исправить ошибки и наказать виновных; подготовить для публикации официальное толкование статей Уголовного кодекса, касающихся религиозных культов; разрешить зарегистрировать фактически действовавшие религиозные общества и группы. Характерна резолюция на этой докладной Ильичева: «Видимо, надо найти способ, чтобы не допускать произвола»[75]. Вскоре Ильичев был перемещен в МИД СССР с большим понижением — на должность заместителя министра.

В декабре в Верховном суде СССР с участием КГБ прошло совещание о нарушении социалистической законности в отношении верующих. Председателям Верховных судов союзных республик было поручено изучить все соответствующие уголовные дела 1962— 1964 гг. В январе 1965 г. Президиум Верховного Совета СССР принял постановление «О некоторых фактах нарушения социалистической законности в отношении верующих». Множество осужденных мирян и священнослужителей были освобождены и реабилитированы. Тогда же прекратили существование две академические антирелигиозные серии: «Ежегодник музея истории религии и атеизма» и «Проблемы истории религии и атеизма».

В справке идеологического отдела ЦК от 10 февраля 1965 г. отмечалось, что, так как некоторые местные работники препятствуют устранению ошибок в борьбе с религией (!), факты администрирования будет позволено критиковать в журналах «Партийная жизнь» и «Социалистическая законность».

Советское руководство публично демонстрировало смену курса религиозной политики. 19 октября 1964 г. митрополиты Никодим и Питирим были приглашены на правительственный прием в честь полета космического корабля «Восток». 15 января 1965 г. Председатель Президиума Верховного Совета А.И. Микоян торжественно принял в Кремле представителей Пражского движения, вручивших ему «Обращение ко всем правительствам, парламентам и видным деятелям мира» II Всемирного общехристианского конгресса в защиту мира, состоявшегося в конце июня —начале июля 1964 г.

Конгресс в целом прошел удачнее, чем думали в начале 1964 г. в КГБ и ЦК КПСС. Всей подготовительной работой и ходом его заседаний руководили представители Московской патриархии, отодвинувшие на второй план чешских организаторов движения. В итоге на конгресс приехали делегации 10 из 14 автокефальных православных церквей, 147 посланцев стран Азии, Африки и Латинской Америки. Подчеркивая внимание советского руководства к православной церкви, новый Председатель Совета Министров СССР А.Н. Косыгин в феврале 1965 г. поздравил патриарха Алексия в связи с двадцатилетием его избрания на этот высокий пост. Правда, в основном это были внешние изменения. Глубинных перемен со стороны партийного руководства по отношению к религии не произошло, да и не могло произойти. Антицерковная политика продолжалась, изменились только ее формы и методы. За осуществлением курса атеистической работы КПСС строго следил «ветеран» борьбы с религией М.А. Суслов. При этом он предпочитал руководствоваться советами, данными ему в 1948 г. Сталиным: «не выпячивать» данный вопрос, осуществлять подрыв влияния церкви «полуконспиративно», не обнародуя соответствующих решений ЦК КПСС, чтобы не провоцировать кампании протеста на Западе и в стране.

И все же руководство СССР было вынуждено признать свое поражение; откровенные гонения на церковь не принесли желаемых результатов. Хрущевская кампания явно провалилась. Она крайне обострила взаимоотношения верующих и советской системы; загнала религиозную жизнь в подполье, что было для режима опаснее, чем открытая религиозность; привлекла симпатии многих неверующих к страданиям верующих; пробудила интерес мировой общественности к положению церкви в Советском Союзе.

Московская патриархия в этой борьбе понесла тяжелый урон. На 1 января 1958 г. она имела 13 414 храмов, 12 169 священнослужителей, 56 монастырей и 7 скитов, а на 1 января 1966 г. всего 7 523 храма, 19 монастырей. Численность зарегистрированного духовенства к 1967 г. снизилась до 7 410 человек. Однако религиозность населения в целом не уменьшилась, а в ряде регионов страны даже выросла. Например, в Молдавии к середине 1960-х годов количество православных приходов было снижено на 60 %, а количество крещений новорожденных возросло с 46 до 57 %. В РСФСР церковная обрядность осталась приблизительно на прежнем уровне. В 1962 г. в республике отпевали 33 % умерших и крестили 30 % новорожденных. А в Чувашии, Тамбовской, Рязанской, Ульяновской, Кемеровской областях в те же годы религиозные настроения еще более увеличились.

Прекращение открытых преследований верующих вызвало в 1964— 1967 гг. рост церковной обрядности уже во всей стране. За 1965 г. доходы Московской патриархии выросли на 5 млн и достигли 90 млн рублей в год (в новых ценах 1961 г.). Опрос 1966 г. в селах Пензенской области выявил, что 47 % населения составляли верующие или колеблющиеся, от 63 до 97 % семей имели в домах иконы. На Украине с 1964 по 1967 гг. количество крещений выросло с 48 до 51 %[76].

Русская Православная Церковь выстояла и на этот раз. Лицезреть «последнего советского попа» миру не пришлось.

М.В. Шкаровский доктор исторических наук

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Кнышевский П. Истоки тотального шпионажа // Государственная безопасность и демократия. 1993. № 2. С. 45.

2 Васильева О., Кнышевский П. Тайная вечеря // Ленинградская панорама. 1991. № 7. С. 27.

3 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 16. Д. 669. Л. 4-5.

4 Шмеман А.Д. Богословная школа в СССР (1943- 1955) // Вестник института по изучению СССР. Мюнхен, 1957. № 1(22). С. 85.

5 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 2. Л. 11, 51; Васильева О., Кнышевский П. Указ. соч. С. 27.

6 Чаев П.О. Катакомбные монастыри // Грани. Франкфурт-на-Майне. 1982. № 123. С. 191.

7 Васильева О. Кремль против Ватикана. Полковник Карпов под руководством генералиссимуса Сталина атакует папу римского // Новое время. 1993. № 30. С. 39.

8 Журнал Московской патриархии. 1945. № 5. С. 19.

9 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 10. Л. 39.

10 Польский М. Каноническое положение высшей церковной власти в СССР и за границей. Джорданвилль, 1948. С. 120.

11 Центральный государственный архив Санкт-Петербурга. Ф. 9324. Оп. 2. Д. 75. Л. 94-95. Далее: ЦГА Спб.

12 Одинцов М. Хождение по мукам. 1939-1954 годы // Наука и религия. 1990. № 8. С. 21.

13 Васильева О. Указ. соч. С. 40.

14 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 33. Д. 53. Л. 1.

15 Журнал Московской патриархии. 1946. № 9. С. 56.

16 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 16. Л. 57.

17 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 132. Д. 8. Л. 25.

18 ЦГА Спб. Ф. 9324. Оп. 2. Д. 11. Л. 37.

19 Алексеев В.А. «Штурм небес» отменяется?: Критические очерки по истории борьбы с религией в СССР. М., 1992. С. 200, 202.

20 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 132. Д. 7. Л. 2-28; Д. 109. Л. 70.

21 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 16. Д. 669. Л. 8-9.

22 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 132. Д. 10. Л. 20; Д. ПО. Л. 26.

23 Там же. Д. 10. Л. 15-18.

24 РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 132. Д. 109. Л. 47.

25 Там же. Д. 285. Л. 131.

26 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 16. Д. 642. Л. 9- 14.

27 Там же. Л. 124-126.

28 Алексеев В.А. Указ. соч. С. 211, 213.

29 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 16. Д. 669. Л. 84, 150, 178-179.

30 Там же. Л. 154.

31 Там же. Д. 642. Л. 166- 167.

32 Там же. Оп. 33. Д. 53. Л. 21-28, 66; ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 201. Л. 74. Д. 263. Л. 30-43, 48-52; Д. 254. Л. 33-87.

33 О положении церкви в Советской России и о духовной жизни русского народа: Доклад Архиерейскому собору 1959 г. епископа Лос-Анжелосского Антония. Джорданвилль, 1960. С. 12.

34 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 33. Д. 53. Л. 34-42.

35 Алексеев В.А. «Штурм небес» отменяется?... С. 221.

36 Эллис Д. Русская православная церковь. Согласие и инакомыслие. Лондон, 1990. С. 8.

37 Флетчер У. Советские верующие // Социологические исследования. 1987. № 4. С. 34.

38 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 227. Л. 16-18.

39 Там же. Л. 28-30.

40 Там же. Л. 25.

41 Законодательство о религиозных культах: Перепечатка с советского издания «Для служебного пользования». Нью-Йорк, 1981. С. 35-36; Степанов (Русак). В. Свидетельство обвинения. Церковь и государство в Советском Союзе. Джорданвилль-Нью-Йорк, 1987. Ч. II. С. 186.

42 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 33. Д. 91. Л. 115; Д. 126. Л. 53, 136- 137, 140, 145; ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 227; Л. 90-91.

43 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 33. Д. 126. Л. 35-36, 43-53.

44 Там же. Л. 152.

45 ЦГА Спб. Ф. 9324. Оп. 2. Д. 71. Л. ПО, 209, 218. 4<5 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 33. Д. 126. Л. 226.

47 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 176. Л. 48.

48 Там же. Л. 100-101.

49 Там же. Д. 254. Л. 86, 105.

50 Журнал Московской патриархии, 1960. № 3. С. 34 — 35.

51 Одинцов М. Хождение по мукам. 1954—1960 годы // Наука и религия, 1991. № 7. С. 3.

52 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 284. Л. 20-23.

53 Архиепископ Василий (Кривошеий). Последние встречи с митрополитом Николаем (Ярушевичем) — бывшим Крутицким и Коломенским // Вестник русского христианского движения. Париж, 1976. № 117. С. 210, 213, 215.

54 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 33. Д. 162. Л. 177, 180; Самарин В. Торжествующий Каин: Очерк крестного пути Русской церкви // Православный путь. Джорданвилль. 1971, С. 155; ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 529. Л. 28-31.

55 ЦГА Спб. Ф. 9324. Оп. 2. Д. 79. Л. 12, 34-36.

56 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 33. Д. 215. Л. 17, 169; Оп. 55. Д. 10. Л. 231; Левитин А.Э. Защита веры в СССР: Рукопись, привезенная из Советской России. Париж, 1966. С. 72, 86; Православный вестник в Канаде. 1964. № 8. С. 5-6.

57 Чаев П.О. Указ. соч. С. 190.

58 Иеродиакон Иона (Яшунский). Наши катакомбы // Вестник русского христианского движения. 1992. № 166. С. 255; Пресс-конференция депутатов Верховного Совета России священника Глеба Якунина и мирянина Пономарева 20 марта 1992 и «Круглый стол» 22 марта // Вестник русского христианского движения. 1992. № 164. С. 267.

59 Никита Сергеевич Хрущев: Материалы к биографии. М., 1989. С. 349.

60 ЦГА Спб. Ф. 9324. Оп. 2. Д. 91. Л. 135.

61 Lowrie D., Fletcher W. Khrushcevs Religions Policy (1959- 1964). L, 1985. P. 141-143.

62 Новые советские обряды и ритуалы // Бюллетень радио «Свобода» (Мюнхен). 1974. 16 авг., № 258/74; Ушинин Д. Новые веяния в атеистической пропаганде СССР // Грани. 1966. №60. С. 198-222.

63 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 33. Д. 215. Л. 166-170.

64 Там же. Д. 162. Л. 32, 42, 172.

65 Степанов (Русак) В. Указ. соч. 1988. Ч. III. С. 17.

66 Алексеев В.А. Иллюзии и догмы. М., 1991. С. 369-370.

67 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 55. Д. 10. Л. 177, 192.

68 Там же. Д. 72. Л. 28-31, 68-75.

69 Там же. Л. 61-67.

70 ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 534. Л. 119, 122.

71 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 55. Д. 10. Л. 205.

72 Там же. Д. 72. Л. 49-60.

73 ЭллисД. Указ. соч. С. 15.

74 Православный Вестник в Канаде. 1965. № 3. С. 7.

75 ЦХСД. Ф. 5. Оп. 55. Д. 72. Л. 141 - 149.

76 Там же. Оп. 33. Д. 91. Л. 21; ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 2. Д. 529. Л. 3 — 4; Алексеев В.А. «Штурм небес» отменяется?... С. 233, 244; К обществу, свободному от религии (Процесс секуляризации в условиях социалистического общества). М., 1970. С. 61.

Шкаровский М.В. Последняя атака на Русскую Православную Церковь // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал: В 2 т. Т. 2. Апогей и крах сталинизма / Под общ. ред. Ю.Н. Афанасьева. - М.: Российск. гос. ун-т. 1997. - С. 328-400.