Святой или добропорядочный гражданин?

Нет ничего более туманного, чем полная ясность, - говорит в одном из рассказов Шерлок Холмс. Это выражение уместно, и когда мы вспоминаем о богословских дискуссиях – например, в эпоху реформации. Мы привыкли думать, что в ту пору протестанты защищали «спасение по вере», а католики – «спасение делами».  Однако при ближайшем рассмотрении эта «ясность» оказывается весьма «туманной» - и Лютер, и Кальвин утверждали, что в обретении веры человек никак не участвует, и потому никакого «спасения по вере» в строгом смысле слова у них нет. Есть просто предопределение к спасению, и предопределение безусловное – вера и ее получение тоже входит в это беспричинное предопределение: просто одних предопределили поверить, а других – нет. Спасение по вере можно было бы еще утверждать с арминианской точки зрения, где в обретении веры может признаваться участие самого человека, но арминиане в любом случае отрицали «заслуги» человека в обретении веры, и потом, их богословие явно противоречит «основному потоку» богословия реформации.

Что до богословия католической церкви, то католичество никогда не учило тотальному пелагианству, будто человек может просто своими силами заработать спасение. Преобладание благодати в принципе подчеркивается – заблуждение католичества православные видят в том, что оно чересчур юридично понимало отношения Бога и человека, и делало слишком большой акцент на участии человека, что выражалось в теории заслуг. Добрые дела как выплаты Богу за оскорбление, приносящие Ему «удовлетворение», «перевод заслуг» со «счета святых» на «счет грешника» - все это не может быть приемлемо для православия, но и называть это просто «спасением делами» было бы полемическим преувеличением. Т.е. можно было бы сказать, что православные и протестанты в немалой степени способны сойтись в критике католической теории заслуг и индульгенций, но выводы при этом делаются противоположные. Лютер и Кальвин утверждают полную пассивность человека в деле спасения, выводя эту доктрину не из Библии, а из крайнего полемического отрицания католической концепции, а православные утверждают сотрудничество человека и Бога в спасении, отрицая внешнее накопление заслуг (никаких заслуг перед Богом не может быть), и говоря о внутреннем соединении человека и Бога, в котором свободно участвует наша личность.

И вот здесь видна огромная непреодолимая разница между протестантизмом и православием. Реформация оставляет юридическую трактовку спасения человека – все его грехи более не считаются грехами Богом, они аннулированы, но при этом не уничтожены и человек от  них не очищен и не освобожден – он просто считается святым, он не будет наказан, и этого протестантам достаточно для его входа в рай, однако на деле он святым не является – только прощенным; глубокого соединения с Богом здесь нет. Поэтому протестантам не нужны или почти не нужны таинства (у лютеран и англикан их два, у кальвинистов трактовка таинств уже весьма символична, у остальных протестантов таинств нет вовсе, т.к. они заменены обрядами) и аскетика, понимаемая как путь обретения благодати и спасения. В ответ на это протестанты могли бы сказать – «сойдет и так» - имея в виду, что в рамках их доктрины человек не нуждается во всем этом, ибо путь в рай ему гарантирован просто в силу предопределения (пусть даже не строго безусловного, это уже детали).

Однако, «спасенная» публика может пуститься во все тяжкие, чувствуя свою безнаказанность и «святость», согласно протестантской доктрине; конечно, протестанты подчеркивали и мотив любви, бескорыстного служения Богу, а не «корыстное» католическое «зарабатывание» спасения – мы, дескать, выполняем заповеди не из-под палки, не из страха, но только из любви; но это оставалось благими пожеланиями, коль скоро безнаказанность за грехи была гарантирована – взрывы антиномизма, отрицавшие необходимость выполнять заповеди для христианина, были неизбежны, - и потом, разве в Женеве Кальвина выполнение заповедей происходило только из любви, а не из страха наказания со стороны реформатских властей? Учитывая опасность игнорирования христианского поведения, реформаторы настаивали на том, что христианин должен таки выполнять заповеди – иначе и нельзя быть христианином – но теперь уже не ради спасения и благодатного изменения природы, а просто ради поддержания общественного порядка. Такой «юридической праведности» протестантам вполне хватает – человек, следуя христианским нормам в меру сил, ведет себя законопослушно, чтобы не попасть в тюрьму. Это и есть протестантский идеал – добропорядочный гражданин, соблюдающий предписания морального закона на работе и дома – «функция святости» здесь выключена, ибо она скорее нарушала бы общественный порядок, вносила бы некий хаос в стройное юридическое устройство общества, когда человек стремится не столько быть достопочтенным буржуа, сколько святым. Мы же не спрашиваем, насколько «порядочными джентльменами» римского социума были Христос и апостолы, заслужившие только смертную казнь.

Православный идеал иной – это святой, обретающий благодать в соединении с Богом, человек, стремящийся к преображение во Христе – себя и всего человечества. Тут все дело не в том, чтобы избежать тюрьмы и хорошо себя вести (это как раз у протестантов), но чтобы – попасть в рай и быть с Христом.. Вряд ли святой такой уж образцовый гражданин и участник «демократических выборов» – тем более, что стремление к святости в православии часто заметнее всего среди монахов, которые для протестантского социума элементы явно «несоциальные» или даже «антисоциальные». Протестантизм изначально склоняется к «социальному евангелизму» - мы воплощаем христианский моральный закон на земле, что проявляется в определенных нравственных запретах – в политике, экономике и т.д.; разумеется, это не мешает «стяжать богатство» и считать это едва ли не знаком избранности Богом – но без особого гедонизма. Да, мы в протестантизме не соединяемся с Богом, не ищем особенной благодати, но Закон чтим. Поэтому, даже когда христианская вера уходит, законопослушность, экономическая бережливость и известная степень добропорядочности остается – даже в современном западном «обществе потребления». Пусть нет таинств Церкви и нет благодатной аскетики – зато есть привычка следовать юридическим нормам. Православная доктрина обожения, обретения сияющей святости, по сравнению с этим мистична и неюридична – поэтому православным странам и сегодня сложно создать «прогрессивную экономику» и «правовое государство» - с идеалом соединения человека и Богом значительно сложнее быть «настоящим бюргером».

Монахи, юродивые, миряне-подвижники – эти благочестивые люди не вмещаются в протестантское «общество, живущие по христианским законам» - и не потому, что они аморальны, а потому, что они стремятся к святости, и стремятся тем путем, который протестантам не нужен, ибо достаточно и «социальной святости» - путем причастия Христу. Протестантское христианское общество живет согласно тому, что может сделать добродетельный и благоразумный человек – не курить, не пить, не убивать, не красть. Православное общество (в идеале) живет согласно тому, что делает с человеком Бог (при его участии) – потому социально оно не так устойчиво, его люди не такие «земные», как в государствах реформационных исповеданий. Однако уничтожение христианской веры, или ее разложение, делает православные общества в определенных отношениях хуже западных – не такое рациональное устройство общества, нет такого подчинения законам, много воруют, сложности с демократическими нормами и т.д. – да и как легко победить «демократичности выборов», когда в православии всегда больше ориентировались на «выбор Бога», выражающийся в монархическом начале власти. Впрочем, даже в таком «расхристанном» православном обществе все же нет гей-парадов, и с трудом приживается такая вещь, как ювенальная юстиция. Так что у православных и протестантов – разные векторы и разные символы.

Тысячу раз был прав о.Сергий Булгаков, сказавший, что протестантизм – профессорская религия. Конечно, он имел в виду протестантизм традиционный, литургический – лютеран и кальвинистов, ибо в баптизме и пятидесятничестве речь должна идти уже о предпринимателях, а не профессорах, но тем не менее. Достаточно посмотреть на фотографию Карла Барта, выдающего протестантского теолога (реформата) XX века, чтобы понять – вот высший идеал для протестантизма в духовной области – не просто добропорядочный гражданин, но еще и глубокий интеллектуал. Да, так и есть – православные святые не написали бы 13 толстых томов Догматики. И с Бартом было бы потрясающе интересно поговорить на темы богословия, философии, искусства – что бы он сказал о том или ином каверзном вопросе догматики? Но вот исповедоваться Барту – это уж увольте. Нет, я не сомневаюсь, что в области исполнения заповедей он намного опередил меня, и не утверждаю, что он был чужд благодати – и дело тут не только в ереси. Просто – он не оптинский старец или архимандрит Иоанн (Крестьянкин). Возможно, все остальные дары у него и были в том или ином виде, но вот святости. Т.е. я сомневаюсь, что такой человек смог бы меня причастить Богу – и в смысле таинства Евхаристии, и в смысле исповеди, и в смысле аскетического наставления. Остается только блестящий, старый добрый европейский христианский интеллектуализм и библейские штудии – и во всем этом Барт был силен, но только река святости берет свое начало во Христе и Его Церкви. Интеллектуализм и библеистика – это прекрасно, добропорядочность гражданина и законопослушность – это тоже замечательно, - никто не говорит, что библеистику нужно выбросить в «мусорную корзину истории», или что не надо быть законопослушным гражданином, - только как всего этого мало, как далеко это от святости; в раю ведь не скажешь – у нас были демократические выборы и эффективная экономика, а только: мы – с Тобой!  люди шли ко Христу и Его ученикам не за мудростью мира сего – а за спасением. А протестант и так спасен – куда ему теперь идти? Строить справедливое общество в соответствии с заповедями блаженства? Блаженны кроткие, чистые сердцем и нищие духом – это о джентльменах и бюргерах? Нет, это о святых.. О святых, которые идут ко Христу и живут Им.. О святых, которыми можно стать только благодаря Богу. Ибо чистыми сердцем нельзя стать, просто соблюдая нравственные запреты – но лишь соединившись с Иисусом Живым.