Стелла Форстнер (Stella Forstner). Воспоминания бывшего саентолога

Саентология: Мое детство в церкви Саентологии

Мне было столько же лет, сколько Сури Круз сейчас, когда со мной провели первый в моей жизни сеанс. Мики, учитель первого класса нетрадиционной школы, в которую я ходила, объявил в тот день, что он получил новую работу и скоро уезжает в Калифорнию. Все, что я запомнила о Мики, - это его сердечность, мягкий взгляд, морщинки вокруг глаз и черную густую бороду. В тот день, когда он объявил о своем отъезде, я была подавлена настолько, насколько может быть подавлен шестилетний ребенок: человек, которого я любила, бросает меня! Мир оказался жестоким. Я пришла домой в слезах, и, хотя я не могу с уверенностью сказать, кто это предложил первым, я знала, что в тот момент сеанс был мне жизненно необходим.

Поскольку тогда моему младшему брату еще не было года, моя мама не посещала миссию регулярно, и если она и проводила сеансы одитинга, это происходило дома. Я помню, что она поставила Е-метр на стол монитором к себе в залитой светом кухне. Я села напротив и взяла в руки металлические цилиндры – их диаметр был меньше диаметра банок из-под содовой, но они все равно были слишком большими для детских ладоней. Я волновалась и немного нервничала, но мое огорчение по поводу отъезда Мики отошло на второй план по сравнению с чувством причастности к взрослому миру церкви и уверенностью, что я способна преодолеть в себе эти болезненные переживания потери.

Е-метр – сокращенное от электропсихометр – работает по тому же принципу, что и детектор лжи, измеряя электрические колебания, поступающие с поверхности кожи, которые, как полагают саентологи, отображают внутреннее состояние и подсознательные переживания человека. Поскольку в дианетике («науке», на которой основана практика саентологов) моя мать была одитором высокого уровня, ее задача заключалась в том, чтобы направлять клиентов в различных ситуациях, которые они переживали, используя Е-метр в качестве инструмента, помогающего определить источники душевных переживаний, о которых сами клиенты не подозревают. Согласно учению дианетики, определение этих источников – умозрительных образов, называемых инграммами – освобождает их от «заряда», который выражается как физиологически - его передают движения иглы на экране Е-метра - так и психологически, поскольку он привязывает человека к болезни, психическим страданиям и бессознательным импульсам.

Когда я была маленькой, Е-метр приводил меня в восторг – разве могло быть иначе? Эта машина обещала показать, что происходит внутри черного ящика вашего мозга, и давала вам возможность все изменить. Иногда я втайне от матери включала эту машину и играла с ней, но мама говорила мне, что сама я не смогу проводить сеансы одитинга на себе, пока не вырасту и не пройду специального обучения. То, что моя мама могла при помощи Е-метра читать мои чувства, казалось мне волшебством, хотя, откровенно говоря, все эмоции были написаны на моем заплаканном лице. Она определила источник моей печали (я боялась, что никогда больше не увижу Мики и что он меня забудет), помогла мне сформулировать решение (я могла написать Мики, и, возможно, когда-нибудь мы сможем навестить его в Калифорнии) и привела меня в восторг, закончив сеанс словами «твоя игла успокоилась». Я чувствовала себя счастливой и уверенной в себе.

Я знала, что «спокойная игла» означала, что все проблемы решены. Я знала это, потому что моя мать была одитором, она умела делать людей счастливыми, помогала им найти и, в конце концов, одержать победу над их проблемами. Я помню, как однажды один из клиентов пришел к нам домой с букетом цветов для моей матери, и на его лице была написана глубочайшая благодарность. Он сказал, что она и сеансы одитинга, которые она с ним проводила, помогли ему изменить жизнь. Я не часто встречалась с клиентами моей мамы. Она обычно подолгу работала в миссии сайентологии, которая подчинялась оргам (организациям), непосредственно управляемым церковью.

Большую часть сеансов одитинга моя мать проводила в миссии – мне это место запомнилось своей деревянной отделкой в стиле конца 70-х-начала 80-х годов. Я часто там бывала, в основном потому, что она не могла позволить себе нанимать для меня няню – в подвале я играла с глиняными фигурками, которые использовались во время занятий, и испытывала свои скверные шутки на уставшем персонале. Атмосфера там была настолько непринужденной, что мне иногда разрешали принимать участие в дианетических тренингах, называемых курсом общения, который представлял собой набор техник, помогающих людям чувствовать себя более комфортно в различных социальных ситуациях. В рамках этого курса часть тренингов включали в себя упражнение под названием «наживка для быка»: студент должен был оставаться спокойным и сосредоточенным в то время, как другой студент должен был сделать все возможное, чтобы заставить его рассмеяться или выйти из себя. Мое лицо с вытянутым ртом, поросячьим носом и глазами навыкате сбивало спесь с многих людей, которые демонстрировали значительные успехи в этом упражнении.

Мне нравилось то, что мне разрешали проникать во взрослый мир церкви не только потому, что я была ребенком, который обожал компанию взрослых, но и потому, что меня, как и многих взрослых, охватывало чувство причастности к чему-то большому и важному. Я помню момент, когда вышел новый промо-фильм, и городская сайентологическая  организация устроила его показ в местном кинотеатре. В первой же сцене мы увидели Землю, вращающуюся вокруг своей оси, и огромную тень, расползающуюся по ней, в то время как диктор рассказывал о быстром распространении сайентологии, которое уже невозможно остановить. Мы могли делать людей лучше, сильнее, освобождать их от негативных эмоций, и я видела доказательства этому и даже переживала это сама. Я чувствовала себя особенной и очень этим гордилась.

Но в церкви детям не всегда было хорошо. В течение некоторого времени я посещала саентологический детский сад, где детей часто наказывали, надолго отправляя их в угол, чтобы там они поразмышляли над своим плохим поведением. После того, как я несколько раз вернулась из детского сада в слезах, моя рассерженная мать забрала меня оттуда и нашла способ устроить меня в первый класс школы к Мики. Хотя моя мама была отличным одитором, она не всегда оказывалась лучшим саентологом: она верила и практиковала принципы церкви, но при этом была слишком упрямо независимой, чтобы верить всему безоговорочно. Когда мама применяла техники саентологии по отношению ко мне, она делала это очень деликатно, считая, что независимо от того, была ли я реинкарнированным тэтаном (приблизительно то же самое, что душа или дух) или нет, я все же оставалась ребенком. Меня воспитывали по принципам дианетики, но не по тем, о которых вы, возможно, слышали, потому что те части саентологии, которые посвящены личным отношениям и обучению детей, слишком прагматичны и скучны по сравнению с космическими пришельцами, привлекающими всеобщее внимание. Когда я совершала плохой поступок – брала без спроса печенье, не выполняла работу по дому или издевалась над младшим братом – то, во-первых, я должна была честно в этом признаться в разговоре наедине с мамой, чтобы мое плохое поведение оставалось между нами, рассказать, что я сделала не так и кому я навредила, и, наконец, предложить приемлемую «компенсацию», чтобы исправить ситуацию.

Я появилась на свет в самом конце отношений моих родителей, и, поскольку я встречалась с отцом только во время летних поездок на Средний Запад, он долгие годы не знал, как со мной общаться, не говоря уже о том, как меня воспитывать (хотя игры в минигольф, мороженое и билеты в парк развлечений, которые он мне покупал, не были таким уж плохим решением). Саентология обеспечивала его дорожной картой в общении с людьми, и, хотя она не всегда была верной, думаю, ему было очень важно иметь некое руководство. Поскольку, казалось, я постоянно обдирала коленки и ударялась головой (слишком много минигольфа и мороженного), отец часто проводил со мной сеансы исцеления, применяя «ассист-прикосновение», технику, которую использовали саентологи-волонтеры (они применяли ее в различных чрезвычайных ситуациях, начиная с терактов 11 сентября и заканчивая землетрясением на Гаити). Ассист – это простая процедура, которая заключается в том, чтобы отвлечь внимание от источника боли или страдания и выразить свое сочувствие. Ровным и мягким голосом отец задавал мне вопросы, которые должны были заставить меня сосредоточиться на моем теле. Что болит? Колено. Можешь прикоснуться к колену? Да (касается колена). У тебя болит ухо? Нет. Где у тебя ухо? (Указывает на ухо.) Можешь дотронуться до уха? И это продолжалось до тех пор, пока я не просила его закончить сеанс. Когда мне было семь-восемь лет, этот процесс казался мне довольно нелепым, и порой в нем не было необходимости, но, должна признать, это помогало.

Мои родители встретились в церкви в начале 1970-х годов и поженились, будучи еще очень молодыми. На их свадебных фотографиях у мамы, которой тогда было 19, были светлые выпрямленные волосы, густо подведенные глаза, бледные губы и белое бархатное платье с расклешенными рукавами, украшенными кружевом, а отец, который был всего на пару лет ее старше, тогда носил бачки и был одет в черную гофрированную рубашку и белый смокинг. Как и те люди, которые декорировали наш дом, где я выросла, в оранжевых и ярко желтых цветах и поставили на кухне холодильник цвета авокадо, молодожены на этой фотографии, казалось, были уверены, что их мода никогда не утратит актуальности. Разумеется, в то время саентология мало чем отличалась от других модных групп, движений и субкультур, возникших вслед за волнениями и нестабильностью 1960-х годов. Подобно йоге, движению Up With People и строительству своего собственного геодезического купола, саентология обещала открыть перед людьми новый путь к совершенствованию личности и созданию лучшего мира. В миссии всегда можно было найти копии популярного буклета под названием «Дорога к счастью» (The Way to Happiness), и я была уверена, что это будет первый курс, который мне предстоит освоить, когда я стану достаточно взрослой: на обложке была изображена радуга, перекинувшаяся через заросшую травой тропинку. Моему маленькому пони там бы понравилось.

Я не помню, чтобы я чувствовала, что я отличаюсь от других детей, но во мне не было ничего откровенно саентологического – ничего, чего я не могла делать или делала из-за религиозных убеждений моих родителей. Как и большинство детей, я хорошо умела приспосабливаться к странностям моих сверстников и не слишком стеснялась демонстрировать свое любопытство или осуждение: друзья наших соседей были мормонами, я никак не могла понять, почему им нельзя пить газировку – никогда в жизни нельзя. Какое отношение имеет газировка к религии? Возможно, я относилась к саентологии точно так же, как другие люди относятся к своим религиозным практикам, но я никогда не считала ее религией: если бы я могла тогда сформулировать свое понимание ее, то я назвала бы ее научной философией. Именно поэтому я была поражена и взволнована, когда я впервые увидела по телевизору «Самолет», где саентология упоминалась в откровенно нелицеприятном контексте.

Если бы я росла в церкви на 20 или даже на 10 лет позже, уверена, я бы привыкла к таким вещам, к разного рода оскорблениям в адрес церкви и ее членам, я бы с большей осторожностью относилась к посторонним, защищала бы себя и своих близких от неловких моментов или критики, скрывая нашу связь с церковью. Но тогда знаменитости и пресса мало интересовались саентологией, отчасти - из-за ее агрессивного отношения к противникам. Отсутствие интернета приводило к тому, что до меня почти не доносилась критика в адрес саентологии. Это также привело к тому, что, когда моя мать начала разочаровываться в церкви, ей некуда было обратиться, чтобы подтвердить свои подозрения об этой организации или найти выход из нее. Но я не сомневаюсь в том, что дети, которые сегодня растут в церкви, чувствуют себя частью чего-то важного и что некое волшебство окружает имя Рона Хаббарда. Уверена, они, как и я когда-то, с любопытством заглядывают в «офис Рона» - комнату, которая есть в каждой организации, где находятся модели его кораблей, копии его книг и даже стеклянная  пепельница на массивном деревянном столе.

Я помню, как странно выглядело помещение организации при свете свечей в ночь, когда умер Рон Хаббард, какое волнение я чувствовала, стоя рядом с мамой и отчимом в этой неловкой тишине, когда мне доверили держать свечу. Я чувствовала, что мне очень повезло, что я жила в то же время, когда жил он, хотя я никогда не видела его вживую, и я представляла, как я буду рассказывать следующим поколениям об этой ночи. Вместо этого, рассказ об этой ночи превратился в анекдот для вечеринок, в способ увести разговор в сторону от сложных и длительных отношений моей семьи с церковью.

Саентология и я: во что на самом деле верят саентологи

Будучи ребенком родителей-саентологов, ребенком, появившимся на свет в тихой комнате, где все было подготовлено к возвращению реинкарнированного тэтана, я быстро освоила специализированную терминологию Церкви. Когда я была еще совсем маленькой, я ходила вместе с матерью на курсы в центреы Flag Land в Клируотер в штате Флорида и в Лос-Анджелесе, надев футболку, на которой было написано «future OT», - совершенно непонятное обычным людям сочетание, увидев которое любой опытный саентолог поймет, что меня готовят к тому, чтобы я освободилась от своего «реактивного разума» и «очистилась», прежде чем подняться по «мосту к абсолютной свободе» и достичь уровня ОТ (оперирующего или действующего тэтана). Если бы я выбрала для себя путь интенсивного изучения саентологии и тренировки, я, вероятно, имела бы не больше долгов, чем я имела по студенческой ссуде, но мне не пришлось выбирать: я была еще слишком маленькой, чтобы ходить на курсы саентологии, когда моя мать ушла из Церкви, а когда по прошествии некоторого времени
отец попытался устроить меня туда, мне не позволили там учиться из-за того, что моя мать имела статус врага Церкви.

Воспитываясь в окружении терминов и идей саентологии, я выработала в себе способность переключать языковой регистр – способность быстро, почти подсознательно, менять язык, попадая в различные социальные сферы. Вплоть до сегодняшнего дня мне кажется, что когда я встречаюсь со своими родителями, у меня в голове как будто открывается дверца, позволяющая мне использовать тот особенный язык. Но эта дверца закрывается, когда я со своими друзьями,  не давая мне случайно проговориться о какой-нибудь инграмме, поставив себя в неловкое положение. Но я до сих пор иногда путаюсь. Однажды мне пришлось спросить у своей матери, было ли слово «энтурбуляция», означающее состояние крайнего возбуждения, когда человек не способен ничего делать,  саентологическим термином или обычным словом, и, черт побери, я пережила именно это состояние, когда мама сказала, что это не обычное слово. Пока я росла, я слышала и использовала этот термин так часто, что в моем сознании установилась прочная связь между ним и специфическим психологическим состоянием, которое я ощущала и переживала как энтурбуляцию. Если этот термин не был настоящим словом, значило ли это, что другие люди никогда не переживали этого состояния? Как я могла объяснить им мое состояние, если они не понимали этого термина?

Разумеется, я могла объяснить им это состояние, не прибегая к специализированному языку Церкви – именно это я и делала. На самом деле, большая часть базовой терминологии, которой пользуются саентологи, вполне понятна людям, воспитанным в евро-американских традициях. Основатель саентологии и ее предшественницы дианетики Лафайетт Рональд Хаббард (Lafayette Ronald Hubbard), который не смог добиться успеха как писатель-фантаст, а позже создал новую «науку разума», был типичным американцем 20-го века. Хаббард искусно соединил западную философию и восточную религию, воспользовавшись (правда, чаще всего это выглядело как кража) различными традициями, чтобы создать «научную религию», которая прекрасно согласовывалась с типично американской зацикленностью на собственной личности и которая соединила в себе  самоуверенность Эмерсона и самореализацию Опры. Как любая другая религия, она становится все более сложной и эзотерической по мере того, как вы в нее углубляетесь, но ее фундаментальные принципы довольно просты. В них нет ничего настолько же невероятного, как буддистский императив об очищении себя от желаний или христианское требование признать три ипостаси бога.

Когда люди узнавали, что я воспитывалась в традициях саентологии, практически все были заинтригованы такими новостями. С годами я выработала простое объяснение того, во что верят саентологи. Главным образом, саентологи верят в бессмертную духовную сущность, называемую Тэтаном, которая, по сути, представляет собой душу, в плотское основание и в движимый импульсами «реактивный ум», который по существу соответствует бессознательному. Сохраняя все плохое, что случалось с человеком в ходе жизни, реактивный ум диктует человеку его действия в соответствии с принципом «раздражение-ответ», обходя наш сознательный аналитический ум. Саентологи верят, что когда человек освобождается от своего реактивного ума, он достигает состояния «чистоты» и становится «оперирующим тэтаном» (ОТ). В ранних работах по дианетике чистота понималась как высший уровень, которого человек может достичь. (Позже Хаббард «открыл» дополнительные уровни ОТ, включая скандально известный уровень ОТ-3.)

Дианетический одитинг, форма регрессивной терапии, в которой применяется Е-метр с целью измерения уровня психологических реакций, это процесс, посредством которого человек освобождается от своего реактивного ума. Согласно теории дианетики, сознание состоит из образов, основанных на прошлом опыте, которые мы используем, чтобы делать выводы и принимать решения в конкретных ситуациях. Эти образы в реактивном уме называются инграммами, которые воспринимаются как источники разного рода расстройств, от мигрени до неумения разбираться в мужчинах. Термину инграмма трудно подобрать эквивалент из повседневного языка, но, в сущности, она представляет собой хранимый подсознательный образ, который способен оказывать на нас влияние. Эти образы зачастую способны причинять нам вред, действуя примерно также как то, что люди часто называют фобиями или просто плохими ассоциациями. В течение многих лет, чтобы объяснить понятие инграммы, я пользовалась примером из книги, которую я получила в качестве подарка на Рождество 1986 года, но учитывая склонность церкви к разного рода судебным разбирательствам, я приведу другой пример из своего личного опыта.

Скажем, вы росли рядом с океаном, и однажды теплым днем вы, сидя и болтая ногами в воде, увидели (или подумали, что увидели – это не имеет значения), как мимо ваших ног скользнула мурена, и внутри вас все похолодело. Вы были довольно молоды, когда это произошло, и вы плохо помните подробности происшествия, но в последующие годы вы испытываете животный ужас перед любой непрозрачной водой: вы не просто боитесь оказаться в такой воде, вас охватывает страх при одной только мысли о ней. Это ваша инграмма. По ходу жизни эта инграмма может породить «вторичный» «замок» и «цепочку», которые связаны с первоначальной инграммой: к примеру, боязнь воды может мешать вам заниматься плаванием в летнем лагере, а издевки ваших сверстников только добавят страдания, которые вы испытываете в связи с первоначальной инграммой.

Во время сеанса одитор пытается оценить, определить и стереть эти подсознательные образы, которые хранятся в реактивном уме. Глядя на показания Е-метра, отражающее ваши эмоциональные ответы, одитор будет задавать вам вопросы, начиная чаще всего с информации из вашей личной анкеты или просто с событий вашего дня. «Что вы делали вчера?»-  может спросить одитор, и пока вы рассказываете о событиях вчерашнего дня, он может заметить резкие движения стрелки, когда вы упомянете о разговоре с вашей подругой Анной, после чего обязательно последует вопрос: «О чем вы говорили с Анной?» Пока вы пересказываете свой диалог с Анной, одитор заметит резкое движение стрелки в тот момент, когда вы упомянете о запланированном отдыхе в домике у озера, и начнет расспрашивать вас об этом месте: «Вы когда-нибудь прежде там бывали? Вам нравится ездить в отпуск? Планируете ли вы купаться?» Думаю, идея ясна. Эта беседа продолжается до тех пор, пока одитор не проследит вашу инграмму до момента ее формирования, возможно даже в вашу прошлую жизнь. И таким образом не нейтрализует ее.

В этом заключается фундаментальное учение Церкви саентологии, и большинство людей, которые вступают в эту организацию, посещают курсы и убеждаются, что в их случае одитинг работает, он помогает им чувствовать себя более уверенными, сильными и способными контролировать ситуацию. Разумеется, существует и другая сторона Церкви, та сторона, где, в случае если «техника» вам не помогает и у вас есть проблемы, решить которые саентология неспособна, и где бог запрещает вам высказывать критику в адрес Церкви и ее действий – тогда вас наказывают, изгоняют и заставляют вас чувствовать, что во всем виноваты только вы сами (вы можете даже стать таким, как моя мать – «подавляющим» человеком, кем-то, кто открыто противостоит саентологии). Но если бы у саентологии не было определенного числа успешных и очень состоятельных практикующих последователей, она никогда бы не стала такой популярной и не смогла бы пережить недавние потрясения.

«А как насчет пришельцев?» - спрашивают некоторые. Это приводит меня к той части истории, которая адресована людям, имеющим весьма поверхностное понятие о саентологии: хватит уже о Ксену! Никогда о нем не слышали? Тогда слушайте: в далекой-далекой галактике злой властелин Ксену решил справиться с проблемой перенаселения, отправив миллионы пришельцев на Землю, где они внедрялись в тела людей, принося своим хозяевам болезни и страхи, и чтобы их изгнать, требуется проводить сеансы одитинга (да, в той серии South Park все верно). Однако необходимо отметить, что, когда обычные люди заговаривают о Ксену или ошибочно утверждают, что он является основой Церкви, они понимают, что практикующим саентологам история Ксену неизвестна. История Ксену возникает только тогда, когда человек достигает ультрасекретного уровня ОТ-3, до которого он может подняться, лишь полностью очистившись, а для этого ему нужно потратить десятки тысяч долларов на одитинг и курсы, которые длятся десятилетиями. Мой отец, который состоит в Церкви уже почти 50 лет, так и не смог подняться выше уровня ОТ-1.

Меня очень огорчает, когда я слышу, что саентологи, должно быть, либо психи, либо люди, которым хорошо промыли мозги, потому что они верят в Ксену. Правда заключается в том, что они либо еще ничего не знают о Ксену, потому что они еще пока новички (или потому что им не хватает денег, чтобы приблизиться к «мосту к абсолютной свободе»), либо они все-таки узнали о существовании Ксену после многих лет тренировок, потратив десятки тысяч долларов на курсы и успев трансформировать круг своей семьи и друзей, который теперь состоит практически исключительно из других верующих, которых заставят отказаться от них, если он отрекутся от учения Рона Хаббарда. Некоторые из этих людей скрывают свое неверие и принимаются искоренять назойливых телесных тэтанов, мешающих им жить. Другие просто сравнивают эту легенду с другими сказаниями религиозного толка и утверждают, что ее не стоит понимать буквально.

Когда я сама узнала об уровне ОТ-3 в возрасте 12-13 лет из средств массовой информации, я задала своему отцу вполне невинный вопрос, потому что мне было трудно принять то, что он может верить таким вещам. Когда он понял, что то, о чем я его спрашиваю, было уровнем ОТ-3, он начал заметно нервничать и сказал мне, что он еще не готов для подобной информации. Все потому что саентологи верят, что, если вы узнаете о высших уровнях до того, как вы полностью к этому подготовитесь, вы серьезно заболеете – очень удобный способ сохранить под своим крылом людей, которые еще не успели полностью посвятить свою жизнь и свои финансы Церкви, в тот момент, когда они вдруг узнают, что все это  - просто бред сумасшедшего.

Саентология – это не единственная религия, которая скрывает свои эзотерические знания от всех, кроме самых преданных своих последователей. Иудаизм и мормонство, к примеру, а также другие христианские секты раскрывают особые знания только мужчинам определенного возраста или духовенству. История Ксену похожа на ту часть тибетского буддистского учения, в которой последователи должны мысленно вступить в сексуальную связь с божеством, чтобы достичь озарения. Для большинства последователей, которые никогда не достигают высоких уровней, их существование просто бессмысленно.

Не думаю, что это справедливо критиковать религию только на том основании, что она не имеет ничего общего с тем, как ее воспринимают ее последователи. Можно найти множество причин для критики в адрес церкви, основанной не на том, во что верит саентология, а на том, как с этими верующими обращается организация, которой они так много отдали.

Саентология и я: уход из церкви

Я никогда не пишу об этом в моей автобиографии, но это правда: у меня первоклассная саентологическая родословная. Мои дедушка и бабушка по отцовской линии всерьез занялись дианетикой в 1950-е годы. Я читала записи с собраний, которые они проводили в своем богатом пригороде, обсуждали «новую ментальную науку» и проводили сеансы одитинга друг с другом. Разумеется, они были ранними последователями, однако, судя по записям, их собрания больше напоминали встречи клуба любителей книг, чем форпосты расцветающего культа. Мой дедушка открыл для себя дианетику, прочитав статью в Astounding Science Fiction – журнале, главный редактор которого был в дружеских отношениях с Роном Хаббардом (L. Ron Hubbard) и в течение некоторого времени преданным сторонником его идей.

Познакомившись с принципами дианетики еще в детстве, мой отец пришел в церковь саентологии уже вполне сформировавшимся человеком, спустя много времени после того, как его родители потеряли к ней интерес. Изрядно пострадавший от излишеств 1960-х годов, но все же сохранивший веру в человеческий потенциал, которую он вынес из той эпохи, мой отец нашел в церкви направляющую философию жизни. Когда он познакомился с моей матерью на одном из саентологических мероприятий, ей было всего 17 лет, и в церкви она пыталась найти убежище от ужасной жизни дома. У каждого из них были свои демоны, которых необходимо было победить, и церковь, предложившая им научную методику освобождения сознания, им очень импонировала, - точно так же, как им импонировала идея, что принципы дианетики могут сделать мир лучше.

Поженившись в юном возрасте, мои родители развелись в 1979 году, спустя два года после моего рождения. Моя мать очень быстро продвигалась с одного уровня на другой, достигнув, в конце концов, уровня ОТ-7 и став одитором высшего уровня после прохождения курса подготовки на базе Флэг-Лэнд в Клируотер, штат Флорида. На фотографиях, сделанных в мире Диснея в 1980 году или около того, видно, что я гуляла с одной из внучек Рона Хаббарда, розовощекой, рыжеволосой девочкой, которая в тот день не снимала свою шляпку.

Родившаяся и выросшая на Среднем Западе, моя мать собрала вещи и переехала на другой конец страны, чтобы работать в развивающейся миссии в Сиэтле. Хотя помощь другим людям приносила моей матери удовольствие, с годами у нее появлялось все больше сомнений по поводу самой организации. Это отчасти объяснялось тем, что изменения в системе франшиз церкви сделали атмосферу в миссии гнетущей. Моя мать, в отличие от отца, никогда по-настоящему не верила во все это, никогда не выступала за чистоту доктрины. Пока она проходила курс обучения на базе Флэг-Лэнд, она вместе со своими друзьями в шутку высмеивала максиму Хаббарда о том, что 95% людей по своей природе хорошие, и называла себя членом «клуба по природе плохих». Моя мать всегда испытывала внутреннее недоверие к тем людям, которые настолько серьезно относились к саентологии, что были просто неспособны понять шутку, при этом ее недоверие зачастую сходило ей с рук, потому что она была очень успешным одитором, человеком, который мог добиться хороших результатов даже в самых безнадежных случаях.

Но она никогда не могла похвастаться неуязвимостью, особенно в тот довольно специфический период жизни церкви. В 1982 году, как пишет Джанет Рейтман (Janet Reitman) в своей замечательной книге «Саентология изнутри» (Inside Scientology), молодой Дэвид Мицкевич (David Miscavige), нынешний лидер церкви, объявил, что все независимые миссии, подобные той, в которой работала моя мать, переходят под контроль нового образования – Центра религиозной технологии. Этот шаг подорвал влияние миссий и их потенциал в зарабатывании денег: они все еще могли предлагать курсы и одитинг, однако теперь они должны были направлять часть своих клиентов в местный орг. Во главе миссии, где работала моя мать, встал новый человек, который оказывал на своих подчиненных огромное давление и заставлял их поддерживать и увеличивать «статистику» - то есть, число людей, приходящих в церковь, которые записывались на курсы, на сеансы одитинга или переживали «победы» (то есть определяли и уничтожали инграммы, о которых я писала во второй части) во время сеансов. Даже самый низкооплачиваемый персонал испытывал на себе это давление, потому что на нем тоже лежала доля ответственности за то, чтобы «Дианетика» оставалась в списке книжных бестселлеров: когда выходили в свет новые издания «Дианетики», сотрудники миссий были обязаны покупать множество копий. Если статистика падала или не росла с той скоростью, какую установил центр, кто-то должен был нести за это ответственность, и кто-то всегда нес эту ответственность – моя мать называла это «синдромом голов на пиках».

Чтобы понять, к чему все это привело, необходимо для начала разобраться в саентологических понятиях «этики» как в традиционном смысле поведения и моральных принципов, так и в смысле системы наблюдения друг за другом. Саентологи верят, что если вы совершаете ошибку в чем-то – неважно, начинаете ли вы действовать против морального кодекса группы, воруя или обманывая, или просто опоздали на работу - это является результатом «оверта», то есть неспособности быть честным. Если вы совершаете оверт против людей или организации и признаете их – обычно вы должны записать их и передать Церкви – вы берете на себя ответственность за вашу ошибку, после чего проблемы исчезают (вы начинаете приходить на работу вовремя и перестаете воровать). Но если вы не признаете факт оверта, вы начнете искать недостатки в человеке или вещи, которым вы причинили вред, чтобы оправдать свое плохое поведение, и вы будете продолжать вести себя плохо. Подобные убеждения порождают ошибочные стимулы: если что-то идет не так, вы начинаете искать причину во всех людях, окружающих ту или иную вещь, но не в самой вещи. В случае с миссией моей матери источником «проблемы» неудовлетворительной статистики были названы не слишком высокие требования руководства и не укрепившееся в обществе подозрительное отношение к саентологии, а люди, которые, предположительно, не соблюдали этику.

Именно здесь происходит извращение сути: идея о том, что вина всегда лежит на отдельном человеке, помогала оправдывать режим слежки, в которую включились как руководство Церкви, так и ее рядовые члены, поощряемые за то, что они следили друг за другом и докладывали о фактах сомнительного поведения. Если вы не хотели, чтобы вашу голову подняли на пики, вы изо всех сил старались найти другого козла отпущения. В саентологических миссиях и оргах есть огромное количество «этических досье» на каждого ее члена, в которых подробно записаны все их оверты и доносы других саентологов, которые, как они полагали, стали свидетелями поведения, не соответствующего этике организации (то есть, фактически эти досье представляли собой ваш собственный дневник плюс донесения на вас всех членов организации, которых вы знали). Атмосфера паранойи и взаимного недоверия, которую насаждала эта система, сделала миссию крайне неприятным местом для работы, и к моменту смерти Хаббарда в 1986 году моя мать уже серьезно задумывалась о том, чтобы уйти из нее. У меня навсегда сохранились смутные воспоминания о том, как однажды поздним вечером мы с матерью ехали домой на машине, и я очень радовалась тому, что я сидела на переднем сиденье, а моя мать рассказывала мне об абсолютно взрослых вещах, объясняла сложную организационную политику и психологическую динамику в миссии, добавляя, что это все, возможно, значит, что ей пора оттуда уходить.

Как пишет в своей книге Райтман, захват системы франшиз церкви Мицкевичем в середине 1980-х годов привел к уходу из нее тысяч людей – нашу миссию тоже покинули несколько человек. В каком-то смысле это было очень удобно, потому что тех, кто уходил, можно было легко превратить в козлов отпущения, не затрагивая никого из оставшихся членов. Любого, кто уходил из церкви, обычно объявляли «супрессивным человеком» (врагом церкви и представителем тех 5% человечества, которые по своей природе плохие), и все члены церкви должны были немедленно прекратить с ним какие-либо контакты – в противном случае они сталкивались с серьезными неприятностями. (Для справки: «серьезные» нарушения этики карались внутри церкви довольно жестокими способами. К примеру, провинившихся могли заставить пройти крайне дорогостоящие курсы, а порой они должны были выполнять тяжелую физическую работу или даже терпеть физическое наказание. В своей книге Райтман подробно описывает практику подобных наказаний.) Тем не менее, моя мать отказывалась полностью подчиниться этим ограничениям. Она не верила, что ее личный рост или эффективность как одитора могли быть скомпрометированы ее общением с бывшими членами церкви, которых называли «белками», поэтому она в тайне поддерживала отношения с теми, кого провозглашали врагами церкви.

Я не слишком хорошо помню, чтобы моя мать говорила о том, что она теперь называет соломинкой, которая сломала спину верблюду – о доносе, в котором рассказывалось о том, как я играла на деткой площадке с сыном человека, недавно покинувшего церковь. Моя мать была крайне недовольна не тем, что лично она стала объектом обвинений в нарушении этики, а тем, что кто-то посмел нападать на ее ребенка, это привело ее в бешенство, и поэтому она решила уйти. Я помню тот момент, когда мы собирались уйти, и мать писала письмо руководству церкви, в котором объявляла о своем желании уйти и объясняла причины ее решения. В течение некоторого времени мы ждали, объявят ли ее «супрессивным человеком» или нет, чего лично я ждала с нетерпением, как какого-то приза, но в то же время боялась, потому что знала, что это может серьезно усложнить жизнь моему отцу.

Церковь не любит, когда из нее уходят, особенно когда уходят люди, достигшие больших высот, поэтому травля началась еще задолго до того, как мы официально покинули церковь. Однажды нас пригласила на барбекю одна мамина подруга по имени Джоди, бывший член саентологической церкви, чей сын как раз и был тем мальчиком, за игру с которым на меня написали донос. Хотя моя мама уже планировала уйти из церкви, в тот момент наш уход еще не был официальным, поэтому она не хотела афишировать свое общение с белками. Тем не менее, кто-то узнал о запланированном барбекю, и незадолго до нашего выхода из дома, Джоди позвонила матери и сообщила, что два члена церкви припарковали свою машину напротив ее дома, что в случае если она появится там, они немедленно напишут об этом еще один донос. Это только раззадорило мою мать, и мы тайком проникли в дом ее подруги, перебравшись через забор на заднем дворе. Мой приятель Джейсон и я были в восторге от того, что в нашей жизни появились шпионы, и мы немедленно начали нашу собственную разведывательную операцию, осторожно наблюдая за ними из окна в гостиной и организовывая дежурства в разных частях дома, пользуясь при этом переносной рацией Джейсона и передавая по ней жизненно важные сообщения, вроде «они достали еду – думаю, это Burger King».

Когда мы официально покинули церковь, началась настоящая травля, которая прекратилась только спустя восемь лет. Профессиональные частные сыщики приходили к нашим соседям и задавали им вопросы о нас, они копались в нашем мусоре и оставляли на автоответчике сообщения с угрозами и обвинениями. Хотя я знала, что это огорчает мою мать, я также ощущала своего рода гордость, потому что мы, оказывается, были настолько важными (и опасными) людьми, что на хвосте у нас сидели частные сыщики. Только спустя много лет я поняла, насколько тяжелым и напряженным для моей матери был этот период, когда она пыталась вновь наладить свою жизнь. Самой страшной угрозой была угроза судебного преследования. Сегодня саентологию открыто обсуждают и критикуют в прессе и на сотне сайтов и блогов, но 25 лет назад только самые отчаянные люди и информационные источники осмеливались высказаться против нее, опасаясь агрессивной тактики «честной игры» со стороны церкви.

Приведу пример. Через несколько лет после нашего ухода моя мать начала сотрудничать с организацией под названием Cult Awareness Network (CAN), которая предоставляла всю необходимую информацию людям, считавшим, что их близкие попали в руки религиозных сект. С учетом ее саентологического прошлого и ее опыта жизни внутри и за пределами церкви, моя мать идеально подходила на роль депрограммера, способного предложить альтернативное мнение человеку, который сознательно отгородился от мнения окружающих. Но некоторые из этих людей не смогли по достоинству оценить ее опыт, и когда пятидесятник по имени Джейсон Скотт (Jason Scott) подал на CAN в суд за нарушение его гражданских прав, церковь саентологии, которая не имела никакого отношения к этому случаю, но которая видела в CAN серьезного врага, поддержала его и даже выписала чек, чтобы он мог покрыть судебные расходы. Церковь выкупила имущество CAN у суда по делам о банкротстве, и по сей день она продолжает владеть и управлять организацией CAN – организацией по борьбе с сектами.

Когда моя мать ушла из Церкви саентологии, ей было немногим за 30, у нее было двое детей и крайне скудный опыт работы. Хотя она стала опытным консультантом, она никогда не проходила никаких курсов за пределами церкви. Тем не менее, многие ее клиенты даже после ее ухода хотели, чтобы она продолжала их консультировать. Однако кто-то сообщил об этом церкви, и в течение многих месяцев в нашем доме раздавались звонки с угрозами подать на мою мать в суд за то, что она пользовалась методиками церкви и занималась терапией, не имея лицензии. У нее были все причины полагать, что эти угрозы не были пустыми, поэтому ей нужно было найти для себя какое-то новое занятие. В конце концов, она вернулась в колледж и закончила курс, который начала 15 годами ранее, а затем создала свой бизнес и добилась большого профессионального успеха - благодаря своим способностям и мужеству.

Я знаю, что моя мать волновалась, что наш уход из церкви мог повлиять на мои отношения с отцом и только усугубить и без того сложные отношения между ними. В какой-то момент, особенно после жениться отца на ярой последовательнице церкви, он полностью отказался даже разговаривать с моей матерью: если он звонил по телефону, и она брала трубку, он молчал до тех пор, пока она не высказывала ему все, что она о нем думает, и не звала к телефону меня. В моих отношениях с отцом тоже было довольно много напряженных моментов, но, как многие другие отцы и дети, мы в основном старались обходить острые углы и находить другие способы общения. Я думала, что мы можем продолжать следовать подобной стратегии вечно, но этому не суждено было свершиться.

inoСМИ.Ru