Нацизм и христиане: проект уничтожения христианства и свидетельство верующих

Пий XI в мае 1938 года в Кастельгандольфо, куда он удалился в дни визита Гитлера в Рим в знак протеста против Фюрера, не пожелавшего попросить аудиенции у Папы, произнес следующие слова: «Грустные события происходят, очень грустные, далеко и близко. И вот одно из них: не кажется слишком неуместным и несвоевременным установить в Риме, в день святого Креста, знак другого креста, не Христова». Папа имел в виду свастику, которой была украшена итальянская столица в честь немецкого гостя. Образ противопоставления двух крестов, нарисованный Пием XI, символически указывает на противопоставление национал – социализма христианским Церквам. Враждебность нацизма по отношению к Церквам была не просто неприязнью тоталитарного режима к учреждению, которое в какой-то мере ограничивало его абсолютную власть над германским обществом. Действительно, национал – социализм представляет собой идеологию, приобретающую характерные черты новой светской религии, которая претендует на тоталитарное господство над немцами.

Статья 24 программы Национал – социалистической рабочей партии, принятой 20 февраля 1920 года, провозглашала «свободу всех религиозных конфессий государства, если они не представляют собой опасности для государства и не вредят морали и моральному чувству германской расы. Партия как таковая поддерживает позитивное христианство, но не вступает в союз в вопросах веры ни с какой конфессией». «Позитивное христианство», согласно нацистской мысли, отождествлялось с национал социализмом, и в Гитлере являлось новое откровение, как объявил в 1937 году министр по церковным вопросам Ханс Келлер: «Партия опирается на основу позитивного христианства, то есть национал социализма. Последний исходит из воли Божией, явленной в немецкой крови. Говорить, что христианство состоит в вере во Христа, Сына Божия, смешно. Настоящее христианство представлено партией и немецким народом, призванным Фюрером исполнить истинное и конкретное христианство. В Фюрере воплощено новое откровение».

Биологический расизм, нашедший свое теоретическое воплощение в труде Альфреда Розенберга Der Mythus des 20 Jahrhunderts, являл собой неоязычество, стремившееся внести в германский народ новую религию. Идеолог нацизма предлагал исключить из христианства Ветхий Завет, очистить Новый Завет от посланий апостола Павла и создать германскую церковь, основанную на крови, на расе и на земле. Это было радикально антихристианское идолопоклонство крови, расе и нации. В германской крови намеревались защищать саму божественную природу человека: «Ныне провозглашается новая вера: миф крови, верование, что вместе с кровью мы защищаем саму божественную сущность человека, веру, воплощенную в самом ясном сознании, что нордическая кровь представляет тайну, заменившую и преодолевшую древние таинства» . Не всегда теории Розенберга провозглашались официально, но они представляли собой сердце идеологии, что и проявилось с течением времени. В студенческой газете Киеля в 1935 году можно прочесть: «Мы не признаем никакой международной религии человечества, поскольку народы и расы различны… Мы не верим больше Святому Духу, мы верим в святость крови» . Это была религия расы и крови. Неоязычество, предложенное теоретиком национал социализма, вызвало озабоченность немецких епископов. В декларации епископов провинции Падербома, опубликованной 10 марта 1931 года, проявляется осознание религиозного характера сопоставления с нацизмом: «Национал – социализм — не только политическая партия, он представляет собой и всеобъемлющее понимание мира и как таковой требует четкой позиции и по отношению к религии».

Нацизм, обожествляя вождя и расу, становился идолопоклонством, выходившим за рамки любого самого пламенного национализма. В этом смысле большое значение имеют заявления немецкой медсестры в исследовании для беатификации отца Тито Брандсма, голландского кармелитанина, убитого в Дахау. Эта женщина присутствовала при экспериментах в Дахау, это она сделала смертельную инъекцию карболовой кислоты отцу Брандсма. Она заявила: «Когда мне было шестнадцать лет, я поехала в Берлин как медсестра Красного Креста. Там мы должны были поклясться, что считаем Гитлера богом, и подписать обещание никогда не ходить больше в Церковь. Церковь и все остальное были только позой. Всех евреев надо было уничтожить. Это было началом нашего воспитания». Это свидетельство немки ясно показывает нацистское воспитание в духе идолопоклонства. Джузеппе Доссетти, бывший видный политический деятель итальянской христианско – демократической партии, который став монахом был одним из наиболее влиятельных участников Второго Ватиканского Собора и выдающейся личностью католической Церкви в послесоборном периоде до девяностых годов, заметил: «Столь радикальное отречение метафизически не признает человека образом Божиим, потому что он не только отрекается от Бога, но и утверждает идола. То есть он переходит от атеизма еще отрицательного к тому, что я бы назвал атеизмом утверждающим». И добавляет: «Всякий утверждающий атеизм оказывается не только более радикальным, чем простой атеистический материализм, но и отдает того, кто его исповедует, во власть идола, то есть духовной силы, лишь символом которой является идол, и следовательно, делает идолопоклонника как бы охваченным и увлеченным этой силой».

Нацистское государство вводило использование мифов, символов и обрядов, имевших несомненное «религиозное» значение. Национал социалистический Weltanschauung – как заметил итальянский историк Бендишоли, тонкий исследователь религиозной жизни в нацистской Германии, — предлагал суррогат религиозного опыта в «немецкой вере как выражении религиозности нацистского обожествления крови, расы, нации». СС были «инструментом абсолютного избрания»: «можно сказать, — замечает Доссетти, — что СС были самосознанием избранности, и не только выражали еще не заявленные намерения, но и уже были осуществлением ложных пророчеств». Несовместимость христианской веры с обожествлением расы, нации и государства была подтверждена Папой Пием XI в энциклике Mit brennender Sorge, опубликованной 14 марта 1937 года. Его пастырское послание осуждало пантеистические тенденции, обожествление расы, народа, главы государства и отказ от Ветхого Завета.

Корни нацистского преследования христианских Церквей следует искать именно в этом антихристианском неоязычестве национал – социалистической идеологии. Бернард Лихтемберг, настоятель Берлинского кафедрального собора, умерший по дороге в Дахау, куда он был депортирован по причине своей деятельности по защите евреев, на допросе в Гестапо 30 октября 1941 года заявлял: «мои заметки на полях книги Mein Kampf показывают, что я не удовлетворился поверхностным чтением этого произведения. Как вы видите, углубленное изучение этой книги утвердило меня в убеждении, что национал – социалистическая Weltanschauung несовместима с учением и заповедями католической Церкви». Впрочем, о несовместимости национал – социалистической идеологии и христианства говорили не только с католической стороны. Такой высокопоставленный нацист, как Мартин Борманн, в секретном циркуляре в 1942 году писал: «Национал – социалистические и христианские понятия несовместимы. Христианские церкви построены на людском невежестве и стремятся сохранить это невежество в как можно более широких кругах, потому что только таким образом они могут сохранить свою власть. Национал – социализм, напротив, имеет научную основу… Все структуры, которые каким-либо образом имеют влияние на народ и которые могли бы нанести вред или ослабить влияние, которое должно оказываться исключительно Фюрером с помощью национал – социалистической партии, должны быть уничтожены».

Конечной целью национал – социализма по отношению к христианским Церквам было их уничтожение и замена христианства нацистским неоязычеством — как заметил Андреа Риккарди, тонкий историк и глубокий знаток истории христианства в XX-ом веке, недавно опубликовавший важное исследование под названием Il secolo del martirio [Век мученичества], рисующее документированную и поразительную картину христианства XX-ого века с точки зрения мученичества, которое претерпели Церкви во множестве стран мира. Стратегия Гитлера и его сотрудников включала в себя использование некоторых уловок и маскировок тактического типа. В годы утверждения своей власти или в годы войны Фюрер не считал целесообразным проводить окончательное нападение на Церкви. В любом случае их надлежало держать под постоянным давлением с целью ограничить их пространство. Насилие, угрозы, убийства, аресты и заключение в концлагерях сопровождались постоянными административными нападками, начиная с прихода Гитлера к власти в 1933 году. Требования внешней или внутренней политики могли заставить Гитлера действовать более умеренно, как в случае подписания конкордата со Святым Престолом 20 июля 1933 года или в первый год войны. Однако, основное направление нацистской церковной политики оставалось неизменным. Как известно из записей Борманна, Гитлер в разговорах со своим командующим составом во время войны не скрывал того, что окончательное решение в борьбе против Церкви просто переносилось на послевоенное время. Гитлер в частном разговоре в декабре 1941 года утверждал: «Война закончится, и решение проблемы Церкви станет последней главной задачей моей жизни». И потом добавил: «Министр Керрл хотел самым благородным образом найти синтез национал социализма и христианства. Не думаю, чтобы это было возможно» . Аншлюс Австрии, оккупация Чехословакии и впоследствии мировая война позволили нацистам применить свои системы борьбы с Церквами на территориях, присоединенных к Рейху или оккупированных военным путем. Трагически символично то, что произошло в Польше, в провинции Познань, присоединенной к Рейху сначала с названием Reichsgau Posen и затем и названием Reichsgau Wartheland или Warthegau (область Варты). Губернатор области Артур Грайзер, облеченный особой властью и находящийся в прямом подчинении Гитлеру, должен был установить на этой территории, избранной в качестве экспериментальной площадки, полное применение принципов национал – социализма, которые затем после войны, будут распространены на всю территорию Рейха и его владений. Религиозная политика тоже отвечала этим критериям. Ставилась цель «дехристианизировать» Warthegau. Речь шла об уничтожении Церквей и вместе с ними присутствия христианства.

Грайзер 14 марта 1940 года издал декрет секретного характера, в котором содержался план нападения на Церковь. Декрет лишал Церковь прав юридического лица и разрешал образование религиозных общин только в форме ассоциаций, регулируемых частным правом. Кроме того, запрещалось установление всех видов связи между этими ассоциациями и группами, находящимися за пределами региона. Было запрещено полякам и немцам посещать одни церкви. Участие в религиозной жизни разрешалось только взрослым, молодежные организации были распущены. Кроме того, религиозным ассоциациям запрещалось вести финансовую деятельность, владеть недвижимостью, за исключением необходимой для культа, заниматься социальной деятельностью, разрешенной только отделениям национал – социалистической партии. Монастыри следовало закрыть, а священники, которые должны были быть исключительно гражданами Warthegau, должны были иметь другую работу. План был исполнен оккупантами.

Почти 97 % культовых помещений было закрыто: из более тысячи открытых церквей в 1939 году действующих осталось только шестьдесят. Общественные богослужения разрешались только по воскресеньям и по праздникам в установленные послеобеденные часы, в то время как в будние дни мессу служили за закрытыми дверями, под угрозой закрыть храм, если хотя бы одному верующему будет разрешено участвовать в службе. Из примерно тысячи восьмисот священников, служивших в области до сентября 1939 года к октябрю того же года осталось семьдесят три. Более 90 % было арестовано или депортировано. Постепенно были закрыты и епископские курии и епископы арестованы. Нацисты закрыли университет в Познани, все епархиальные семинарии, дома для послушников и школы, распустили все католические организации и учреждения и выслали все дома религиозных орденов. Монахини были отправлены в трудовой лагерь в Боянове, где из шестисот пятнадцати одиннадцать погибло. 13 сентября 1941 года Грайзер опубликовал декрет, которым утверждалось юридическое существование, в качестве субъекта частного права, «Римской Католической Церкви Немецкой Национальности в Округе Рейха Wartheland». Аналогичным образом действовали и с евангелическими Церквами. Мученичество множества христиан в Warthegau вписывалось в рамки попытки уничтожить христианство, проводимой в качестве эксперимента немецкими властями в этой области. Такая радикальная антихристианская позиция была перспективой нацистского преследования Церквей Рейха и всех территорий, находившихся во время войны под властью Гитлера. Множество христиан стало жертвой нацистского преследования и погибло мученической смертью. Это были православные, протестанты, католики . Среди них были епископы, священники, монахи и монахини, миряне. Это долгий ряд свидетелей, приговоренных к смерти, замученных в тюрьмах, депортированных в концлагеря, где они погибли от истязаний, от голода и болезней, в газовой камере. Они свидетельствовали о верности христианству перед лицом системы, которая, будучи основанной на идолопоклонстве расе, крови, нации и нацистскому государству, с жестоким и научно организованным насилием ополчилась на человечество. Мученичество многих христиан родилось из их сопротивления, во имя Евангелия, нацификации сознания и становившимся бесчеловечными отношениям между людьми, вызванным режимом, методически стремившимся воплотить в жизнь принципы неоязыческой идеологии национал социализма.

Архиепископ Мюнстера фон Гален, известный как мюнстерский лев за свое сопротивление нацизму, в одной из великих проповедей летом 1941 года, после того как некоторые монашеские общины его епархии были изгнаны из своих домов, наметил основные черты христианского сопротивления нацизму: «Конечно, мы, христиане, не делаем революции! … Сталкиваясь с внутренними врагами, мы испытываем боль и горе, но мы не можем сражаться с оружием в руках. Нам остается одно орудие для битвы: сопротивляться, сильно, активно, твердо! …Теперь мы ясно видим и испытываем, что стоит за новым учением, которое навязывается нам годами… — ненависть, глубокая, как пропасть, по отношению к христианству, которое хотят искоренить … Станем твердыми! Останемся стойкими! Сейчас мы наковальня, а не молот. Другие, в основном чужие и враждебные нам, бьют по нам молотом и посредством насилия хотят выковать новую форму нашего народа, нас самих, молодежи. Они хотят увести нас от праведности пред Богом. Загляните в кузницу. Спросите у кузнеца, пусть он объяснит вам это: “То, что куется на наковальне, принимает форму не только от молота, но и от наковальни. Наковальня не может и не должна наносить удары: она должна только оставаться твердой и крепкой. Если наковальня достаточно крепка и тверда, она всегда держится дольше, чем молот. Жестоко бьет молот, но наковальня остается неподвижна и тверда. Она послужит еще долго, чтобы ковать на ней”. … Мы наковальня, а не молот. Оставайтесь сильными и неподвижными, как наковальня под ударами молота, обрушивающимися на нас… Но будьте и готовы к высшей жертве, по словам: “Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам!”… Возможно, послушание Богу, верность Ему будет стоить мне или вам жизни, свободы, изгнания. Да дарует нам Господь, без Которого мы ничего не можем, нерушимую твердость». Сопротивление христиан «молоту» национал – социализма основывалась на твердом сознании людей, слушавшихся «Бога больше, нежели людей». Перед «ненавистью, глубокой как пропасть, по отношению к христианству», которую питал нацизм, христиане должны были учитывать, что свидетельство любви могло привести к мученичеству. Христианское сопротивление не делало революции, не пользовалось насилием оружия, однако составляло радикальное противодействие нацистскому Weltanschauung.

Мученичество христиан, жертв нацистских преследований, было самым высоким выражением свидетельства этого сопротивления, проявлявшегося различным образом.

Сама по себе принадлежность к Церкви уже выражала несогласие с претензией гитлеровского государства на абсолютное господство над жизнью и умами подданных Рейха. Многие священники, монахи и монахини были уничтожены только потому, что самим своим жизненным положением свидетельствовали об этой принадлежности. Такой была судьба многих священников и монахов в оккупированной нацистами Польше. Мечеслав Бохаткевич, настоятель церкви в Дриссе, был арестован Гестапо и расстрелян через два месяца, 4 марта 1942 года, вместе с отцом Владиславом Мацковяком и отцом Станиславом Пиртеком. Умирая, они кричали: «Слава Христу Царю!». Отец Бохаткевич в ночь перед казнью написал своим родным: «В эту ночь я иду на смерть с моими собратьями из Иказн. Я спокоен и уповаю на Бога, что страданием и кровью добуду себе спасение. Не плачьте обо мне, но радуйтесь, что ваш потомок и брат сдал этот экзамен. От всего сердца прощаю своим врагам, я хотел бы суметь завоевать небо и для всех них». Это только некоторые из почти трех тысяч польских священников, монахов и монахинь, убитых во время немецкой оккупации.

В жестокое преследование, в особенности на оккупированных во время войны территориях, превратилась враждебность нацистов к тем, кто самим своим служением свидетельствовал о других ценностях и чувстве человечности, что как таковое представлялось вызовом бесчеловечной системе, навязанной национал – социализмом. Так было с одиннадцатью монахинями из конгрегации Святого Семейства в Назарете, замученными в Новогрудке в Белоруссии 1 августа 1943 года и причисленными к лику блаженных 5 марта 2000 года. Монахини содержали в этом городе пансион для девочек и начальную школу, известную своим духом открытости и веротерпимости: в нее ходили польские католики, православные белорусы и татары мусульмане. С наступлением советской власти, с сентября 1939, и потом с началом немецкой оккупации, с июня 1941, у монахинь забрали школу и монастырь, но они продолжали работать среди людей и пользовались большим уважением. В середине июля немцы арестовали около ста двадцати жителей города; настоятельница, сестра Стелла, в присутствии капеллана отца Женкевича и других, заявила о готовности ее и ее сестер пожертвовать жизнью для узников: «Боже мой, если необходимо отдать жизнь, пусть лучше расстреляют нас, а не тех, у кого есть семья». Вечером 31 августа того же года сестер вызвали в немецкий комиссариат. Они оставались некоторое время в Гестапо, затем были вывезены на грузовике за три километра от города для расстрела. После различных мытарств они были убиты.

Одним из средств сопротивления христиан было слово, которым они выражали свою верность христианству и обличали варварство нацизма. Епископ Мюнстера фон Гален свидетельствовал своими проповедями. Знаменита его проповедь, в которой он обличал эвтаназию, использовавшуюся нацистским государством по отношению к умственно – отсталым. 1 сентября 1939 года с началом войны Гитлер одновременно начал реализацию плана эвтаназии, составную часть его генетической политики. Были оборудованы несколько «лечебных домов», где в газовых камерах уничтожали умственно – отсталых и неизлечимых больных. Подсчитано, что таким образом было убито 275 тысяч умственно – отсталых. Два кардинала, Бертрам, архиепископ Бреславии, и Фаулхабер, архиепископ Мюнхена, заявили о своем протесте в канцелярию Рейха и в правительство. Проповедь, произнесенная фон Галеном 3 августа 1941 года в церкви Святого Ламберта в Мюнстере, имела широкий резонанс во всем Рейхе и являла собой наиболее значимое и эффективное обличение этой программы государственных убийств, растаптывавшей все принципы человечности. Епископ видел в этом применении эвтаназии нацистским государством нарушение права на жизнь всякого человека: «речь идет о людях, таких же, как мы, о наших братьях и сестрах. Бедные, больные люди, люди, не могущие ничего производить. Но что же, только из-за этого они потеряли право на жизнь? Разве ты или я имеем право жить только до тех пор, пока можем что-то производить, пока другие признают меня таковым? Если установить принцип, по которому дозволено убивать “непроизводительных” людей, то горе нам всем, когда мы станем старыми и ослабеем от старческих недугов! …Тогда никто не может быть уверенным в своей жизни. Любая комиссия может включить его имя в список “непроизводительных”, которые, по мнению ее членов, “недостойны жить”, поскольку лишены ценности». Гален увидел корни этого бесчеловечного стремления к истреблению в попытке удалить Бога и божественный закон из жизни и сознания немцев и заменить Его национал – социалистическим идолопоклонством: «Первая заповедь гласит: “Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим”. Вместо единого истинного вечного Бога делают себе идолов, чтобы потом поклоняться им. Это природа, или государство, или раса. Многие же сделали богом чрево, как говорит Апостол Павел (Фил 3, 19), поклоняются только своему благополучию. Ему они жертвуют всем, даже честью и совестью: их высшими желаниями являются чувственные удовольствия, барышничество, жажда власти. И случается приписать самим себе божественные прерогативы и вести себя как хозяева жизни и смерти себе подобных» . Проповедь фон Галена вызвала ярость Гитлера и высших нацистских чинов. Некоторые, в том числе Борманн, предложили повесить епископа, но Геббельс и Гитлер, хотя и разделяли его чувства, предпочли отложить «сведение счетов» с Галеном до конца войны, боясь реакции населения Вестфалии. Проповедь Мюнстерского епископа была записана и ходила по рукам: она получила заметный отклик в Германии и за рубежом. Мария Тервиел, католическая мирянка из Боппарда, на Рейне, была убита за то, что переписывала и распространяла текст проповеди Галена.

Выбор не молчать перед лицом пропасти идолопоклонства привел многих христиан к мученичеству. Путь, пройденный Бернардом Лихтенбергом, свидетельствует о верности Евангелию в сопротивлении нацизму, проявившемся в особенности в проповедническом служении. Лихтенберг был рукоположен в священники в 1899 году и служил в Берлине, в больших периферийных районах города, среди польского и итальянского пролетариата. Когда Гитлер был назначен канцлером, в 1933 году, он за месяц до этого стал настоятелем Берлинского кафедрального собора. Утверждение нацизма вызвало озабоченность берлинского священника, внимательно прочитавшего Mein Kampf Гитлера и Der Mythus des 20 Розенберга. Он осознал несовместимость национал – социализма с христианством. В 1935 году он узнал, что происходило в концлагере в Easterwegen’е и не колеблясь, подал протест властям. Он лично направился к Герингу, бывшему тогда главой Гестапо, чтобы вручить ему ноту протеста от берлинской Церкви. На следующий день после «ночи кристаллов», 10 декабря 1938 года, когда по всей Германии прошли антисемитские погромы, нацисты окружили кафедральный собор, боясь реакции настоятеля. На вечерней молитве он не побоялся сказать: «Мы знаем, что было вчера. Что будет завтра, мы не знаем. Но мы видим, что происходит сегодня: там горит синагога, это тоже дом Господень». В тот вечер началась ежевечерняя общая молитва о жертвах нацистских преследований, в особенности о евреях, для которых Лихтенберг с согласием епископа вон Прейсинга, организовал ассоциацию помощи. Летом 1941 года настоятель присоединился к Галеновскому обличению эвтаназии. Осенью началась завершающая фаза преследования евреев. Распространенная Геббельсом листовка призывала к расовой ненависти к евреям и доносам, содействующим их истреблению. Лихтенберг почувствовал моральный и пастырский долг не молчать. Он написал краткий текст для верующих, в котором увещевал их не дать увести себя в антихристианское направление — расизм, противоречащий христианской заповеди любви к ближнему. Настоятелю не удалось прочитать его в следующее воскресенье, в день Христа Царя, как он хотел, потому что в четверг 23 октября 1941 года он был арестован. На допросах Лихтенберг заявил, что не мог принять антихристианскую идеологию национал – социализма и хотел соблюдать заповеди Божии более, чем законы государства. Он утверждал, что депортация евреев несовместима с нравственным христианским законом и просил, чтобы ему было позволено сопровождать депортированных в качестве духовного наставника. На слушаниях в специальном трибунале он настойчиво утверждал свой выбор и в то же время свидетельствовал о страданиях в тюрьме уже пожилого 66-летнего священника: «Господа, в эти месяцы с октября 1941 года я испытал многое. Это было время, богатое благодатью за стенами тюрьмы. Благодарю Бога, что в последние месяцы я не был вынужден погрузиться в отчаяние. Ибо есть моменты, в которые и священник испытывает искушение отчаяться». После приговора к двум годам заключения Лихтенберг был помещен в тюрьму Берлин – Тегель, где его состояние здоровья ухудшилось. Его товарищ по камере писал: «Ослабев телом, но не духом, этот священник решил до последнего приносить плод в любви и все переносить с любовью». Епископ фон Прейсинг заботился о том, чтобы священник был освобожден раньше времени, и с этой целью пошел посетить настоятеля в тюрьме. Лихтенберг просил у епископа разрешения жить в гетто Лодзи, чтобы помогать евреям, как он просил и в Гестапо. Епископ Прейсинг сказал, что Гестапо, в качестве условия его возможного освобождения, требовало, чтобы он не проповедовал в течение войны. В ответе Лихнетберга епископу ясно выразилось его осознание его служения: «Я не могу. Если мы, священники, будем молчать, люди потеряют компас и не будут знать, где они находятся». В момент освобождения, 23 октября 1943 года, он был немедленно арестован снова и отправлен в концлагерь в Дахау. Настоятель был присоединен к группе депортированных евреев, чтобы разделить их участь, после того, как он защищал их от преследований. 3 ноября 1943 года по дороге в Дахау, в городке Хоф после нескольких дней пути, изнуренный усталостью Бернард Лихтенберг умер.

Христиане не прекращали возвещать Слово Божие и в крайних ситуациях, таких, как концлагеря. Вот история немецкого лютеранского пастора Поля Шнайдера, члена Чрезвычайной Лиги пасторов, основанной пастором Мартином Ниемоллером, и затем Исповедующей Церкви Дитриха Бонхеффера. Он был депортирован в 1937 году в Бухенвальд за свою оппозицию нацизму и подвергнут в лагере особым пыткам и издевательствам за отказ почитать свастику и Гитлера. С апреля 1938 года он был заключен в одиночку лагерного бункера, где провел последние 14 месяцев жизни. Однако и в бункере он не оставил своей проповеди, обличения нацистских преступлений и утешения заключенных. Так вспоминал один из его товарищей по заключению: «В бункере, где находились темные одиночные камеры, я познакомился с пастором Шнайдером, он был в камере рядом с моей. Каждое утро он делал для нас, узников, утреннюю молитву, за которую всякий раз его били или пытали». Один бывший заключенный, решивший покончить с собой, бросившись на колючую проволоку с током, рассказал, что отказался от своего замысла благодаря пастору Шнайдеру во время переклички на лагерной площади: «… в этом месте ужаса и отчаяния, на площади, где были выстроены двадцать тысяч узников, раздался сильный и ясный голос. Этот голос шел из щели в одной из камер бункера: “Иисус Христос говорит: Я свет миру, кто следует за Мной, не будет ходить во мраке”… Этим криком он спас меня, потому что в тот момент я понял: Кто-то есть рядом со мной!». Из своей камеры Шнайдер возвещал Слово Божие в лагере, как рассказывал австрийский католический священник Леонхард Штейнвердек, также заключенный в Бухенвальд: «Перед одноэтажным зданием Бункера простиралась большая площадь, где была перекличка… В праздничные дни, в тишине счета, из-за мрачных решеток бункера неожиданно раздавался мощный голос пастора Шнайдера. Он вел свою проповедь как пророк, вернее, он старался начать ее. В Пасхальное воскресенье, например, мы вдруг услышали мощные слова: “Так говорит Господь: Я воскресение и жизнь!”. Длинные ряды узников слушали внимательно, глубоко пораженные смелостью и силой его неукротимой воли… Ему никогда не удавалось произнести больше нескольких фраз. Потом мы слышали, как обрушивались на него удары охранников…».

В контексте криминализации другого на основе идолопоклонничества расе, свидетельство христианского милосердия являло собой сопротивление проводимой гитлеровским режимом систематической профанации прав человека, в особенности права на жизнь. Солидарность с теми, кто подвергался преследованиям или насилию, воспринималась нацистами как опасность, с которой надо было сражаться со всей решимостью. Евангельский дух сострадания, которым жили многие православные, протестанты и католики, являл собой радикальное противоречие и альтернативу той модели человека которую предлагал и намеревался осуществить национал-социализм. Внимание к бедным и слабым привело многих христиан к солидарности с жертвами нацистской политики. Свидетельство милости стало причиной мученичества. Солидарность с жертвами нацистских преследований была лишь исполнением евангельской заповеди любви к ближнему в особо жестокое время, но она не могла быть принята системой, превозносившей притеснение другого во имя идолов расы и национал – социалистического государства.

Христианское свидетельство милости и солидарности осуществлялось и в выборе разделить судьбу депортированных. Наталия Туласевич, мирянка из Познанской епархии, учительница и ответственная за ассоциации мирян, в 1943 году добровольно поехала в Германию вместе с молодыми женщинами, увозимыми на принудительные работы, чтобы обеспечить им религиозную помощь. Она была арестована в апреле 1944 года и умерла в газовой камере концлагеря Равенбрюк 31 марта 1945 года . Французский епископат в годы немецкой оккупации содействовал выбору некоторых священников и монахов, которые добровольно решили разделить судьбу французских рабочих, депортированных в Германию, чтобы дать им нелегальную духовную и материальную поддержку. В этом свидетельстве французских католиков участвовали и некоторых миряне, занятые в католических ассоциациях. Марсель Калло, молодой типограф из Ренна и член Jeunesse Ouvriere Chretienne (JOC), в марте 1943 года в возрасте двадцати двух лет, был призван оккупационными властями и направлен на работу в Германию, куда он поехал с намерением продолжать свою миссионерскую деятельность среди депортированных рабочих. Калло был направлен в трудовой лагерь в Зелла – Мухлис, куда прибыл 24 марта 1943 года. В лагере он организовал религиозную жизнь рабочих, устроив в одном из помещений часовню, в которую пригласил служить литургию немецкого священника, знавшего французский. Из его рукописных записей от мая 1943 года видно, с каким духом он исполнял это служение в лагере: «Обещаю всецело предать себя на служение Христу. Пусть Христос всегда пребывает во мне. Если не видеть Христа во всех братьях, нельзя быть апостолами. Христос был требователен только с апостолами, не жалел для них испытаний, просил их оставить все, он даже возвестил им, что, возможно, они умрут за Него, и действительно, они умерли мучениками». В марте 1944 года он писал родителям: «не думайте, что от всего этого я падаю духом; это испытание сделало меня человеком со всех точек зрения. Эти годы страдания помогли мне понять истинный смысл жизни, укрепили во мне навсегда твердые религиозные и патриотические убеждения. Много раз, в часы отчаяния, я мог видеть, как хорошо иметь веру, это доверие к Богу никогда не оставляло меня» . 19 апреля он был арестован за свою деятельность. 23 октября был заключен в лагерь Флоссембург, а затем а Матхаузен, где умер 19 марта 1945 года .

Холокост шести миллионов евреев был наиболее ужасным выражением расистских замыслов национал – социализма. Евреи, были хотя и не единственными (достаточно подумать о цыганах или о русских или о поляках), но основными жертвами нацистских преследований, в особенности в годы конфликта. Поэтому особую ценность в сопротивлении идолопоклонству и общему обесчеловечиванию отношений между людьми приобрело свидетельство любви и солидарности христиан по отношению к евреям. Важное свидетельство этой любви дала мать Мария (Елизавета Юрьевна Скобцова), русская православная монахиня, основавшая в Париже приют для бедных и погибшая 31 марта 1945 года в газовой камере Югендлагеря. Во время немецкой оккупации французской столицы вместе с духовником, отцом Дмитрием Клепининым, она принимала в приюте евреев. 8 февраля 1943 года Гестапо арестовало Юрия, сына матери Марии, Клепинина и других сотрудников. Матери Марии, отсутствовавшей в тот момент, обещали, что выпустят сына, и она пришла в Гестапо и была арестована. В конце апреля 1943 года ее отправили в концлагерь Равенсбрюк, где она помогала подругам, часто отдавая им хлеб из своей пайки. 31 марта 1945 года, в день ее гибели, отец Клепинин умер в Бухенвальде. Исполнение «окончательного решения» еврейского вопроса в Европе сопровождалось историями помощи и гостеприимства христиан по отношению к преследуемым нацистами евреям. Доминиканец из Пьемонта, Джузеппе Джиротти, известный библеист, в тридцатые годы в Турине помимо научной деятельности занялся напряженным служением бедным в приюте для стариков. Во время войны он занимался помощью нуждающимся, в особенности преследуемым евреям. Любовь отца Джиротти к еврейскому народу имела глубокие корни в его библейских исследованиях. За свою деятельность по помощи евреям он был арестован 29 августа 1944 года и направлен в концлагерь Дахау. В заключении он продолжал углублять изучение Писаний и предлагал его своим товарищам по лагерю. Один из них, отец Анджело Далмассо, оставил нам описание жизни отца Джиротти в заключении: «я встретил его в сентябре; нам сказали, что нас отвезут на работу в Германию. Я увидел его среди других. Я уже шесть или семь месяцев не видел священника, я заговорил с ним. Я никогда не забуду эти черные глубокие глаза, говорившие о его душе… В Больцано отец Джиротти часто звал меня помолиться, помогал мне. В дни Мадонны Розария я пошел к нему: мы как раз начинали молиться, когда нас отправили в Дахау. Это было ужасно: шестьдесят часов закрытые в вагоне. Мы были не вместе. По приезде наконец мы встретились: мы оба стояли в первом ряду, но не понимали эти крики по-немецки. Один священник подошел к нам и объяснил, что мы должны раздеться: это была перекличка для дезинфекции. Нас заперли в карантинный блок. Там настоятель доминиканцев из Колонии, узнав, что здесь есть священник из его Ордена, принес Джиротти кусок сыра. Мы несколько дней ничего не ели, но отец Джиротти дал его мне. Я съел его, и мне до сих пор стыдно, что я это сделал… 1 апреля мне сказали, что он умер от инъекции бензина… На его нарах друзья написали: “Здесь спал ‘Святой’ Джузеппе Джиротти”». Во Франции францисканец, брат Августин Антуан Мейер, во время второй мировой войны посвятил себя служению больным и беженцам, в особенности евреям. За это он был арестован нацистами 28 декабря 1943 года и 4 июня 1944 года депортирован в концлагерь Wattenstedt. Там он выдал себя за профессора, чтобы иметь возможность нелегально осуществлять свое церковное служение. Он выполнял функции «адвоката» узников перед властями, за что подвергался ужасными преследованиям. Ни одна пытка не смогла заставить его отказаться от стараний облегчить страдания заключенных. Когда открылось, что он монах, его заставили повесить одного узника. Он отказался, и был избит до потери чувств. Брат Августин носил с собой сосуд, полный освященных остий, и давал причастие заключенным. В апреле 1945 года лагерь был эвакуирован, и заключенных перевозили в вагонах для скота. При резком торможении состава в окрестностях Виттенберга брат Августин, до крайности изнеможенный, был задавлен насмерть толпой заключенных. Это было 7 апреля 1945 года. Из заключения он писал другу: «прошу прощения за все зло, которое я сделал, и прощаю всех… Если Бог Всеблагий просит моей жизни, да будет воля Его».

В Германии мирянин Вильгельм Фреде, из Клеве, «друг евреев» и «фанатичный католик», был убит за помощь евреям. В Венгрии Сара Салкахази, монахиня из конгрегации Сестер Социального Служения и ответственная за Национальную Ассоциацию католических работниц и девушек, в годы нацистской оккупации щедро работала, защищая евреев. Шестидесяти из них она дала убежище в своем доме для работниц, пока 27 декабря 1944 года венгерские нацисты не арестовали ее и, убив, бросили ее тело в Дунай.

Концлагерь, эта настоящая «человеческая Голгофа», был последним этапом паломничества преследований многих мучеников нацизма. Среди всех концлагерей, чьи названия встречаются в историях христиан, свидетельствовавших о своей верности Евангелию до смерти от руки нацистов, поистине новым «Колизеем» стал лагерь в Дахау . Именно туда было депортировано наибольшее число католических священников и монахов. Только в Дахау было заключено 2.794 священников и монахов двадцати одной национальности. 1.034 из них нашли там свою смерть. В Дахау были депортированы не только католики: они разделяли преследование за веру с двадцатью тремя православными, среди которых сербский Патриарх Гавриил, тремя старокатоликами, пятью греко – католиками и ста пятью протестантскими пасторами. Самый большой вклад внес польский клир: 1.773 человека были интернированы и 868 из них умерли. Дахау, это ужасное выражение зла нашего века, было и местом светлого свидетельства многих мучеников, оставшихся верными христианству перед лицом идолопоклонства и евангельской любви перед лицом ненависти. Архиепископ Парижский кардинал Сюхард сказал в 1945 году, говоря о депортированных священниках и монахах: «Те, кто встретил смерть в Дахау, воистину мученики, те, кто выжил — исповедники». Общность жизни в преследовании и, в особенности, сосуществование в местах заключения и в лагерях дала импульс встрече и сближению Церквей. Итальянский священник отец Анджели в своих воспоминаниях о священниках в бараке 26 в Дахау писал: «… среди католических священников из всех стран, протестантских пасторов, православных попов, всех священников в чистом виде – без власти, без сусальности, без привилегий – съедаемые голодом и холодом, мучимые вшами и страхом, лишенные всякого достоинства, кроме невидимого достоинства священства, мы учились открывать сущность жизни и веры». Отец Анджели вспоминал некоторые лекции на религиозные темы, читавшиеся различными заключенными в Дахау: «Трогательно говорил и знаменитый протестантский пастор Ниемоллер, утверждая необходимость объединения Церкви Христовой, веками раздираемой по политическим и эгоистическим причинам. Он заявлял, что те причины разделения теперь исторически преодолены, в то время как остается общая основа пережитого страдания, принятого от возрождающегося язычества, и остается необходимость общей борьбы, чтобы победить зло». 21 января 1945 года отец Джузеппе Джиротти произнес в лагере проповедь по случаю завершения недели молитвы о христианском единстве, в которой сказал: «Ни для кого не остается незамеченным, что единство всех Церквей и Общин максимально необходимо в наши дни… Церковь была, есть и всегда будет единственным убежищем чувства человечности, основ справедливости, цивилизации и культуры… Ныне эта необычайная миссия Церкви в настоящий тяжелейший момент истории, дорогие братья, не может быть доведена до конца, если верующие во Христа, единые в духе Церкви… останутся разделенными в зримом теле по причине расколов и разделений».

VI Международные Кирилло-Мефодиевские чтения. 2000 г.