Иоанна Жарикова. Пацифизм и христианство

Представление о прямой связи пацифизма с христианством — стереотип, распространенный довольно широко. Обвинения в пацифизме в адрес христиан порой приходится слышать от противников Церкви, и не без оснований, ибо от самих христиан в наше время нередко исходит проповедь, которую можно прямо охарактеризовать как пацифистскую. У этого явления есть свои причины и исторические предпосылки.

Во-первых, это связано с неверным пониманием смирения. В прошедшие века, особенно при попытках создания "христианских" государств, на этом понятии слишком много спекулировали в политических целях, ища богословское оправдание подавлению достоинства личности. Однако все попытки насильно "осчастливить" человека, лишив его свободы и отказав ему в уважении, и таким образом строем ввести целые народы в царство Божие, заранее обречены на поражение. Западной Европе потребовался крах Крестовых Походов, Охота на ведьм, Варфоломеевская ночь и т. д., чтобы понять наконец: Христос пришел к каждой конкретной человеческой личности, чтобы Своим Воскресением из мертвых воскресить ее бесценное, неизмеримое достоинство в очах Божьих. И западная культура познала Возрождение. Казалось бы, отныне люди не должны были бы путать смирение с самоуничижением. Но стереотипы сознания слишком живучи. И в наши дни они становятся лазейкой для идей непротивленчества.

Во-вторых, именно в век тоталитарных режимов и мировых воин, когда насилие открыто пропагандируется через поп-культуру и становится нормой отношений, пацифизм может показаться единственно возможной и достойной альтернативой.

В-третьих, пацифизм находит свое обоснование в духовных традициях индуизма и буддизма. Его популярность в действительности напрямую связана с интересом к восточным религиям.

Приверженцы "христианского" пацифизма обычно ссылаются на Нагорную проповедь: "...кто ударит тебя в правую щеку, обороти к нему и другую" (Мф. 5, 39). Такие слова действительно есть в Евангелии, более того, как раз перед ними стоит, казалось бы, прямой призыв к пацифизму: "Вы слышали, что сказано: око за око, зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому" (Мф. 5, 38). Однако тот, кто склонен выхватывать из Священного Писания отдельные фразы, неизбежно столкнется с противоречиями. Так, в другом месте тот же Христос говорит: "Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч" (Мф. 10,34). А в Евангелии от Луки читаем: "...продай одежду свою и купи меч" (Лк. 22,36).

Желающий оправдаться изречениями из Нового Завета, будь он пацифист или радикальный воинствующий экстремист, всегда может найти пару строк себе по вкусу. Именно таким образом, из передергивания библейских цитат, кстати, зачастую возникают секты. Тот же, кто ищет истину, читает Евангелие в Духе Божьей Любви и в контексте каждого момента повествования. Тогда все становится на свои места. И несложно понять, что в пятой главе Евангелия от Матфея Христос говорит о прощении. Если в Ветхом Завете Бог через Моисея дает Своему народу заповедь: "Око за око, зуб за зуб", то есть учит, что месть не должна превышать нанесенный врагом ущерб (одно око за одно око, а не сто и даже не два!), то Христос учит не поддаваться ненависти, не заражаться злом, отвечать на него добром. Ветхозаветный закон был подготовкой к полноте Откровения. Он велел человеку обуздывать свой гнев. Христос же говорит о любви: "Любите врагов ваших". И объясняет, что такое любить. Тот, кто любит, не боится зла, способен претерпевать любые страдания и лишения, добровольно идти на жертвы, до конца прощать и не тяготиться неблагодарностью. Вот о чем идет речь.

Но тот, кто любит, в этом мире часто бывает вынужден сражаться за свою любовь. Христианская любовь не имеет ничего общего ни с трусливым малодушием, ни с раболепством, ни с конформизмом. И Христос предупреждает своих последователей, что их вера разделит их с людьми, даже с самыми близкими, и станут "враги человеку домашние его". И "кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня" (Мф.10,36 — 37). Говоря "не мир пришел Я принести, но меч", Христос называет мечом Свое учение, разделяющее, делающее врагами последователей и противников Истины. Слово "меч" употреблено здесь аллегорически, речь идет о мече разделения.

Зато евангелист Лука, повествуя о Тайной Вечери, упоминает о мече в самом прямом смысле: "…кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму, а у кого нет, продай одежду свою и купи меч… Ибо то, что обо Мне, приходит к концу. Они сказали: Господи! Вот здесь два меча. Он сказал им: довольно".

Здесь учитель заботится о Своих учениках. Он предупреждает их, чтобы они были готовы постоять за себя, если нужно, с оружием в руках. Христос предается в руки грешников, Он знает, что должен пострадать и умереть, но Его ученики — Его наследники на земле, продолжатели Его дела. Если погибнут они, погибнет будущая Церковь. Они должны были научиться противостоять опасности.

И, наконец, эпизод, в котором Христос, выступая в качестве обвиняемого, защищает Свои гражданские права и Человеческое достоинство. "Первосвященник же спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его. Иисус отвечал ему: Я говорил явно миру… спроси слышавших, что Я говорил им… Когда Он сказал это, один из служителей, стоявших близко, ударил Иисуса по щеке, сказав: так отвечаешь Ты первосвященнику? Иисус отвечал ему: если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?" (Ин.18,19 — 23).

Христос Сам показывает нам собственным примером, что любить и приносить себя в жертву — не значит попустительствовать беззаконию. Этот пример нам следовало бы иметь перед глазами, когда нас безнаказанно унижают, да еще затыкают рот "христианским смирением". Смирение христианина как раз в том и заключается, чтобы сохранять свое человеческое достоинство, не терять внутреннего мира, действовать в согласии со своей совестью. Не утратив любви к врагу, можно дать ему отпор.

Замечательное развитие эта тема получила в Деяниях Апостолов. Апостол Павел, верный последователь Христа, в македонском городе Филиппы с честью выдержал экзамен и на любовь к врагу, и на умение постоять за свое достоинство. В этом городе Павел и Сила были без суда подвергнуты публичным избиениям палками и брошены в темницу. Ночью, когда апостолы молились, сделалось землетрясение и путы на узниках ослабли. Но Павел и Сила не воспользовались возможностью бежать, зная, что по римским законам их страж поплатится за это жизнью. Результатом столь небывалого поступка стало обращение стража и всего его дома. Когда городские власти отдали приказ тайно отпустить узников, Павел ответил: "Нас, римских граждан, без суда всенародно били и бросили в темницу, а теперь тайно выпускают? Нет, пусть придут и сами выведут нас". Извинения апостолам были принесены — Павел заставил представителей власти проявить, пусть запоздалое, уважение.

Сестра Эмилия Эрлих писала об этом: "Своими поступками Павел показывает, что смело и спокойно переносить ради Христа страдания отнюдь не значит отказываться от требования справедливости и постыжения тех, кто нарушает Божии и человеческие права".

Таким образом мы видим, что идея христианского смирения не означает смирения со злом. Пацифизм, таким образом, вовсе не вытекает из Нового Завета. Напротив, от христиан требуется активная позиция. Вся история Церкви — это история борьбы, как духовной, так и ратной. Не случайно среди святых мы почитаем великих воинов и полководцев, таких, например, как Жанна д'Арк. Истинные христиане, приняв откровение о ценности и достоинстве личности, видят свой святой долг в защите родины. Пока существует государство, наше достоинство связано с достоинством страны, в которой мы живем. Непонимание этого — свидетельство недостаточно развитого самосознания. И поэтому пацифизм, как отказ брать в руки оружие, по большому счету просто неправомерен. Конечно, трудно возразить что-либо против борьбы за мир, но если твоей стране угрожает враг, эта борьба возможна, увы, только с оружием в руках. И защитить ближнего — в данном случае, лучшее выражение любви к нему.

Вопрос о противодействии насилию можно решать только в связи с вопросом о самосознании. Пацифизм хорошо вписывается в восточное мироощущение, где отношение к личности прямо противоположно христианскому. Буддизм, например, учит, что мир — иллюзия, добро и зло относительны, а уникальная человеческая индивидуальность — лишь помеха на пути к гармонии с мирозданием. А значит, личности с ее самосознанием надлежит раствориться в природе или в коллективе. Коллективное сознание — спасение от индивидуальных проблем. От буддиста требуется следовать "духу самоотрицания", что не соответствует ни смирению (примирением со своим истинным "я"), ни самоотверженности (когда личность, жертвуя собой ради других, обретает свой высший смысл). Самоотрицание сродни саморазрушению. Естественно, что раз личность подлежит самоуничтожению, какой смысл защищать ее, отстаивать ее права или достоинство? Вопрос о непротивлении насилию, конечно, не имеет для последователей восточных религий важного значения (ведь насилие неотделимо от этого мира, который весь — лишь сплошная иллюзия), но если уж решать его, то логичнее всего — в пользу непротивления злу.

Для христианина его личность — путь к Богу, ибо Сам Бог является Личностью. Наше индивидуальное достоинство неразрывно связано с индивидуальной ответственностью. Для нас добро и зло конкретны и мы не имеем права (!) оставаться в стороне от борьбы — попустительство может оказаться равносильно содействию. Господь требует от нас, христиан, служа добру, делать все, что мы можем, и не сомневаться в Его помощи.

Христианский Запад прошел долгий путь, чтобы осознать эту истину. Наша страна, в силу своего специфического географического положения, по самосознанию народа, ближе к Востоку. Не случайно в XIX веке Е. Блаватская и супруги Рерих обращаются к духовным традициям Индии и Тибета. Дух этих стран оказывается им ближе русского. А Лев Толстой, вовсе не будучи их единомышленником, считая себя "народным" русским писателем, вдруг выступает проповедником идеи непротивленчества. И в нашем веке, совсем еще недавно, пацифистские идеи, вместе с интересом к восточной философии нашли отклик в отечественном варианте движения хиппи. С легкой подачи его идеологов, в умах многих наших современников странным образом перемешались некоторые принципы Дао Дэ Цзин и обряды русского православия. Объяснить этот симбиоз можно тем, что и восточная философия привлекательна своим развернутым учением о природе, но и национальный колорит нам терять обидно. Что же касается уважения к достоинству личности, по этой части у нашего народа давние и серьезные проблемы. Мы позволяем себя унижать из страха оказать сопротивление и называем это "смирением". Вот что самое страшное — когда трусость прикрывается высокими религиозно-философскими принципами. К сожалению, такое бывает часто. И пацифизм в этом случае — очень удобная ширма.

Наша статья написана с единственной целью — доказать, что пацифизм и христианство существуют сами по себе, независимо друг от друга. И это даже не означает, что христианин не может быть пацифистом. Такая возможность не исключена при условии веры, способной двигать горы. Когда пацифизм становится исключительным признаком подлинной духовной силы, хрупкая безоружная женщина может заставить опустить штыки целую армию. Но тогда мы говорим о любви, побеждающей ненависть, а не о непротивлении злу. И в этом мудрость, ибо любовь выше всех принципов и идей, как бы хороши они ни были. "И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы", — говорит апостол Павел в I послании к Коринфянам (13, 3). А св. Августин выразился так: "Люби и делай что хочешь".