Размышления православного психолога о книгах священника Анатолия Гармаева

Л.Ф. Шеховцова, профессор, доктор психологических наук

Размышления православного психолога о книгах священника Анатолия Гармаева

Для современной социальной действительности характерно широкое обращение наших сограждан к вере. Одно из направлений работы в рамках Социальной концепции Русской Православной Церкви — миссионерство и просветительство, катехизация людей, приходящих сегодня в Церковь. Широкая сеть богословско-катехизаторских курсов для мирян, организованная сегодня на приходах, в профессиональных (педагогических, медицинских) сообществах требует соответствующего методического обеспечения, и в этом смысле нельзя переоценить актуальность и значимость каждой методической работы, выполненной в данной области.

Для всех православных специалистов, работающих сегодня с человеком, — педагогов, психологов, врачей, социальных работников, юристов — является актуальной потребностью возможность корректно, без искажения соотнести профессиональные знания с православным мировоззрением, работать в рамках целостной, интегральной концепции человека, не погрешая ни против православного мировоззрения, ни против своей профессиональной совести.

Замысел автора представить не только святоотеческое учение о человеке, но и дополнить его темами, в которых с православных позиций даются ответы на острые, актуальные вопросы о развитии личности человека, общении, обучении и воспитании ребенка — вызывает всяческую поддержку и признательность.

Наличие книг и статей, которые послужили бы «мостиком» между светской психологией и православной аскетикой, сегодня отвечало бы насущнейшей актуальной потребности как для всех тех, кто «работает» с человеком, так и для личного духовного роста и построения духовного лада в семье. Для решения этой задачи требуется язык, который без искажения отражал бы реалии утраченных традиций, но при этом был бы понятным и удобоприемлемым для современника. Насколько свящ. А. Гармаеву, автору многочисленных книг в этой области, удалось решить поставленные задачи?

Создавая новую «инонаучную» (?) дисциплину — нравственную психологию и педагогику — имеющую «своим предметом естественные свойства (?) и проявления души, в которых должно восстановиться всякому человеку (?)» и «задачей предогласительного характера» — свящ. А. Гармаев находит (как он считает) «на середине мостика терминологический компромисс». Т.к. работы свящ. А. Гармаева — одна их первых попыток создания такого языка и предмета, общего для психологии и аскетики, то, вероятно, полезно «попробовать плод» — попробовать проанализировать полученные результаты.

То, что свящ. А. Гармаев в своем учении использовал им самим придуманную терминологию, не укорененную ни в психологии, ни в святоотеческой литературе, отражающую его личное понимание, и даже не удосужился ее более или менее ясно объяснить (например, 3 троицы сил души, где: жизнелюбие, почитание, деятельная, попечительная силы или проявление их в чистоте, скудости, страстном искажении; чувство чести), и провоцирует оценку его учения как доморощенного (прот. Дмитрий Смирнов, I Иринеевские Чтения).

Такие высказывания свящ. А. Гармаева, как «каждая душевная сила имеет свое существо и энергию», справедливо вызывают нарекание этой теории «псевдоправославной» (I Иринеевские Чтения). Ибо где же в богословии, у святых отцов говорится о том, что душевная сила имеет свое существо, — сколько же тогда «существ» у человека? И разве «энергия» не есть «сила»? Ни у физиков, ни у богословов понятие «энергия» и «сила» не являются различными.

Может быть учение о. Анатолия развивает святоотеческую традицию? Попытаемся проанализировать оно из основных понятий этого учения.

Свящ. А. Гармаев вводит без всякого разъяснения и основания понятие «эго ядра», которое является центральным понятие его теории. Это ядро, по мнению автора, закладывается еще в утробе матери. Очень сомнительными, т.к. не имеют никаких подтверждений, кажутся также утверждения автора о том, что уже в утробе матери закладываются душевные силы ребенка, а злое в ребенке проявляется ее до встречи со злом в социуме. Непонятно и сомнительно, что развившийся младенец один уже злобный, а другой мстительный, и это вне всякого материнского влияния. Это самое «эго ядра» оказывается самостоятельным в человеке и формирует в нем безнравственность (книга «Обрети себя», с.24). И почему-то у всех эгоистическое начало становится доминирующим. То, что это «эго ядра» — это третий уровень душевного устроения и состоит из 8 фундаментальных эговлечений, которые и образуют неповторимую уникальность человека, — такие авторские утверждения мне хочется отнести к высказываниям, замутняющим как святоотеческую мысль, так и имеющим очень и очень косвенное отношение к психологическим теориям. Использование «модной» светской терминологии в данном случае уводит из контекста святоотеческих смыслов понятия страсти и не приводит никуда, — ибо смысл слова «Эговлечение» непонятен ни психологу (возникают только туманные ассоциации с психоанализом), ни богослову, ни педагогу, ни практику-читателю, т.к. скудость представления этого понятия на страницах данной книги не образует вразумительного поля смыслов.

Царственным эговлечением автор называет гордость. Описание этого эговлечения очень субъективно и огрублено. И святые отцы всегда говорили о мере, срединном царском пути, и психологи говорят об оптимуме выраженности той или иной черты характера, — поэтому и существуют понятия «достоинства», «самодостаточности», «самоактуализации», адекватной Я-концепции. Соотнесение этих психологических понятий, уже проясненных, устоявшихся, с понятиями аскетики и нравственного богословия, отыскание взаимопроекций их смыслов, принесло бы, на мой взгляд, больше пользы практике духовного возрастания, чем наполнение этих понятий опытом своих субъективных авторских переживаний (или проекции авторской самости?). Т.о. не представляется удачным вырывание термина «эговлечение» из целостной психоаналитической теории и попытка наполнения его православным смыслом.

Если свящ. А. Гармаев считает, что было целесообразно в доперестроечные времена использовать психологическую (якобы) терминологию, когда богословскую терминологию нельзя было употреблять, то зачем это делать 15 лет спустя, когда можно говорить о Боге не эзоповым языком. Это, во-первых, а во-вторых решение задачи оглашения таким способом тоже не кажется удачным, т.к. неподготовленному читателю (а книги ориентированы на него) слова «эго ядро», «эготриада», «эговлечения» вероятно тоже малопонятны.

Свящ. А. Гармаев предлагает свою собственную оригинальную «структуру» психики — или в его терминологии — «основные проявления души и духа»: способности, эмоциональность, эговлечения. Такая структура не соответствует представлениям о душе святых отцов, которые, как известно, выделяли в душе 3 начала (или силы): ум, чувство, воля (или разумная, чувственная и вожделевательная части).

Триада ума, чувства и воли является классической и в психологии. Если есть такие уже отработанные понятия, всем ясные, то зачем надобно изобретать что-то другое, свое? Нравственная психология выделяет 16 ведущих способностей (там же, с.33) — все 16 автором так и не будут названы в дальнейшем (этакая легонькая небрежность). Под способностью о. А. Гармаев понимает «чувство или слышание свойств, внутреннего устроения и состояния самого предмета, на который она обращена» (с.35). среди выделенных автором есть «растениеводческая» способность (вероятно, впервые в мире открытая) — человек ею обладающий, «чувствует», «слышит внутреннее строение листа», морфологию ствола, «устройство» клетки и «состояние» (чего — «радости, «уныния» ели, дуба, василька»?). Как-то напрашивается вывод, что вся тонкая научная аппаратура тут заменяется экстрасенсорной способностью. Значит, «растениеводческой» способностью обладает экстрасенс? Аналогично, «животноводческая» способность — это чуткость к животным, но не к людям!! (с.47.) Не зря, оказывается, на Иринеевских Чтениях мышление о. А. Гармаева названо оккультным. «Способность вслушиваться не нуждается в полной информации о предмете своего знания» (с.35). Как-то очень это похоже на пропаганду экстрасенсорики! Это дуракам нужно запоминать, а людям способным нужно только «схватывать»!! (с.35). Оказывается, существует обучение «раскрывающее», и только оно правильно (с.36). Сам термин «раскрывание» очень напоминает терминологию биоэнергетиков, йогов и т.д. Такие «раскрытые», оказывается, и в образовании не нуждаются, знание им не нужно, раз у них есть чувства (с.37). «Нераскрытые» дураки работают по алгоритму, развивают рациональный ум, заканчивают никому не нужную аспирантуру вместе с докторантурой, и только из троечников и двоечников формируются люди, которые добиваются в жизни наилучших результатов (т.е. тешат свою гордыню). Такую доморощенную идеологию можно часто встретить у того самого двоечника, но чтобы ее проповедовал священник?!

Большим недостатком современного обучения Гармаев считает «передачу символов» (с.38). А в святоотеческом учении символический язык считался языком духа, и умение видеть символы — высшим даром духовно развитого человека. «Врачевательная» способность — слышание физиологического состояния — за 7 лет обучения в медвузе погашается, по мнению о. Анатолия. А вот, оказывается, «подражательной способностью формируется идеал подростка»! «Организаторская» способность «слышит порядок и способ устроения дела» (с.43). Оригиналом-автором выделяется еще и классификационная способность — «слышание» всевозможных типов (с.48).

Предлагаемая автором классификация способностей не имеет ничего общего с существующими в современной психологии классификациями, мало того, она, как и предлагаемая далее классификация сил души, логически не выдержана, не обоснована, вызывает недоумение своей непоследовательностью и, как ложное знание, малополезна

Кроме того, огульная критика, дискредитация современной системы образования (конечно же, несовершенной) не несет конструктивный заряд, а приводит только к разладу в сознании родителе и учащихся, к состоянию фрустрации.

Так как для о. Анатолия не характерно бережное отношение к смыслу слов, то в его работах можно встретить странные высказывания. Например, и в психологии, и в святоотеческом учении гнев — это чувство. А у о. А. Гармаева есть выражение «эмоциональность гнева» (с.61., «мощная вспышка эговлечения гнева захватывает не только эмоциональность (?) человека» (с.61), — эмоциональность эмоции? Что такое «эмоциональность праздности» (с.61)? в одном месте 8 смертных грехов он называет эговлечениями, в другом — эмоциональностью (с.62), хотя это разные проявления души, как сказано в его же работах. «При этом чувство себя и собственного Я из духа человека, центра человеческой жизни, переводится в эмоциональность, теряя существо и духа, и сил души» (с.62) — непонятно, что при этом имел в виду автор.

«Проявлению эмоциональности в теле посвящена целая наука — физиогномика» (с.62). Насколько мне известно, физиогномика не занимается эмоциями, а вместе с хиромантией является инструментом разного рода колдунов и оккультистов, так почему же православный священник включает ее в нравственную психологию?

«Силы души имеют энергию и существо. Каждая из сил принадлежит всей душе» (с.132). «Созерцательная сила души если и участвует в них, то одною только голою энергией» (с.150). С точки зрения физики и логики «сила» и есть «энергия», получается, что сила имеет силу и еще и существо? «Энергия» — это излюбленное понятие оккультистов. Многие психические свойства и качества у Гармаева персонифицируются, и получается, что не человек «переживает эмоцию», а «тщеславие переживает эмоцию», «эго решает» и т.п. Это — грубая методологическая ошибка

Второе проявление души у о. А. Гармаева — эмоциональность — «очень сложное образование, внутри которого происходят основные закономерности запечатлений, восприятие» (с.33). В психологии всегда считалось, что закономерности открываются умом, рассудком (по святоотеческому учению), а никак не механическим запечатлением или восприятием, тем более внутри эмоциональности. Среди способностей автор выделял 5 сродных эмоциональности (с.40) — и опять непонятно, что значит сродных? Музыкальная, литературная и т.п. — это способности или эмоциональность, и в каких соотношениях находятся способности с эмоциональностью: противодействуют, усиливают друг друга или как? У святых отцов есть понятие «много сердца», но то, о чем пишет о. А. Гармаев, ни к святоотеческому учению, ни к психологии не имеет никакого отношения. Его учение, его терминология не помогает лучше понять человека. Вводя понятие «дара» как сочетания способностей или с эмоциональностью, или с душевными силами (с.50), автор вводит еще одно новое понятие «душевные силы», которое уже совсем не объяснено. Из контекста же употребления этого понятия ясно, что смысл его иной, чем у святых отцов.

Третье проявление души — эговлечения, образующие эгоядро. Кроме эгоядра в нравственной психологии о. А. Гармаева есть еще и понятие триады эго, «которой схвачены все движения современного человека» (с.34).

Глубокая внутренняя сторона души — четвертая (часть?) — это душевные силы (с.34). пятое — совесть человека.

Способности (1), душевные силы (4) и совесть (5) — составляют триаду совести.

Итак, человек в нравственной психологи образован двумя триадами и 5 проявлениями души. Конечно, это очень оригинальное «чувствование», «слышание» и «видение» автором человека, конечно, такое представление о человеке — это отнюдь не жалкие потуги рационального логического ума, обладающего какими-то там жалкими знаниями и не дерзающего создать собственную концепцию, а смиренно, как паучок, соединяющего крупицы фактов и законов, добытых армадой ученых мужей логической паутиной в надежде поймать истину.

Автор не утруждает себя ссылками на другие работы. Может быть, это и простительно для научно-популярной литературы, но когда пишется книга на стыке двух систем знаний, читателю часто хочется знать: «известно» — это откуда? Из психологической литературы или это мнению святых отцов — «три закона: закон оскудения, закон опережения и закон хранения душевных сил или образа истины» (с. 23)? А может быть это личное мнение автора, его личные наблюдения? Ведь у читателя вполне законно может быть разное отношение к этому «известному закону» (принятие или непринятие его) в зависимости от того, является этот закон экспериментально установленным, открытым в духовной практике святыми отцами или это личное наблюдение одного человека. А к тому же эти законы объявлены настолько важными, что без знания их нестоящая педагогика невозможна (с.23). Также автор не утруждает себя и читателя обоснованиями целого ряда своих высказываний. Хочешь, — верь, не хочешь, — не верь, что «эмоциональность — синусоидальна» (с. 80). «В замкнутой группе взаимосимпатии действуют 2-3 года, если есть общий интерес — 4-5 лет… Доминанта живет 3 года (?). Продолжительность семейной жизни, если присутствует влюбчивость — 7 лет. На 10-ый год семья разваливается» (с. 81). «Современный человек преимущественно живет эмоциональностью» (с. 124). Основной «расчет автора» — на доверчивого и непритязательного читателя. «Крайней формой эмоциональности от запечатлений являются печати». «Слово, сказанное в сердцах, наиболее энергетически (?) обеспечено… и западает в память эгосостояний (?)… даже слабое эгосостояние может обрести могучую печать» (с. 68). Откуда этот текст? Так говорит православный священник или оккультист? Подобных мыслей и терминов не встретишь ни в психологии, ни у святых отцов! И далее — ненавязчивое обучение, как можно эти самые печати ставить: «Можно сделать… печать иным образом и очень тихо, но для этого нужно максимально ребенка в эго. Если эгосостояние ребенка сильно раскрыть на восприятие, то можно очень тихо, совсем незаметно, вложить слово, и оно ляжет с такой же силой, как и сказанное в сердцах материнское» (с. 68). Это инструкция по программированию из арсенала деструктивных сект? Или техника эриксоновского гипноза? Или магия? А то, как автор пишет о мистической печати, вызывает подозрение, не происходит ли при этом и «припечатывание» читателя…

Какой мало-мальски грамотный православный человек согласится с тем, что «если кто-либо попадает в народ Божий, то одним только пребыванием среди людей церковных человек внецерковный высвобождается от своих страстных устроений» (с. 39)? Зачем аскеза, пост, молитва, когда только зашел в церковь, среди народа церковного поставил свечку — и свободен уже от страстей! Почти как магическое действие? Если это просто небрежность речи и небрежность мысли, то не следовало бы к печатному слову относиться более ответственно? А если нет этого бережного отношения к слову, оттачивания смысловых нюансов, то и возможен упрек в «оккультности» мышления (I Иринеевские Чтения, диакон Михаил Першин).

Почему на I Иринеевских Чтениях община о. Анатолия названа тоталитарной сектой ?

У святых отцов можно найти мысль о том, что дар рассуждения является одним из высших даров Бога человеку, поэтому вызывает недоумение текст «О не полезности рассудочности в духовной жизни», цитируемый из книги свящ. А. Гармаева «Пути и ошибки новоначальных».

Если не придираться к речи о. Анатолия и пропустить его малопонятные формулировки мысли (например, «будучи живыми в эмоциональности, бывают уверены, что не принадлежат к рациональности»), то можно подумать, куда же все-таки ведет этот «призыв» не думать, не рассуждать православному человеку? А дорога прямая — в секту! Ведь святые отцы даже говорили, что на всякое послушание есть свое разумение; а тут высмеивается и охаивается всякая попытка о чем-то подумать. Новоначальный, только входящий в Церковь человек, вероятнее всего, подумает, прочитав подобные тексты, что от него здесь требуется слепое послушание, слепая не рассуждающая вера.

Конечно, из него очень удобно сделать послушного сектанта, всякая его попытка о чем-то подумать, задать вопрос — уже заранее заклеймена авторитетом печатного слова!

И не «плодом» ли таких установок о. Анатолия является итоговое мнение, сформулированное на I Иринеевских Чтениях Центром сектоведения, что община о. Анатолия имеет признаки тоталитарной секты?!

Какие только грехи не приписывает о. Анатолий человеку, посмевшему рассуждать, а еще и «на все иметь свое мнение (с. 20): «Если бы он был наставником, он бы занялся далее научению, т.е. стал бы помогать усвоению правильного ведения дел или правильного мировоззрения (непонятно, а что же тут грешного? — Л.Ш.). На это потребуется время, много учительских усилий, терпение, мудрость! Рассудочный же, движимый страстью (по мнению о. Анатолия — Л.Ш.) получить и добиться немедленного исполнения, вовсе не желает (?? — Л.Ш.) заниматься самим человеком. Он весь предан долгу (это плохо? — Л.Ш.) и от ближних требует того же, но не в продолжительный срок, а сейчас (?? — Л.Ш.). Отсюда там, где он трудится, возникают такие раздоры» (с. 21). оказывается, что рассудочному человеку свойственно также самоуправство, самочиние, непокорство, дерзость, непослушание, и молитва ему не нужна, и нет у него покаяния, любви.. и легкость на ложь и даже… быстрая склонность к подлым поступкам и… еще много-много чего на нем (с. 21). Короче говоря, если человек посмеет о чем-то порассуждать (а вдруг даже усомниться в мысли о. Анатолия), — то он тут же всенепременно становится ловушкой для всех грехов! Подобной типологии, описания типа, склонного к рассуждениям, я не встречала ни в психологической, ни святоотеческой литературе! Тогда возникает вопрос, — откуда же у о. Анатолия Гармаева это знание (а в цитируемых в пособии текстах о. Анатолия можно встретить много такой несуразности)?

На Иринеевских Чтениях прозвучал ответ, с которым нельзя не согласиться: по мнению прот. Дмитрия Смирнова в основе учения о. Анатолия лежат его собственные переживания, оформленные как непреложный законы. Разумеется, всякий может рассказывать о своем жизненном опыте, но выдавать его за всеобщие законы?!

Анатолий Гармаев нашел разгадку даже для загадки, над которой бьется вся мировая медицина безуспешно уже пару веков. «При избирательных или «подвязанных» отношениях эмоциональности с отдельными напряженными установками сознания возникают виды навязчивых состояний и навязчивых страхов. Напротив, при власти гордого сознания над эмоциональной сферой развивается скрытая шизофрения» (с. 132.) А отсюда даже способ лечения просматривается: долой гордое сознание, да здравствует стихия эмоций, — зато шизофрении не будет!

Подобных огрублений мысли в книге достаточно, а необходима — точность, тончайший анализ тончайших состояний души!

Заканчивая анализ рассматриваемой работы, нельзя не отметить и то положительное, что, несомненно, есть в ней. Когда автор отказывается от искусственного языка — неудавшегося терминологического компромисса — и начинает использовать традиционный язык этика, педагогики семейного воспитания, то на этом «понятном» языке он делает ряд тонких наблюдений, приводит интересные факты из жизни семьи, которые заставляют задуматься, побуждают найти причины ошибок в воспитании детей. Удачные формулировки можно встретить в рубриках «Родительское правило», «Супружеское правило» (книга «Обрети себя»), в которых отражен опыт семейной педагогики, психологии общения, культуры взаимоотношений. Ненавязчиво решается огласительная задача — красной нитью и фоном проходит призыв к духовному возрастанию.

Конечно, прежде чем «строить дом духовных добродетелей» (с. 5), нужно разобраться с душевными проблемами. То, что книги, подобные данной, нужны и важны — в этом нет сомнения, но хотелось бы большей строгости, взвешенности понятий, точности в соотнесении смыслов, дабы не дискредитировать поставленные задачи.

Как показывает проделанный анализ, при разработке целостной концепции человека очень важен язык — язык интеграции, описания человека в его целостности, язык, который отражал бы без искажения основные понятия и категории святоотеческого подхода к человеку и данные научной психологии. Эта насущнейшая задача, стоящая сегодня перед православными специалистами, очень непроста, и хотя для ее решения предпринят ряд попыток, он еще очень далека от завершения. Попытки простого соединения христианской антропологии с видением человека в психологии, педагогике, психиатрии могут представить механический, нежизнеспособный конгломерат и, как показывает уже некоторый опыт, оказываются малоплодотворными. Сегодня в этой области ведутся напряженные поиски, и будем надеяться, когда-нибудь они увенчаются хорошим результатом.

Источник