Ушу

Оккультно-мистические практики в современном Китае не исчезли, но лишь приобрели новые формы и новый «лексикон», которым они рассказывают о себе. Если раньше людям обещали бессмертие или жизнь, которая продлится сотни лет, то сегодня чаще всего идет речь об обещаниях крепкого здоровья, могучей мужской потенции и «белизны» женской кожи (отбеливание кожи «под иностранцев» — современный канон красоты). Сегодня древние магические приемы в снятом, несколько завуалированном виде используются практически повсеместно.

Одной из форм проявления древнего магического искусства в современной жизни является широко известная во всем мире китайская традиционная медицина. Под термином и, сегодня означающим «медицину», первоначально подразумевались либо особая категория медиумов, врачующих посредством собственного тела, либо жесты и приемы, которые они при этом выполняли. В принципе, даже сегодня суть магического врачевания, которое и подразумевается под «традиционной китайской медициной», особо не изменилась — в деревнях по-прежнему, приступая к излечению больного, прежде всего оценивают соотношение в его организме энергий инь-ян, состояние «внешних и внутренних духов», и «прогоняют болезни» при помощи трав и т. д.

Таким же отголоском, причем вполне «живым», древней магической культуры является ушу, обычно переводимое как «боевое искусство», хотя, в сущности, оно представляет собой сложнейший комплекс психо-физического воспитания человека. Традиционные методы ушу, в отличие от современного спорта и гимнастики ушу, непосредственно связаны с раскрытием духовных сил человека, его внутренним очищением и воспитанием. А методики, используемые для этого, во многом повторяют магические приемы древних даосов и магов, например, дыхательно-медитативная практика (цигун или нэйгун), многократное выполнение комплексов-таолу, некоторые из которых имеют исключительно ритуальный характер. Более того, существуют стили ушу, которые вообще никогда не предназначались для боевого использования и были порождены исключительно народной магической культурой. Они базируются на имитации движений животных, которая в свою очередь связана с широко известными ритуалами мистического перевоплощения в животных.

Другие стили, особенно на юге Китая, где особенно сильна была магическая культура, непосредственно родились из ритуальных танцев, выполняемых под музыку и удары в гонги и барабаны, вводящих человека в психосоматический транс. Поразительно, но сегодня многие из этих стилей ушу, особенно на Западе, считаются «прикладными» и боевыми, и мало кто знает об их реальной магической истории.

Сложность понимания ушу заключается именно в его современном состоянии — на первый взгляд, оно стало достоянием широкой публики, превратилось в зрелищный вид спорта. В сущности, ушу повторило путь многих других некогда магических систем духовной практики, например, магического врачевания, ставшего широко известной «китайской традиционной медициной», или геомантики фэншуй, даосской диетологии — все они так или иначе превратились в предмет коммерции и с этого момента целиком утратили свое действительно мистическое содержание.

Ушу как способ психофизического воспитания, включающий множество компонентов — от физической тренировки до диетологии, возник относительно поздно, не раньше ХV-XVI вв. Сами же компоненты существовали задолго до этого периода, и потому в общем можно согласиться с тезисом о древности происхождения ушу. По сути, в истории существовало несколько форм ушу (сам термин возник в III в.), которые затем слились воедино. Долгое время основное направление ушу существовало исключительно как система армейской подготовки, включая способы боя с длинным и коротким оружием, рукопашный бой, вольтижировку, даже построение боевых порядков. Параллельно развивалась некая игровая или потешная система, включавшая в себя элементы боевой практики, которая демонстрировалась при императорском дворе или на народных праздниках. Причем такие развлекательные народные представления получили колоссальное распространение в эпохи Тан-Сун в виде так называемых «представлений под навесом» (канпэн). Это было сродни цирковому развлечению: бойцы не столько вступали в поединки перед публикой, сколько, например, демонстрировали способность очень быстро вращать алебарду, весящую пару десятков килограммов, или выполняли групповые комплексы с длинными шестами.

Однако настоящий перелом в ушу происходит в ХVI-ХII вв. — когда боевые и игровые методы сливаются с ритуальными оккультно-магическими комплексами. Это и становится зарождением ушу как системы физического и духовного — духовного в традиционном китайском смысле — воспитания последователей. Тем не менее до сих пор сохранилось очень много стилей ушу, носящих чисто развлекательный или оздоровительный характер, и хотя им традиционно приписывается эффективность в бою, в действительности это не более чем дань народной традиции. На юге Китая, в провинциях Гуандун, Фуцзянь и в Гонконге, комплексы упражнений таких стилей совершаются под удары в гонги и барабаны, ритмично, с четкими остановками и резкими ускорениями. Примечательно, что именно из этих южных стилей ушу родилось японское каратэ.

Ушу, известное нам сегодня, — это далекий, но тем не менее явственный отголосок тех мистерий и культов, которые пришли из глубокой древности. Это прекрасный пример того, как мистическая традиция и закрытые методы духовной практики могут скрываться под внешней оболочкой физической культуры, боя, а сегодня даже и спорта.

Подавляющему большинству людей порой сложно понять, что существуют по сути два ушу, которые между собой практически никак не связаны. Одно было создано самой китайской традицией в ХVП-ХVIII вв. на основе магически-оккультных методик установления связи с запредельным миром, энергетической подпитки и воспитания человека-воина. Но не воина как некоей агрессивной личности, а уникального существа, способного без злобы и агрессии блестящим образом противостоять этому миру. Это путь безукоризненного мастерства. Он требует очень больших усилий, вдумчивости и немалой внутренней интеллигентности.

Другое ушу, как ни странно, тоже было создано китайской традицией. Это путь внешний, показной, довольно простой и не требующий внутренних усилий. Этот тип ушу (а на самом деле речь идет не только об ушу, но и о многих явлениях китайской традиции, в том числе медицины, диетологии, живописи и т. д.) создан в основном для того, чтобы сохранить в нетронутом виде истинные ценности, мистическое знание, удовлетворив людей недалеких, невдумчивых и амбициозных. Не случайно все, абсолютно все, что написано про ушу в Китае, есть легенда, миф, таолу намеренно искажаются, в описании упражнений цигун меняется порядок движений, в описании речитативов — порядок иероглифов. Так работает механизм сокрытия мистического знания в ушу. Причем он не управляется кем-то конкретно, но исторически выработан самой культурой.

Такая двойственность ушу — прекрасная лакмусовая бумажка. Чем дальше следует продвигаться вперед, тем остается меньше людей, способных выдержать такое внутреннее напряжение. Они отпадают, спотыкаются о ложные цели или свои амбиции. Не случайно в китайских учениях, в том числе и в ушу, последователи называются «идущими по Пути» или «вступившими на Путь» (жу дао). А теперь задумаемся, сколько вокруг нас людей, о которых можно сказать — «идущие по Пути»? Вот они-то и есть воистину «занимающиеся искусством» (лянь гун), как говорят об истинных последователях ушу.

Точкой концентрации всех векторов в ушу, равно как и во всех других духовных практиках Китая, является фигура учителя или наставника, который по своему статусу является продолжателем традиции магов, хотя «выглядит» значительно более современным. Вообще понятие наставника в мистической традиции Китая порой разрастается до фантасмагорических масштабов: реальным людям могут приписываться подвиги древних мастеров, необычайные возможности, и по своему облику в таких рассказах эти люди оказываются очень близки к бессмертным-сяням.

Приведем лишь один пример. В буддизме наставников принято именовать фаши — дословно «наставники дхармы», то есть буддийского учения. Однако точно так же на юге и в центральных регионах Китая именуют людей, признанных местным сообществом в качестве наставников, причем не обязательно буддийских. Они, например, могут давать наставления в медицине, ушу, гадании, живописи.

Сегодня практически все известные мастера ушу, которые получили буддийское посвящение, но не обязательно были монахами либо покинули монастырь, также именуются фаши, причем такое звание дает им местное сообщество, а не они сами. Если внимательно посмотреть, какие в действительности функции они выполняют, окажется, что фаши не обучают людей непосредственно (это за них делают их ученики), но, выполняя определенные упражнения, медитации, или, наоборот, практически мгновенно
они способны входить в необычное состояние, в котором начинают говорить или показывать вещи, не характерные для их уровня знания. В этом состоянии они могут врачевать людей на расстоянии. В частности, мне приходилось видеть в провинции Хэнань следующий способ врачевания: фаши садился на стул в паре метров от больного, прикрывал глаза и начинал медленно раскачиваться, затем делал небольшой толчок рукой в воздухе или какое-то смахивающее движение перед собой. На этом лечение заканчивалось, вредоносные духи были изгнаны. Примечательно, что такое лечение нередко оказывалось очень эффективным. В той же провинции Хэнань практически все известные мастера ушу именуются фаши. Поначалу может сложиться впечатление, что это происходит из-за того, что многие из них связаны с буддийской практикой, например, обучались в монастыре Шаолиньсы или у его последователей. Однако термин фаши распространяется прежде всего на тех, кто способен либо «передать истину», то есть быть посредником в передаче духовного знания от верхних духов к ученикам, либо на тех, кто способен входить в состояние транса в момент выполнения комплексов таолу.

По сути, фаши — это воспроизведение древнейшего искусства медиумов. Сам термин фаши встречается еще в древнейших текстах периода Чжоу. Знаменитый востоковед де Гроот наблюдал практику фаши на юге Китая в начале XX в. и пришел к выводу, что так называли неких людей, «захваченных духами». На Тайване фаши выполняет функцию «мастера ритуалов» во время храмовых церемоний, призывая духов спуститься на землю и войти в конкретных людей. В этот момент люди могут задать духам любые вопросы, причем большинство из них интересуют самые бытовые проблемы, например, у духов нередко спрашивают номера лотереи, которые могут выпасть при следующем розыгрыше.

Путешествуя по многим районам Китая, бывая в самых отдаленных уголках и горных районах, я с интересом наблюдал за теми людьми, которых местные жители называют «наставниками» (шифу). Поведение их может показаться странным и далеким от норм того, что обычно принято называть наставничеством или мастерством. Прежде всего, большинство из них не отличается какими-то сверхъестественными или необычайными способностями, например, мастера ушу отнюдь не являются самыми лучшими бойцами, не обладают угрожающим видом. В основном это пожилые люди скромного, а нередко вообще неприметного вида, их лица выражают смущение и даже растерянность, когда их вдруг начинают именовать мастерами.

Думается, путаница происходит из-за абсолютного несовпадения понятия мастерства на Западе и в Китае. Для западной традиции мастер — это могучий и самый лучший боец, строгий и жесткий ментор. В Китае же наставник выполняет совсем иную миссию — он опосредует связь своих учеников с Небом, с духами мастеров предыдущих поколений. И поэтому самое важное — все время находиться рядом с мастером.

Мир ушу знает множество мифов и рассказов о подвигах мастеров, причем именно с этих рассказов начинается обучение в любой традиционной школе ушу. Например, шаолиньская традиция ведет свое начало от индийского монаха-миссионера Бодхидхармы, который девять лет провел в медитативном созерцании, сидя лицом к стене в одной из пещер гор Суншань. Как рассказывают все более или менее известные хроники монастыря Шаолиньсы, именно он стал основателем чань-буддийского учения и боевого искусства шаолиньских монахов. Однако эти предания в их окончательном виде сформировались не раньше XVII в., то есть через более чем тысячу лет после того, как приходил в Китай легендарный Бодхидхарма. Современные же исследования показали, что прямого отношения к ушу Бодхидхарма не имел, к тому же Шаолиньсы никогда не был центром ушу. Это не является секретом и для современных шаолиньских наставников, которые тем не менее регулярно приписывают Бодхидхарме и другим подобным героям древности создание многих боевых и медитативных комплексов, авторство «тайных трактатов». Зачем же эти истории передаются от поколения к поколению?

Думается, это объясняется не какой-то «мистифицированностью» сознания, но использованием древнейшей медитативной техники. Рассказывая о мастерах, пересказывая реальные или, чаще всего, выдуманные истории из их жизни, называя их по имени, ныне живущее поколение последователей тем самым как бы призывает духов древних бойцов на себя. Вспомним, что при исполнении ритуала похорон или поминовения китаец должен многократно называть усопшего по имени, дабы тот не заблудился в мире духов, не превратился в «сиротливую душу», не обратился во вредоносного гуя, а продолжал помогать своим потомкам. Точно так же школы ушу, построенные по принципу семьи, где все считаются братьями-сестрами, отцами-детьми, поминают своих «родственников», устанавливая связь с их духами. Известно много историй о том, как последователи учились во сне, когда к ним приходил наставник, умерший сотни лет назад, и показывал секреты ушу. Мне неоднократно приходилось видеть, как ученики, прикрыв глаза и войдя в медиативный транс, начинали выполнять мощные, жесткие движения, которых до этого никогда не учили, а придя в себя, рассказывали, что им явился некий наставник и стал помогать им.

Вообще образ наставника в духовной традиции Китая сведен к некоему абстрактному мифообразу, абсолютному Учителю, связанному с древними секретами и самой энергетикой древних мудрецов. Будучи передатчиком этой традиции, он отсутствует как индивидуальная личность и являет собой не более чем одно из звеньев в цепи «преемствования духа древних». В этом он также схож с древним магом, ибо в тонком мире для человека не может быть никакой окончательной самоидентификации, у него нет окончательного лика, поскольку его физическое тело является лишь временной оболочкой, тогда как его существование выходит за рамки земной жизни. Такое представление о том, что все внешнее — тленно и временно, а все внутреннее — истинно и вечно, проявилось, в частности, в существовании дихотомии «внешнее-внутренее» (нэй-вай) во всех областях искусства, в интеллектуальных поисках самосовершенствования и политического управления. Причем отнесение ко «внешнему» или «внутреннему» того или иного явления зависит исключительно от позиции самого классифицирующего. Например, все последователи ушу относят свою школу ко «внутреннему» направлению и в то же время всех остальных считают «внешними» или идущими «внешним путем» (вай дао).

Соотнесение со внешним или внутренним никоим образом не связано с техническим мастерством бойца ушу, искусностью живописца или точностью предсказаний гадателя. Существует лишь один критерий — приобщенность к традиции конкретной школы, передача духовного, а не технического компонента традиции. Причем под «духовной передачей» подразумевается способность последователя адекватно воспроизводить то состояние сознания, которое было присуще его наставникам и которое в свою очередь и является «передачей истины» (чжэньчуань). И сегодня, например, наставник, который преподает при Шаолиньском монастыре ушу, но при этом не является воспитанником Шаолиньсы или самой шаолиньской школы, именуется вай ди — «внешний ученик». Традиционными наставниками он отвергается как «плывущий в другом потоке».

Тот, кто находится рядом с наставником, когда он пребывает в состоянии озарения или одержимости духами древних, и есть человек, перенимающий от учителя истинную благодать. Не техническое мастерство, не какие-то секреты передаются последователю, а ощущение, принесенное из потустороннего мира. Это и есть то, что именуется чжэньчуань — «передача истины» (одно из самых расхожих понятий в китайской мистической культуре). Рядом с мастером могут находиться сотни учеников, но лишь нескольким из них посчастливится уловить это ощущение и пережить мистическое откровение. Они и будут называться «воспринявшими истину». Все же остальные получат «ложную традицию» {цзя чуань), хотя проходили точно такое же обучение, как и «истинные ученики», с той лишь разницей, что в силу многих причин они оказались неспособны пережить экстатический транс и мистическое откровение.

В самом понятии «передача истины» или «истинная традиция» нет и оттенка философского созерцания или вопроса «что есть истина?». Истина в данном случае — та благодать, которая ощутимым образом исходит от наставника и рядом с которой надо пребывать. Именно поэтому учитель «учит молчанием», передавая знания одним своим присутствием.

В реальной жизни это обучение выглядит чаще всего как обычная жизнь рядом со своим наставником в течение многих лет. Ученик вместе с ним странствует по разным местам, принимает пищу, нередко живет в его доме. Преданность и внутренняя благодарность наставнику — важнейшая часть этой традиции, поскольку в противном случае обрывается связь со всеми поколениями предыдущих мастеров и ученик оказывается вне традиции, «вне передачи» и по сути перестает быть учеником.

Имена учеников, которым была «передана истина», обычно заносятся в особые генеалогические книги (цзя пу), существующие у каждой школы ушу, гадателей, каллиграфов, художников. В них подробно указывается, как осуществлялась передача благодати от учителя к ученику, причем такие книги с абсолютной точностью скопированы с обычных семейных хроник. Небольшое количество учеников, занесенных в цзя пу (обычно их два-три), говорит в действительности не о том, сколько человек обучалось у наставника, а о том, сколько испытало соприкосновение с миром духов и способно передавать этот импульс дальше.

В этом смысле становится более понятным известный китайский постулат о необходимости передавать учение «от сердца к сердцу» (и синь чуанъ синь). «Сердце» (также «душа» — синь) в китайской традиции означает совокупность духовно-психических свойств человека и в этом плане логически противостоит «телу» (ти), и таким образом, любое учение есть передача личных свойств и переживаний просветленного учителя. Именно поэтому не существует каких-то секретов, которые можно было бы «подсмотреть», украсть или выдать, — все обучение сведено к особой роли личности наставника, его личного магнетизма, и далеко не всегда его технических знаний.

Смысл жизни такого наставника — в сохранении этого духовного импульса, этой истины, которую нельзя растерять в бренном мире. И ради этого можно пожертвовать карьерой, удалиться на старости лет в уединенную деревню или в горный скит. История донесла до нас слова Шэнь Чоу (1427-1509), одного из четырех великих наставников династии Мин. За год до своей смерти он собственноручно сделал каллиграфическую надпись на своем портрете, написанном одним из художников.

Прямо над своей головой на картине он размашисто начертал: «Некоторые считали, что глаза мои слишком малы. Другие же утверждали, что челюсти мои слишком узки. Я не знаю, да и откуда же мне знать, чего мне не достает? Да и в чем смысл сравнения глаз и лиц? Волнения мои лишь о том, как не утратить истинность. Ко всему же остальному был я столь беспечен все эти восемьдесят лет, и остаюсь им сейчас, когда смерть стоит лишь в шаге от меня». И подписался — «Старик с каменистых полей».

* * *

То, что нередко представляется нам крайне загадочным, потаенным в китайской культуре, оказывается, наоборот, вторичным относительно действительно мистической культуры. То, что мы видим, можем прочитать или услышать, принадлежит уже к традиции редуцированной, более того — нередко крайне рационалистической. Продуктами многоэтапной рационализации мистического можно считать целый ряд явлений культуры, в том числе философию, живопись и поэзию, китайскую медицину, комплекс боевых искусств ушу, даже фанатичное следование формам приготовления пищи и заварки чая.

Парадокс заключается в том, что для Китая эта эзотерическая традиция не была традицией тайной, недоступной, хотя она и могла быть сокрытой от других людей. Но скрывалась не техника, не приемы и не методики, которые можно либо выучить, либо, как делают многие современные китайцы и европейцы, внешне сымитировать, подражая, скажем, китайскому ушу, а на самом деле занимаясь обычной гимнастикой или спортом. Недоступность истинной традиции обеспечивалась уже самим состоянием, в котором должен находиться человек, дабы вступить в контакт с миром духов, обрести трансцендентацию сознания, покинуть пределы своего физического тела. Ряд методик, например способы медитации, «внутреннего искусства» или ушу, могли подвести человека к определенной черте, способствовать его прорыву в область изначального опыта, но однако все это базировалось на определенной природной предрасположенности человека к трансу. Становится ясно, почему некоторым методикам, которыми технически можно овладеть за несколько месяцев, последователей обучали десятилетиями — у них стремились развить способность к трансцендентации сознания. Например, многие методики так называемых «внутренних стилей» ушу могут быть разучены за весьма короткий срок, порой измеряемый неделями, а техникой всего стиля можно овладеть за пару лет. Тем не менее последователей обучают десятилетиями, раскачивая и разрабатывая их сознание, выводя его за пределы привычных конвенций, вербального опыта.

Нередко для непосвященного наблюдателя китайская культура представляется углубленно-философичной и утонченно-самоуглубленной. Она же, наоборот, нервно-яркая, невротизированная, как невротизирован любой магический ритуал, напрямую обращающийся к сознанию человека. И она не может быть воспроизведена вне самого Китая.

Маслов А.А. Китай: колокольца в пыли. Странствия мага и интеллектуала. - М.: Алетейя, 2003, с. 314-322, 330.