Юрий Курбатов. По статистике, я уже труп: бывший атеист в поисках рая

Я был сознательным, активным атеистом, любящим дебаты на религиозную тему. К недалеким, «запуганным Богом» людям я чувствовал неприязнь, смешанную с брезгливостью. Ведь они отказываются брать на себя ответственность, находят причину своих недостатков в Боге, вместо того, чтобы бороться с ними и честно глядеть правде в глаза…

Сейчас я понимаю, почему атеистическая позиция в полемике, как правило, проникнута некоторым чванством и издевкой над оппонентом. Атеист может не разделять мнение эколога на тему глобального потепления, но никогда не будет переходить определенную грань приличий. Но если речь идет о вере, то обычно атеист пытается шокировать верующего оппонента своим пренебрежением к его позиции. Я думаю, это форма психологической защиты: любой человек, дерзнувший разобраться в христианстве честно и без предубеждения, рискует стать верующим. Так устроен мир: непредвзятый человеческий интерес ко Христу вознаграждается верой. Человеческую любовь невозможно противопоставить божественной: они притягиваются, а это чревато обретением веры. Это пугает, угрожает разрушением картины мира. Поэтому дебатировать на эту тему куда проще с чувством ненависти и превосходства.

На мой взгляд, все различие между верующим и атеистом — в том, что у верующего человека — две вселенные – материальная и духовная, а у атеиста — одна. Верующий тоже живет в материальной вселенной, и прекрасно понимает логику атеиста. А вот атеисту аргументы из иного мира просто непонятны, они кажутся блажью, романтизмом, чем-то оторванным от реальности, тем более что в мире материальном Бога действительно не найти. Ведь даже самые удивительные чудеса можно объяснить неизвестными законами природы или статистической погрешностью.

Действительно, статистика не приводит ни к каким выводам. Вот случаи из моей жизни:

Один раз в горах подо мной оборвался камень, и я долго висел на пальцах, прежде чем ухитрился зацепиться руками за какие-то щели, и постепенно спустился туда, где уже смог стать на ноги.

Один раз зимней ночью я оборвался на железнодорожном мосту, и упал с него. И не писать бы мне этих строк, если бы моя нога не застряла в узком промежутке между шпал, и я, как летучая мышь, не завис над покрывшимся еще некрепким льдом Сеймом.

Один раз новорусский идиот, когда его посетила «белочка», вытолкнул меня с балкона пятого этажа, да еще обрывал мои уцепившиеся пальцы. И если бы не помощь ребят, случайно заметивших какую-то возню на балконе, и высадивших закрытую дверь, то я бы имел, ммм… несколько другой адрес прописки.

Один раз мой велосипед сбила машина, и я удачно долетел до газона, отделавшись лишь небольшими ссадинами (и царапинами от когтей моего кота, который мирно ехал за пазухой, но после падения в панике вылез по моей спине и забрался на голову).

Один раз нездоровый гражданин наставил мне в голову ствол, и убрал его только после того как я сказал «ну, стреляй». Один раз я чуть не помер от потери крови (с тех пор во мне около литра крови безвестного донецкого шахтера, — помогай ему Бог). Это — не считая четырех сотрясений, два из которых я получил, когда толпа самозабвенно пинала меня ногами по голове, причем оба раза — на отшибе, в безлюдных местах.

А ведь это — далеко не все, что я мог бы рассказать. Я пишу это не из ложной бравады: ведь в том, что я жив, нет моих заслуг: так случалось вопреки моей воле. С точки зрения статистики я — уже труп. Помогли ли мне все эти эпизоды обрести веру? Да ни капли. Когда я висел в горах над пропастью — я не молился со страху, а матерился. Я не знал, как реагировать по-другому. Все эти случаи слишком материальны, чтобы открыть для себя новый мир. В них – нет усилий личности на этом пути.

И вот здесь — самая загвоздка. Все мы видим глазами только материальное. Мы можем в нашем материальном мире достигать материальных побед, — в физкультуре, или, например, в бизнесе. Но чтобы стать верующим, нужна душевная победа. Нужно перешагнуть через грань известного мира, добровольно и осознанно прыгнуть в пропасть неизвестного. Пуститься в плавание туда, не зная куда, чтобы найти Того, о Ком не имеешь понятия. Иными словами — просто взять и помолиться, — своими словами, искренне, неизвестному, живому Богу. Всё. Господь не заставит Себя ждать. Через два-три дня, может через неделю, или даже через месяц, но жизнь станет меняться. Появится тот самый параллельный мир.

Но ведь это почти невозможно. Это же — взять и сломать свою привычную скорлупку, свою ракушку. И первое, что приходит в голову — это «значит мне придется все время ходить в Церковь, завязать с анашой, а с Людкой оформлять отношения». Да. Придется. А что ты хочешь: это же — не через костер на Ивана Купалу прыгать и не в Call of Duty играть. Это же — настоящая работа над улучшением себя, любимого. Настоящий прогресс идет только через боль и дискомфорт. И оценивать работу над собой с точки зрения приятно/неприятно — это лукавый сатанинский ответ. Толстяку нужно бегать и отжиматься. Больному кариесом — идти к стоматологу. Уныло? На этом месте многим можно дальше не читать.

А почему бы и нет? Ведь это духовное самолечение всегда можно бросить. Спрыгнуть, как говорится, с темы. Вернуться к свободным отношениям, цивилизованному сообществу и анаше. И на контрасте понять, что было-то лучше, правильнее. Чтобы почувствовать, как это — православить, правильно понимать мир во всех его измерениях.
Предположим, ты не спрыгнул. Что будет дальше?

А дальше начинается период неофитства. Период этот полон ошибок, глупостей, различных чудес и новых ощущений. Период яркий, незабываемый, который потом всю жизнь вспоминается очень нежно и трогательно. Медовый месяц.

Ты вдруг понимаешь, что можно любить людей, не влюбяясь в них, не очаровываясь, но в то же время и не акцентируя внимание на их недостатках. Ты понимаешь, что тяжело пройти мимо больного или нищего. Куда-то деваются закоренелые вредные привычки. Они уходят легко, сами по себе, и ты с удивлением вспоминаешь, как боролся с ними, будучи атеистом. Как терпел, но они умели ждать, и в итоге оказывались сильнее.

В то же время, становясь на молитвенное правило, ты вдруг обнаруживаешь, что помолиться 15 минут – куда тяжелее, чем пару часов плясать на дискотеке. Ты начинаешь прислушиваться к себе, замечать перемены настроения, спонтанную немотивированную агрессию или, наоборот, удивительные приливы миролюбия. Поражает, что мир новых духовных открытий – он сугубо твой, личный, и все твои внутренние победы и поражения уже невозможно свалить на обстоятельства. Духовный мир напоминает сказку: ты можешь стать милосердным Иваном-Дураком, или наоборот, Кощеем Бессмертным.

Удивляет и однотипность ощущений этого периода для всех неофитов. Древние святые дотошно и скрупулезно описали все червоточины души, все ямы и извилины духовного пути. Вон там — «Ведьмин студень», а здесь — «Комариная плешь». Ты понимаешь, что это — действительно дорога, — незримая, духовная, с кочками, поворотами и виражами, а не набор абстрактных догм, красивых фразочек о высоком, или странных галлюцинаций. Короче, тут ты понимаешь, что всё это — всерьёз.

Этот период очень важен, как важно начальное образование. Без первого класса школы не стать ученым, без самых детских ошибок не будет взросления.

На своем корабле Церкви юнга все дальше и дальше отплывает от уютненькой бухты атеизма. Внезапно он открывает для себя Дионисия Ареопагита и Максима Исповедника, узнает про антиномичность мира, мистическую математику Троицы, равной Единице, и даже про Божественный мрак. Открывает потрясающие по глубине интуиции Иоанна Лествичника и аввы Дорофея, удивительно точные и красивые образы наших современников — Николая Сербского и Паисия Святогорца. Ну и конечно – Евангелия. По непонятным причинам в этих давно известных книгах ты открываешь каждый раз что-то новое. Каждый раз. Евангелия – вообще удивительны своей потусторонней силой. Своим мощным духовным послевкусием, если так можно выразиться.
С берега еще доносятся крики о том, что Православие — это слепая вера зачуханых старушек. Но они уже вызывают улыбку.

— Не только, — хочется сказать им в ответ, — не только.

Вдруг, в один прекрасный день ты понимаешь, что вера — живая. Что это не набор непогрешимых догм, не свод законов, а сама жизнь, которая имеет внутренний, живой ответ на любой твой вопрос. А все, о чем писали святые — это их радостное переживание того же открытия, с которым столкнулся и ты. Именно поэтому она приемлема и для высоколобых научных специалистов, и для малограмотных деревенских старушек.

Так один за другим лопаются мифы. А голоса с берега постепенно слабеют, по мере того, как паруса корабля наполняются новым, неизвестным Духом.

На одном языческом сайте я видел демотиватор «Мой Бог рабом меня не кличет». Подобные издевки о рабской психологии христиан можно услышать и из уст атеистов. Хотелось бы задать автору встречный вопрос: чувак, ты наверное не пьешь, не куришь, не хвастаешься, не гневаешься, не обижаешь ближнего, не заришься на чужую жену, не завидуешь, не превозносишься? Ты никогда не трусил, не крал, не обманывал? Если это так — ты раб Божий. А если нет — то ты раб страстей. Ведь раб Божий — это человек, который не хочет быть рабом пороков. И вся битва христианина до гробовой доски — преодоление раба, чтобы стать сыном.

Еще один «канонический» образ — толстый поп-злодей на мерседесе. Серьезные люди с экрана телевизора в либеральных передачах клеймят священников, доказывая их лицемерие. Хорошо, предположим, что поп-злодей. Если вы говорите правду – подайте на него в суд. Но вера тут причем? У меня был знакомый парень, который был известным в городе планокуром, а потом вдруг стал верующим, и даже принял сан. Но траву курить не бросил. И люди говорили: отец Сергий — наркоман. Церковь — плохая. Ок, Сергей не справился с вредной привычкой. Он пал, он не смог подняться, и его извергли из сана. Это его трагедия. Но причем тут вера? Вера — это императив: она призывает стать лучше. Если поп — злодей, — значит ли это, что вера — неправильная? Нет, ведь у нас есть примеры святых.

Потом ты это все узнаешь, ты понимаешь, как устроен корабль. Ты знаешь, как поднять парус, где лежит топорик для рубки канатов, какой шильдик у штурмана и как измерить дрейфомером курс корабля. У тебя есть карта отмелей и рифов. Фактически ты чувствуешь себя капитаном. Вальяжной матросской походкой ты прогуливаешься по палубе, и небрежно даешь советы остальным матросам. Правда, случись небольшая буря, и все знания тут же вылетают из головы, и все, что тебе удается сделать — обвязаться канатом, чтобы не смыло за борт, и сдаться на милость стихии. Поднимают голову ушедшие страсти, возвращаются старые сомнительные друзья. Капитан бережно вводит тебя в команду. И ты учишься, учишься, учишься. Штормит. Ты падаешь, падаешь, падаешь.

Ну, а дальше я не плавал. Но, согласитесь, это плавание — куда интереснее, чем греть брюхо на берегу, и рассуждать о рабстве. Христианин — он вообще по природе своей авантюрист. Иначе не объяснить, какой смысл в его милосердии, бескорыстии или самопожертвовании. Он однажды поплыл на поиски неизвестного райского острова. Он поверил Капитану, и не пожалел. А ты?

Это была реклама Православной веры.

Нескучный сад, 25.06.13