«Легенда о каноне»

Антон Чивчалов, российский апологет Свидетелей Иеговы, демонстрирует завидную авторскую плодовитость, свободно высказываясь по самому широкому спектру историко-богословских вопросов. Одна из его новых статей посвящена процессу формирования канона Священных Писаний и роли Церкви в нем: chivchalov.blogspot.ru/2012/12/blog-post_11.html. Пройти мимо этого «шедевра» церковной истории и библеистики невозможно в виду совершенно причудливых и ненаучных представлений о каноне и роли Церкви в его формировании. Особый интерес данная работа вызывает и по той причине, что в официальных публикациях Организации Свидетелей Иеговы эта тема на серьезном уровне практически не рассматривается.

Главный тезис автора – доказать самоочевидность авторитета канонических книг, который никем не оспаривался и был повсеместно признаваем еще до поместных соборов Церкви IV века. Ниже мы покажем, что шесть книг Нового Завета из 27 не имели той значимости и повсеместного признания, каковыми обладали Евангелия и тринадцать Павловых посланий в конце IV века. Итак, рассмотрим аргументы автора:

«Что же сделала церковь? Она просто составила список самых распространенных к ее времени, самых авторитетных, самых читаемых книг, которые признаются большинством, по отношению к которым было меньше всего сомнений. Какой заслугой является составление списка? Его мог составить кто угодно, вся информация была общедоступной.

Предлагаем автору задуматься над другим вопросом: что могла сделать Церковь? Если бы Церковь не сочла достаточными основания для включения ряда книг, например, Апокалипсиса Иоанна, какова была бы судьба этой книги? Была бы сейчас эта книга в современных изданиях Библии? Едва ли. В результате переписывания рукописей эта книга в итоге исчезла бы со страниц христианской Библии уже к Средневековью.

«Откуда-нибудь из Китая мог прийти ученый и сказать: «Так-так, в христианских церквях читают такие-то книги, составлю-ка я их список». Вот он и «составил канон». Но есть ли у него хоть какая-то заслуга в появлении этого канона? Нет, потому что он просто констатировал факт его существования – факт, который уже имел место до того. Так и церковь сделала де-юре то, что уже было де-факто».

Сразу возникает закономерный вопрос: для чего соборы выносили решение по канону, если он де-факто существовал? Какой смысл обсуждать то, что и так всем известно? Соборы всегда занимались дискуссионными вопросами, которые требовали разъяснений. Вы не найдете в постановлениях соборов, например, обсуждение Искупления, Евхаристии или Крещения, так как эти истины были общеизвестны и не дискуссионны для древних христиан. Значит, вопрос канона не был таким очевидным, как нам хотят преподнести. Этого вывода требует элементарная логика и знание церковной истории.

«Не книги являются авторитетными, потому что церковь включила их в канон, а наоборот, она включила их в канон, потому что они являются авторитетными. Церковь меняет местами причину и следствие».

Вот как раз Церковь и не путает причину со следствием. Текст авторитетен по причине его авторизации со стороны общины верующих, которой он исторически принадлежит. Книга в принципе не может сама засвидетельствовать свой авторитет. Авторитет книги оценивается или не оценивается ее читателем, и никак иначе. Почему, например, Самарянское Пятикнижие не было авторитетным для иудеев? Потому, что иудейская традиция не авторизовала эту редакцию Торы как священный текст. Почему послание Варнавы не авторитетно в глазах Антона Чивчалова, а в Коптской Церкви оно почитается каноничным? Или почему Свидетели Иеговы считают книгу Еноха апокрифичной, а Эфиопская Церковь включает ее в свою Библию? Если книги имеют авторитет сами по себе, то почему копты и эфиопы увидели его, а все остальные нет?

«Хорошее сравнение есть и у Мецгера:

Творения веры и искусства ничего не приобретают от официальной печати. Если, например, все музыкальные академии мира объявят Баха и Бетховена великими музыкантами, надо бы ответить: “Спасибо, мы об этом и так давно знаем”.

Так и мы можем сказать церкви: спасибо за канон, но мы об этом и так давно знаем».

При всем уважении к именитому ученому, мы не обязаны соглашаться с его интерпретацией фактов (тем более, что Мецгер не единственный, кто занимался вопросом канона). В изложении фактического материала Мецгер очень убедителен, а вот с его выводом можно не согласиться. Во всяком случае, его ученик, известный западный библеист Барт Эрман, не являясь христианином, придерживается противоположного мнения. Он считает, что именно Древняя Церковь в итоге решила, что будет из себя представлять Библия[1]. Кроме того, готов ли согласиться автор с дальнейшими словами Мецгера: «Члены древней Церкви, способные к различению духов, могли распознать священные книги благодаря тому, что Кальвин называл внутренним свидетельством Святого Духа»? Если они могли различать духов, то почему же погрязли в отступничестве в других принципиальных вопросах?

Дальше начинаются не вполне поддающиеся логическому дискурсу, утверждения:

«Главная риторическая ловушка этой идеи коренится в слове «канон». Если понимать канон как список из 27 книг и считать, что список из 26 или 28 книг – это уже не «канон», тогда да, некое авторство у церкви есть.

«Но очень важно помнить, что сам термин «канон» небиблейский и искусственный».

Неужели?! Видимо автор забыл, что слово kanvn употребляется в Новом Завете в значении «правило», а так же «территория» (см. Гал. 6:16; 2 Кор. 10:13).

«Церковь придумала его сама для решения своих задач, а затем другие конфессии подхватили его и используют просто по традиции».

Общеизвестно, что процесс создания единого канона был вызван появлением еретика Маркиона (II век) с его собственным каноном отредактированного Нового Завета. Стояла насущная задача определить, что является нормативным боговдохновенным текстом и его составом.

«От этого термина можно полностью отказаться, и тогда церкви уже не будет, на что заявлять авторство».

Почему же тогда Организация не отказалась до сих пор от этого термина? Автор видимо не совсем понимает, что дело не в термине, а в данности: существует конкретный перечень текстов, признаваемых боговдохновенным.

«В конце концов, мы читаем не какой-то абстрактный «канон», а просто конкретные книги: евангелие от Матфея, евангелие от Иоанна, Деяния апостолов и т.д.»

Допустим, но откуда Антон Чивчалов знает, что книга, которую мы называем «Евангелием от Матфея» действительно была написана Матфеем? Кто может засвидетельствовать ее подлинность? Почему автор уверен, что Евангелие от Иоанна, столь непохожее на три синоптических, верно передает аутентичный образ Христа и его речения?

«Церковь никак не повлияла на появление, признание и распространение этих книг. Она просто записала их в столбик, назвала этот столбик «каноном» и теперь использует это как аргумент».

Интересно, а кто же перевел Писание на армянский, коптский, сирийский и латынь? Кто создал Синайский, Ватиканский и Александрийский кодексы? Неужели Свидетели Иеговы?

«Но попробуйте предложить стороннику такого аргумента не использовать в речи слово «канон», и вы сразу увидите, что у него пропадут все доводы. Он же не может заявлять авторство на Евангелия или Деяния, а заявлять права просто на список как-то нелепо. «Вы пользуетесь нашим каноном» – звучит умно, по-богословски. «Вы пользуетесь нашим списком» – звучит уже как-то глупо».

Опять же, Церковь не претендует на авторство конкретных книг. Церковь лишь называет вещи своими имена: конкретное собрание книг, именуемое Библией, является результатом решения Церкви. Что войдет, а что не войдет, определяла, в конце концов, Церковь. И потому нелепо, не доверяя Церкви, доверять ее решению. Мысль эту прекрасно выразил бл. Августин: «Я бы не поверил Евангелию, если бы меня не подвиг к этому авторитет кафолической Церкви»

 «Да, другие конфессии пользуются этим списком, но не потому, что его написала церковь, а потому что входящие в него книги – это основа христианства, на них лежит убедительная печать Божьего откровения».

«Кто рискнет оспаривать тексты апостолов и их ближайших сподвижников, таких как Лука и Марк?»

Во-первых, подписать повествование об Иисусе именем одного из апостолов – это одно дело (таких «евангелий» было много), а другое дело засвидетельствовать, что их содержание действительно аутентично. Во-вторых, автора подводит незнание церковной истории. Во II веке и маркиониты, и евиониты, и гностики-докеты оспаривали канонические евангелия и предлагали в качестве аутентичных свои. Например, Маркион признавал только Евангелие от Луки (при том отредактированное). Евиониты признавали лишь Евангелие от Матфея (причем в своей версии) и т.д.

«Эти книги отделяет гигантская пропасть от всей прочей околохристианской литературы».

Гигантская пропасть очевидна лишь для тех, кто знает подлинное апостольское учение о Христе.

«Некоторые проблемы были с Откровением Иоанна, но не такие большие, как с некоторыми явными подлогами типа Апокалипсиса Петра или Евангелия от Фомы. Разница была столь явной, что не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы отделить пшеницу от плевел. Что церковь и сделала, и кстати, не первой».

Неужели автор и вправду думает, что если все было так просто, то отчего же уже не одно десятилетие ведется научно-богословская полемика между протестантами, либералами и ортодоксами? На счет проблем вокруг Апокалипсиса мы предметно поговорим ниже.

«Различные списки-каноны составлялись с самого начала христианства, и о многих из них мы просто не знаем. Например, первый известный канон Муратори (или Мураториев) датируется второй половиной 2-го века, когда господствующей православной церкви не было даже в проекте, а он мало чем отличается от сегодняшнего».

Утверждение на счет православной церкви, которой во второй половине II века якобы даже не было в проекте, ничего кроме улыбки не вызывает. Почему бы автору не задаться любопытным вопросом: по какой причине библеисты называют церковное христианство второй половины II века «прото-ортодоксальным»? Как бы ни хотелось автору признавать это, но доникейская церковь, как по вероучениям (христология, таинства), так и по каноническому устройству тождественна церкви никейской эпохи. Подробнее об этом будет написано в отдельной статье «Апостольская традиция: хорошая мина при плохой игре».

«Это снова показывает, что ко времени зарождения церкви ситуация с «каноном» в основном давно была ясной».

Автор не учел один существенный момент. Канон Муратори отражает лишь ту ситуацию, которая сложилась в поместной римской церкви к концу II века. Канон этот был локальным. Автору видимо кажется, что раннее христианство имело некий центр, который бы спускал директивы по всем общинам. Однако ситуация была совершенно иной. Мы видим, по меньшей мере, четыре центра раннего христианства: Антиохия, Рим, Малая Азия и Александрия. Все эти центры были локальными и сохраняли свою самостоятельность. Собственно говоря, такое деление на поместные церкви и стало в итоге древними патриархатами, сохранившимися доныне. Каждый из этих центров древнего христианства хранил свое предание и каноны.   

Далее автор переходит к рассмотрению свидетельства канона Муратори и резюмирует:

«Итак, от современного канон Муратори отличается только включением Апокалипсиса Петра и Пастыря Ерма (причем с оговорками, как спорные) и отсутствием Послания к евреям, обеих Посланий Петра и Послания Иакова. На Апокалипсисе Петра и Пастыре Ерме я еще раз остановлюсь ниже, а вот что Мецгер пишет про 1-е Послание Петра:

Принимая во внимание довольно широкое использование этой книги некоторыми древними писателями, как западными, так и восточными, можно предположить вслед за Цаном и другими, что первоначально в этот список включалось и 1-е Послание Петра, но из-за небрежности переписчиков его впоследствии пропустили.

Можно ли быть уверенным, что из-за небрежности переписчиков точно так же не пострадали и послания Иакова и евреям?»

Во-первых, Чивчалов умалчивает о том, что канон Муратори содержит и книгу «Премудрости Соломона» (!), которую Свидетели относят к апокрифам. Во-вторых, цитируемый автором Мецгер, ясно говорит о том, что послание к Евреям традиционно не считалось каноничным на Западе из-за неясности авторства.

«Важно понимать, что означает датировка канона Муратори. Он был составлен в конце 2-го века. В нем упоминаются наиболее читаемые и авторитетные книги, а авторитет нельзя «заработать» за несколько лет. Следовательно, ко времени появления этого канона упоминаемые в нем книги должны были признаваться авторитетными уже длительный срок, десятилетиями. Стало быть, упомянутые книги обрели свой статус уже на рубеже 1-го и 2-го веков – то есть практически в эпоху апостолов. Это значит, что де-факто христианский канон (раз уж мы стали использовать это слово) сформировался практически одновременно с появлением христианства и затем на 90% больше не менялся».

Безусловно. И это лишь подтверждает, что, например, книга «Премудрости Соломона» должна быть включена в Писание[2]. Готов ли автор быть последовательным? Во всяком случае, нам видится, что автор пытается нивелировать проблему с «Апокалипсисом Петра» и отсутствие посланий Евреям, Иакова и 2 Петра. Что бы нам не говорили, а это - не просто какие-то малозначимые 10% канона.

«Так вот, раз церкви не нравится покушение на ее канон, я предлагаю заявить, что мы используем слегка отредактированную (по объективным критериям) версию канона Муратори. Мы берем канон Муратори, убираем из него те книги, которые в нем названы спорными, и добавляем ту, что пострадала от переписчиков (1 Петра), плюс еще три, которые, как мы знаем, пользовались большим авторитетом на заре христианства, не содержат признаков подлога и не противоречат другим книгам по смыслу (Евреям, Иакова и 2 Петра). Вот таким каноном мы и пользуемся. Ни у кого нет возражений?»

Огромным авторитетом на заре христианства пользовалось послание Коринфянам Климента Римского, ученика апостольского и епископа римской церкви, написанное еще в 96 году н.э. Евсевий называет это послание «всеми признанным» (Hist. eccl. III, 38.1), «великим и удивительным» и говорит, что «оно было читаемо всенародно как прежде во многих Церквах, так и ныне у нас» (Hist. eccl. III, 16). Его мнение разделяли Ириней Лионский, Климент Александрийкий, Иероним и многие другие отцы[3]. Оно включено в Александрийский кодекс. Коптская Церковь считает его каноничным. Оно не содержит признаков подлога и не противоречит другим книгам Нового Завета. Почему же тогда Свидетели, руководствуясь озвученными критериями, не включили и эту замечательную книгу апостольской эпохи в Новый Завет? Если же все дело в богодухновенности, то откуда Свидетелям знать, что книги, которые бы они включили, являются таковыми? Об этом могут свидетельствовать лишь те, кто принял их от самих авторов, в ком сомнений точно не было, или же от их учеников. Значит, мы опять возвращаемся к вопросу о преемственности и традиции. К тому же, как мы покажем ниже, с этими тремя книгами (Послание Евреям, Иакова и 2 Петра) во II веке как раз были определенные проблемы.

Далее Антон Чивчалов цитирует слова Мецгера, отражающие его личные выводы, и заключает:

«Да, формирование канона, что бы под ним ни понималось, было длительным и естественным процессом (в другом месте Мецгер даже пишет «зигзагообразным»), а не быстрым и искусственным, как хочет представить это церковь. Именно поэтому существует целая историческая дисциплина по изучению истории новозаветного канона. Если бы все было так просто, как представляет церковь, то изучать было бы нечего. Появление православной церкви в 4-м веке пришлось на самый конец процесса формирования канона. Это самый хорошо изученный и одновременно мало что определяющий период. Основные события происходили гораздо раньше».

Простите, но автор либо откровенно заблуждается, либо просто лжет. Церковь не утверждает, что процесс формирования канона был быстрым и искусственным. На каком основании Чивчалов делает такие заключения? Где он об этом прочитал? Если уж действительно интересно мнение Православной Церкви, то мы рекомендуем прочитать хотя бы лекцию «Описание сложения Новозаветного канона» из курса «Новый Завет» А. Емельянова (Православный Свято-Тихоновский Богословский Институт) и «Канон Священных книг»  А.В. Лакирева.

Основные события доникейского периода привели к ситуации с каноном в первой половине IV века, которую описывает Евсевий Кесарийский в своей «Церковной истории». Так, он все новозаветные писания разделяет на три класса: во-первых, признаваемые всей Церковью по апостольскому происхождению - гомологумены (греч. όμολογούμενα): четыре Евангелия, Деяния апостольские, четырнадцать Посланий ап. Павла, 1-е Иоанна, 1-е Петра. Во-вторых, не всеми признаваемые или спорные - антилегомены (греч. ἀντιλεγομένα) и в третьих, подложные (греч. νόθα)[4]. К спорным он относит: послание к Евреям, послание Иакова, Иуды, 2-е Петра, 2-е и 3-е Иоанна, а так же Апокалипсис Иоанна, вокруг которого велись долгие споры.

Такое же положение было в доникейский период: в Сирийской Пешитто отсутствовали: послание Иуды, 2-е Петра, 2-е и 3-е Иоанна и Апокалипсис Иоанна, а в старолатинских переводах: 2 Петра, послание к Евреям и возможно, Иакова^[5]. У Тертуллиана нет указания на Соборное Послание Иакова и 2-ое Послание Петра. Послание к Евреям он знал, но явно не причислял его к каноническим. У Иринея Лионского перечисляются все книги, за исключением 2-го Послания Петра и Послания Иуды (о послании Евреям он использует, но не упоминает среди каноничных). В каноне Киприана не было посланий к Евреям, Иакова, 2-е Петра, 2-е и 3-е Иоанна и Иуды. По свидетельству Оригена, которое приводит Евсевий, в Александрийской Церкви были спорными 2-е Послание Петра, 2-е и 3-е Послания Иоанна, Послания Иакова, Иуды и к Евреям.

Далее Антон Чивчалов переходит к обсуждению критериев каноничности, цитируя Мецгера. Он приводит два: апостольское происхождение и распространенность. Однако автор умолчал о том, что первым критерием сам Мецгер упоминал «правило веры»:

«Главной предпосылкой, позволяющей причислить текст к разряду канонических, было его соответствие тому, что называлось “правилом веры”, то есть основным христианским традициям, которые считались в Церкви нормой»[6].

 Можно ли назвать Антона Чивчалова честным исследователем, если он, видимо, намеренно умалчивает о таких важных моментах? Мецгер приводит описание интересной истории, связанной с епископом Серапионом Антиохийским (ок. 200 г.), которая иллюстрирует этот критерий в действии. Серапион рассматривал, возможно ли богослужебное чтение одной книги, вызывавшей дискуссии. Незадолго до этого, во время посещения Россы, киликийской деревни на сирийском побережье Исского залива, епископ узнал о разногласиях среди верующих по поводу евангелия, которое приписывали Петру. Сам он не стал его тщательно рассматривать, но довольно поспешно разрешил, чтобы книгу и дальше читали. По возвращении в Антиохию, когда экземпляр попал к нему, он написал церкви, что нашел в ней привкус докетизма:   «Мы, братья, принимаем Петра и других апостолов, как Христа, но, люди опытные, мы отвергаем книги, которые ходят под их именем, зная, что учили нас всех не так. Будучи у вас, я предполагал, что все вы держитесь правой веры, и, не прочитав "Евангелия", которое слывет у них Петровым, указал, что если это единственная причина вашего смущения, то читать его можно. Теперь же, узнав из рассказанного мне, что душа их ускользнула, как в нору, в ересь, потороплюсь к вам опять, братья, так что ждите меня вскорости. … Мы смогли достать это "Евангелие" от людей, признающих его, то есть от преемников тех, кто его вел и кого мы зовем докетами (в этом учении очень много их мыслей),- мы смогли благодаря им достать его и нашли, что в нем многое согласно с правым учением Спасителя, а кое-что и добавлено, что и привожу для вас» («Церковная история», кн. VI, 12). Именно противоречие с нормативным учением Церкви позволило сделать безошибочный вывод о не каноничности книги носящей название Евангелия от Петра. Ясно, что этот критерий был главным, так как далеко не всегда имелась возможность расспросить в других церквях известна ли им та или иная книга.

Далее Чивчалов приступает к обсуждению Лаодикийского собора 363 года и его роли в формировании канона по цитате Мецгера. После делается заключение:

«Как видим, никакого особого «принятия канона» даже не было. Собор просто решил, что вот эти книги надо читать, потому что они считаются авторитетными, а другие книги читать не надо. Точно так же может сделать и любая другая конфессия, в том числе современная. Конечно, были подварианты канона и до, и после этого момента. Но сегодня, в ретроспективе, мы видим, что имеющийся список из 27 книг вполне правилен, менять его нет смысла. Однако вряд ли церковь имеет моральное право присваивать себе заслуги его появления».

Автору удается непостижимым образом затушевывать значимость произошедшего. Апокалипсис Иоанна не упоминается в канонах собора, как не упоминается он в авторитетном перечне канонических книг 85 правила «Апостольских постановлений» (IV век), гласившего: «да будут у вас всех, клириков и мирян, книги почитаемые и священные…». Может ли Антон Чивчалов представить Библию без книги Откровения, учитывая ее значимость для Свидетелей Иеговы? Его мнение на счет того, что Лаодикийский собор лишь озвучивает фактическое положение, лишь подтверждает, что книга Откровения не была признаваема в IV веке.  Во-вторых, этот собор был не единственным. Третий Карфагенский собор 397 года уже озвучивает все 27 книг Нового Завета. Его 47 правило гласит: «чтобы кроме канонических писаний ничто не читалось в церкви под именем Божественных писаний»[7]. Ранее, в 367 году Афанасий Великий в своем знаменитом 39-праздничном пасхальном послании впервые (!) приводит четкий список книг Священных Писаний в том виде, в котором мы имеем его сегодня и добавляет: “Это — источники спасения, и те, кто жаждет, насытятся словами жизни. Только в них возвещено божественное учение. Никто да не прибавляет к ним ничего и ничего не убавляет”. Однако даже после этого вопрос с каноном не был окончательно решен. У отцов церкви второй половины IV века мы все еще встречаем разные мнения о каноне Нового Завета. По тому же Мецгеру Амфилохий Иконийский отвергает  2 Петра, 2 и 3 Иоанна, Иуды и Апокалипсис, а Иоанн Златоуст никогда не ссылается на них. Иероним Стридонский, описывая ситуацию с каноническими книгами, свидетельствовал: «Латиняне не числят его [послание к Евреям] среди канонических писаний, но греки не принимают Апокалипсис Иоанна». Однако канон Афанасия Великого впоследствии был включен в канонический сборник «Книга правил» и стал нормативным церковным документом, который был подтверждён на Трулльском соборе 692 года.

Не оставил в стороне автор и протодьякона Андрея Кураева. Чивчалов приводит его ответ на вопрос об апокрифических евангелиях:

«Церковь ничего не выбирала, во-первых, потому что в основной своей массе эти псевдо-Евангелия появились уже после того, как Церковь свыклась со своими каноническими Евангелиями. А во-вторых, Христос, представляемый в апокрифах,- это совсем не тот облик Христа, который был дорог церковному сердцу и хранился в Церкви мучеников первых веков христианства».

Заметим, православный богослов, профессор, приближенный патриарха, автор учебников заявляет: «Церковь ничего не выбирала». Действительно, что можно выбирать в ситуации, когда все и так ясно? Слишком поздние, очевидно подложные и полностью искажающие облик Христа апокрифы и не могли всерьез считаться каноническими. Если церковь просто сложила дважды два и признала очевидный факт, то в чем ее большая заслуга?

Заметим и мы, что, во-первых, о. Андрей говорит исключительно о евангелиях, а не о новозаветном каноне в целом; во-вторых, если автора интересует в чем заслуга Церкви, с точки зрения самого Кураева, то мы настоятельно советуем прочитать небольшую главу из его книги «Протестантам о Православии»: http://azbyka.ru/hristianstvo/bibliya/novyi_zavet/kuraev_nasledie_christ...

В конце статьи автор подводит итоги:

• Как хорошо видно по канону Муратори, уже к началу 2-го века авторитетными считались практически те же самые книги, которые мы читаем сегодня.

- Как было показано выше, канон Муратори не содержал книги, без которых невозможно представить целостный Новый Завет в том виде, в котором мы его знаем сегодня. К тому же он содержал те книги, которые для Свидетелей неприемлемы (например, «Премудрость Соломона»).

• Римская церковь не утверждала канон, а лишь констатировала, что такие-то книги являются каноническими, то есть авторитетными, и придала этому списку статус де-юре.

- Не вполне так. В отношении таких книг как Апокалипсис Иоанна, послания Иакова, Иуды, Евреям, 2 Петра, 2 и 3 Иоанна, было принято именно утвердительное решение, которое положило споры вокруг их авторитета.

• Формирование канона было длительным и естественным процессом, на который церковь никак не повлияла.

- Мы совершенно согласны, что процесс формирования был длительным. Однако закончился он в результате решения Церкви.

• Исключенные из канона книги очевидно ошибочны и подложны, поэтому не только церковь, но любой объективный исследователь вправе исключить их из канона;

- Не совсем так. У Апокалипсиса Иоанна или 2 Послания Петра были все шансы оказаться вне канона священных книг Нового Завета.

• Даже на соборах не было какого-то формального утверждения канона, но просто рекомендовалось читать только канонические книги, которые де-факто считались таковыми задолго до того.

- Неверно. 47 правило Третьего Карфагенского собора четко определило единый список священных книг, который в таком непосредственном виде прежде не существовал как нормативный. 

• Сам термин «канон» искусственный, и от его использования можно отказаться.

- В библейском термине «канон» нет никакой искусственности, так как он выражает историческую данность и определяет то, что считать боговдохновенным текстом.

• Церковь ничего не сможет возразить, если кто-то заявит, что пользуется отредактированной версией канона Муратори, на который у нее нет «авторского права».

- Сможет. Во-первых, почему вдруг список богодухновенных книг, составленный римскими христианами-отступниками во второй половине II века, является отправной точкой для канона Свидетелей Иеговы? Во-вторых, почему канон Муратори дополняется книгами, которые не обладали всеобщим авторитетом вплоть до конца IV века?

Подведем собственные итоги:

 На Западе довольно долгое время, если отбросить частности, оставалось спорным Послание к Евреям, 2 Послание Петра, Послание Иакова вплоть до IV в. На Востоке долго сомневались в подлинности Апокалипсиса. Таким образом, вся история новозаветного канона основывается на двух динамических, в каком-то смысле, моментах. Во-первых, поместные Церкви проводили апробацию новозаветных книг, бывших в некоторых частных Церквах и у отдельных отцов и учителей неизвестными или спорными. Это касалось 2-го и 3-го Посланий Иоанна, 2 Послания Петра, Посланий Иакова и Иуды и Апокалипсиса - на Востоке, Послания к Евреям - на Западе. Некоторые книги, во-первых, оставались временно неизвестны некоторым поместным Церквам, во-вторых, некоторые книги были спорными, так как, по-видимому, либо редко читались, либо имели слишком общее назначение, как Послание к Евреям, поэтому их апостольское происхождение не могло быть заверено голосом какой-нибудь одной авторитетной Церкви, которая бы хранила это Послание. И второй момент: устранение книг, которые незаконно претендовали на канонические (Апокалипсис Петра) или на близость к каноническом книгам (послания Климента, послание Варнавы, "Пастырь" Ерма, Дидахе).

Образование новозаветного канона есть великая критическая церковная работа, но эта работа является творческой в том смысле, что она критически проверяла и утверждала то, чем Церковь изначала владела, как своим неизменным достоянием. Можно сказать, что процесс формирования канона – это путь узнавания или неузнавания своего в книгах, претендующих на роль богодухновенных текстов. Свое узнавалось, чужое не узнавалось и отставлялось. Церковь, конечно, всегда имела критерий при установлении новозаветного канона - это происхождение того или иного писания от апостолов или непосредственно апостольского ученика, например. Евангелист Марк записал устную проповедь ап. Петра, или Евангелист Лука по преданию написавший свое Евангелие под руководством ап. Павла. А апостольское происхождение документа определялось историческим преданием, согласием всех Церквей и, во-вторых, догматическим преданием, т.е. чистотой раскрываемого учения, согласного с учением, неизменно хранимым в Церкви Духом Святым.

После подведения итогов автор не удерживается от повторных размышлений на тему канона и роли Церкви:

«Церковь хочет, чтобы мы думали, будто формирование канона было быстрым, искусственным и кабинетным. Что сначала канона не было, затем несколько епископов собрались, написали список, поставили печать, и вуаля, появился канон, под фанфары и возгласы благодарной паствы. Даже поверхностное знакомство с фактами позволяет легко увидеть, что все было совершенно не так. Епископы написали тот список, который написали, потому, что не могли написать никакой другой. Этот список уже был написан историей и Святым духом, причем задолго до того, как эти епископы появились на свет. Этот процесс протекал в недрах живой христианской жизни, и никакая отдельно взятая организация не могла его контролировать, как бы ни хотела. Это было ей просто не под силу».

Как показывает рассмотрение фактов, епископы могли написать другой список, ибо как единого списка попросту не было. Радует, что автор все-таки признает роль Святого Духа в формировании канона. Однако абстрактная фраза «список уже был написан историей», больше похожая на эвфемизм, показывает нежелание называть вещи своими имена. Историю творят люди! И то, что ядро будущего канона уже было сформировано во второй половине II века никак не играет на руку Чивчалову, так как христиане того времени, согласно позиции Организации, уже были отступниками. Остается лишь гадать каким образом Святой Дух мог действовать через них…

«Но позже церковь создала очень живучий миф, которым активно пользуется начиная с Реформации. Благодаря этому мифу она получила способ объявить Библию частью своей собственной внутрицерковной литературы, эдаким собственным брендом. Этот миф идет рука об руку с другим – о существовании единой сквозной «традиции» от апостолов до православной церкви. В результате оказывается, что Библию не просто нельзя правильно толковать в отрыве от православной традиции, но она вообще является чуть ли не патентованной собственностью церкви, а прочие «инославные» бесстыдно крадут у нее эту собственность. Цель у всех этих идей одна – внушить нам, что только церковь может правильно толковать Библию, а другие на это в принципе неспособны. Но вот беда, эти построения совсем не подтверждаются историческими данными».

Пусть на утверждения Антона Чивчалова ответит церковный автор II века Тертуллиан Карфагенский: «Если верно, что истина присуждается нам, - ибо мы обладаем тем Правилом веры, которое церковь получила от апостолов, апостолы - от Христа, а Христос - от Бога, то сохраняется и смысл нашего утверждения; а оно гласит, что еретиков не должно допускать к прениям о Писании, ибо мы и без Писания доказываем, что они не имеют отношения к Писанию. Коли они еретики, то не могут быть христианами, ибо не от Христа должны были получить учение; они приняли его по своему выбору и потому получили имя еретиков. А раз они не христиане, то не имеют никакого права на христианские сочинения. Им по справедливости можно сказать: Кто вы? Когда и откуда пришли? Что делаете вы у меня, если вы не мои? По какому праву, скажем, ты, Маркион, рубишь мой лес? По чьему дозволению, Валентин, ты обращаешь вспять мои источники? Какой властью, Апеллес, ты передвигаешь мои границы? Что вы, прочие, сеете и пасете здесь по своему произволу? Это мое владение, мне оно принадлежит издавна, у меня прочные корни - от тех самых владетелей, кому все принадлежало. Я [Церковь] - наследница апостолов. Я владею так, как они распорядились в своем завещании, как препоручили вере, как утвердили клятвой. Вас же они навсегда лишили наследства и отвергли как чужих, как врагов. Почему же еретики чужды и враждебны апостолам, как не из-за противности своего учения, которое каждый по своему произволу создал или получил вопреки апостолам? Значит, извращение Писаний и толкований их нужно искать там, где открываются разногласия в учении. У кого было намерение учить иначе, тот по-другому должен был распоряжаться и средствами учения. Да они и не могли бы учить иначе, если бы не имели других средств для поучения. И как они не могли бы учить без порчи этих средств, так и мы не обладали бы неповрежденным учением без цельности того, чем это учение излагается. Но разве мы чем-то недовольны в наших книгах? Что мы привнесли своего, дабы исправить нечто противоречащее этому в Писании, - или убирая, или прибавляя, или изменяя? Что Писание с самого начала своего, то и мы. Мы из него вышли прежде, чем стало иначе, прежде чем вы его исказили. Но поскольку всякое искажение нужно считать чем-то позднейшим, во всяком случае происходящим по причине ревности (а она никогда не бывает прежде того, чему ревнует, и никогда не бывает при нем), - то любой разумный человек сочтет невероятным, чтобы мы, первые и вышедшие из самого Писания, искажали его превратным текстом, а те, которые были и позже, и противны ему, не делали этого. Один искажает Писание рукою, другой - извращает смысл превратным толкованием» (О проскрипции против еретиков, 37,38).

«Меня всегда удивляет, что церковь приводит в свою поддержку какие-то странные, чисто внешние доказательства: мы составили канон, мы владеем правильной традицией, у нас апостольская преемственность, давняя история, большое влияние (так и хочется добавить: много денег) и т.д. Я не встречал таких критериев в Библии. Иисус учил распознавать своих учеников по любви (Иоан. 13:35) и по «плодам» (Мат. 7:15–20). Еще апостолы творили чудеса, и это тоже было убедительно. Церковь и не творит чудеса, и не предлагает обратить внимание на любовь среди своих членов или другие плоды своей деятельности. Зато она активно продвигает какие-то причудливые идеи о канонах и апостольской преемственности. Странно»

Ничего странно в этом нет. Напротив, все логично. Церковь никогда не отказывалась от критерия любви и плодов. Но, неужели автор не понимает, что под эти критерии можно подвести множество христиан, не являющихся Свидетелями Иеговы? Неужели Антон Чивчалов действительно считает, что ни баптисты, ни адвентисты, ни меннониты и многие другие, любви не проявляют и плодов веры не приносят? Позвольте, но что же тогда в этих конфессиях делают люди!? Неужели личной жизненный опыт не подсказывает автору, что христианский мир не такой черно-белый, как думается? И неужели его совесть позволит сказать, что Серафим Саровский и Тереза Калькуттская не проявляли безграничной любви к ближнему, до которой самому Чивчалову расти и расти? Поэтому-то и возникает необходимость учитывать другие критерии, которые лишь внешне кажутся формальными и не имеющими отношения к внутреннему содержанию.

Проблему критериев истинности особо остро чувствовали церковные авторы II века, когда христиане столкнулись с потоком различных лжеучений, претендующих на апостольское происхождение и веру. Критерия любви было явно не достаточно, как не достаточно его сегодня. Поэтому Тертуллиан предлагает безошибочный принцип: «Впрочем, если какие-нибудь [ереси] осмелятся отнести себя ко времени апостольскому, дабы выдать себя тем самым за апостольское предание (поскольку они существовали при апостолах), то мы можем ответить: но тогда пусть покажут основания своих церквей, раскроют череду своих епископов, идущую от начала через преемство, и так, чтобы первый имел наставником и предшественником своим кого-либо из апостолов, либо мужей апостольских (но такого, который пребывал с апостолами постоянно). Ибо апостольские церкви таким именно образом доказывают свое положение. Например, церковь Смирнская называет своим епископом Поликарпа, поставленного Иоанном, а Римская - называет таковым Климента, назначенного Петром. Таким же образом и прочие церкви показывают, в каких мужах, поставленных апостолами во епископы, имеют они отростки семени апостольского. Путь и еретики измыслят что-нибудь подобное. Что им осталось еще недозволенного после их богохульства? Впрочем, если даже они измыслили, то нимало не продвинутся, ибо учение их, будучи сопоставлено с апостольским, самим различием и противоположностью своей покажет, что создано оно вовсе не апостолом или мужем апостольским. Ведь как апостолы не учили ничему несогласному, так и мужи апостольские не провозглашали ничего противного апостолам, - ибо те, которые научились от апостолов, не могли проповедовать иначе. По такому же образцу будут судить и о тех церквях, которые хоть и не выставляют своим основателем никого из апостолов или мужей апостольских (ибо возникли много позже и постоянно возникают и сейчас), но единодушны в одной вере и потому считаются не менее апостольскими вследствие единокровности учения (pro consanguinitate doctrinae). Итак, пусть все ереси, призванные нашими церквами к ответу, покажут любым из двух способов, что считают себя апостольскими. Но они не таковы, и не смогут ни доказать, что они таковы, ни получить мир и общение от церквей апостольских (по той или иной причине); то есть они никак не суть апостольские именно вследствие различности их учения и веры» (О проскрипции против еретиков, 32).

В отношении чудес, происходящих в Церкви, автор, конечно, превзошел сам себя. Когда мы говорим: «посмотрите на чудеса, происходящие и поныне», нам обычно отвечают: «так, это все от сатаны». Чивчалов же пошел дальше и вообще отказал Церкви в чудесах.  Комментировать этот нелепый выпад, нет никакого желания. Если автору хочется так думать, пусть думают. Только вот интересно, что бы он сказал глядя в глаза тем многочисленным людям, которые пришли к Богу через Церковь благодаря реальному чуду?