О что споткнулось православное сектоведение

Тоталитарные секты не нравятся многим. Для борьбы с их влиянием христиане сплотились не только между собой, но и с наработками современной психологии, социологии, а порой и политики. Эта симфония, конечно, неприятна поборникам сект, но и у православных полного одобрения она тоже не находит.

Исторически принятая с Запада преемственность борьбы с сектантством во многом стала подспорьем для колеблющихся умов постсоветского пространства и первой помощью для пастырей и миссионеров Православной Церкви. Однако совершенно трансплантировать приёмы и методы западных коллег, как становится ясно по мере углубления в проблему сект, не представляется возможным.

Для многих очевидно, что между Православием (основным борцом против неосектантских образований и тоталитарных сект) и протестантскими течениями существует значительное расхождение в учении. Но то, как это сказывается на синтетическом сектоведении, очевидно не каждому.

Разность понимания важных аспектов антропологии отражается, прежде всего, в языке описания заблуждений сектантов, принятым западным христианством, и некоторых аргументах переубеждения. И первое, и второе базируется на посылках, не разделяемых Православием.

Так, например, для типологии немецкого богослова Эрнста Трёльча мистицизм в целом есть проявление антиобщественного индивидуализма. Тут уж православный исихазм, защищённый на трёх соборах XIV века, никак не впишется в протестантские рамки сектоведения. В пять "признаков дисфункциональной церкви" по критериям американского апологета Дэвида Хенке попал и признак "требование абсолютного совершенства" (ср. Мф. 5,48).

Дебаты о научности термина "секта" до сих пор так же далеки от науки, как и сам термин. "Мы в Центре апологетических исследований, - пишет Дмитрий Розет, - не используем этот термин - он вызывает у людей слишком негативную эмоциональную реакцию, хотя научное определение "секты" применимо к вполне христианским группам, отколовшимся от традиционных для данной страны конфессий".

Понятие "секта" усвоено Православной Церковью не так давно. Традиционно сектантство именовали ересью. Однако в ХХ веке богословие отступило на второй и третий план, уступив изобличение еретиков терминам социологии и психологии. И вот тут-то и произошла одна печальная закономерность: как только сектовед сходит со святоотеческой оценки сект как ересей и переходит на язык социологии и психологии: "промывки мозгов", "деструктивных культов", "тоталитарных сект", "лингвистического программирования", "методов контролирования сознания", "бессвязного бормотания" у харизматов и т.п., он (сектовед), таким образом, теряет религиозное измерение проблемы. Всё рассмотрение проблемы сект переводится в иную плоскость, в поле "научного анализа", где и сами христиане легко подпадают под свои же "критерии неподлинности".

Таким образом, некритическое заимствование протестантских и светских клише в благородных целях негативной оценки сект готовит осуждение для самих "православных экспертов". Сегодня мы "роем яму, в которую и упадём" завтра сами (ср. Пс. 7,16; 9,16; 56,7), поскольку в борьбе против сект сектоведы и миссионеры отлагают Православие как критерий, переходя на научный лексикон, уже согласившийся с релятивизмом. Инерция морали и традиция социальных устоев делает сегодня эту подмену едва заметной, но на завтра нам предъявят все наши сегодняшние "научные критерии" и с их помощью сделают те же выводы и заключения, которые сегодня делаются о сектах.

Ещё десятилетие назад церковные апологеты много нелестного говорили о прозелитизме. Самому термину был придан негативно оценочный характер. Сегодня же "Основные принципы отношения Русской Православной Церкви к инославию" гласят о том, что "Православная Церковь… главной своей задачей в отношениях с инославием считает постоянное и настойчивое свидетельство, ведущее к раскрытию и принятию истины, выраженной в этом Предании" (выделено мной - прот. В. Р.). Об этом говорил и патриарх Алексий II: "Миссия РПЦ сегодня должна быть как никогда многообразной и сопровождаться особым подходом к каждой категории людей, к которым мы обращаем своё слово". Поэтому "одним из аспектов современной церковной миссии является различного рода взаимодействие с людьми, вовлеченными в сектантские новообразования" и членами устоявшихся конфессий. А это и есть совершенно здравый призыв к прозелитизму.

Александр Леонидович Дворкин в своей известной книге "Сектоведение. Тоталитарные секты. Опыт систематического исследования" со ссылкой на протестантских коллег выдвигает четыре основных критерия для распознания тоталитарных сект: "Христианские западные сектоведы выделяют следующие четыре основных признака тоталитарных сект: гуруизм, организация, метод, "эзотерический разрыв"".

Православных первый признак - гуруизм - должен бы несколько удивить. Современное сектоведение восстаёт против "наличия гуру (лидера); гуруизма", оказываясь слишком послушным учеником протестантов, отрицающих как старчество, так и в целом духовное наставничество в том содержании, в каком оно представлено в аскетических сочинениях восточных отцов. Отрицание протестантизмом практики и теории духовного ученичества (послушничества, духовного отца) не случайно. Во многих протестантских деноминациях само именование "отец" вызывает категоричное неприятие (со ссылкой на Мф. 23, 9). Причина этого неприятия - глубинное расхождение учения о человеке в Православии и протестантизме.

Александр Дворкин, выделяя суть гуруизма, приводит цитату: "Для контраста (с православной аскетикой - прот. В.Р.) напомню вам высказывание основателя кришнаизма Бхактиведанты Свами Прабхупады: "Если у вас есть проблемы с Богом, помочь вам может только гуру. Если же у вас есть проблемы с гуру, помочь вам уже не может никто"". Однако для культуролога или религиоведа особого контраста заметить не удастся, так как по иронии Провидения эта цитата Прабхупады полностью повторяет слова преп. Ионна Лествичника и преп. Епифания: "Старец Епифаний часто давал такой совет из преподобного Иоанна Лествичника: "Лучше поссориться с Богом, чем с духовником. Потому что если ты поссоришься с Богом, то духовник снова примирит тебя с Ним. Если же ты поссоришься с духовником, то для тебя отсекается дорога к Богу"". Таким образом, "гуруизм" как критерий тоталитарного культа оказывается обоюдоострым.

Переход сектоведения на язык социологии, психологии и политики лишает его мировоззренческой опоры, служащей базой для всех последующих определений. Оценочное суждение православного христианина традиционно исходит из того, что Православие есть вершина богооткровения, и по отношению к этому духовному Эвересту становится возможной оценочная градация. Так или иначе, всякий мыслитель пользуется аксиомой. Переходя же на "иные языки" сектоведения мы меняем православную шкалу приоритетов на секулярную.

Поэтому неслучайно Александр Дворкин приходит к выводу о том, что "в принципе невозможно создать однозначную классификацию" религиозных течений. О том же пишет и сектовед В. Ю. Питанов: "Многими светскими религиоведами отрицается наличие самого предмета исследования, т.е. сект. По распространенному в секулярных и либерально-религиозных кругах мнению, понятие "секта" искусственно, оно является лишь обидным ярлыком, приклеиваемым крупными традиционными религиями мелким оппозиционным группам. Разница между ними усматривается вышеназванными кругами лишь в продолжительности существования и количестве последователей. Таким образом, и Русская Православная Церковь, и "Белое братство", и группа последователей какого-нибудь индийского гуру оказываются явлениями одного ряда - просто религиозными организациями. Следовательно, сектоведение уже изначально, в рамках данного мировоззрения, воспринимается как лженаука, основанная на тенденциозном разделении религиозных общин".

Иногда со стороны Православной Церкви звучит любопытный и, несколько, странный критерий Церкви, отличающий её от секты -"культурообразующая Церковь". Но культурообразование - удел развившихся церквей. Какова образованная ею культура - это уже иной вопрос (православная, индусская, советская и т.д.). Но если применять культурообразование как критерий позитивности, то мы придём к следующему логическому кругу: всякой новой конфессии надо отказать в положительной оценке, до тех пор, пока она не просуществует продолжительное время, необходимое для формирования культуры. То есть критерий культурообразования анахроничен.

При всём формальном ретроградстве вывода, правильным и наиболее богословски грамотным необходимо признать определение священника Н. Фетисова, данное им ещё в 1914 году в царской России. Сектантским движением, по его определению является "движение, которое сознательно уклонилось от богоданного религиозно-нравственного учения, которое содержит историческая Русская Православная Церковь, уклонение, образовавшееся под влиянием различных богословских и философских идей". На той же предпосылке о Церкви построено и определение энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, где секта есть "сознательное и преднамеренное уклонение от ясно выраженного и формулированного догмата веры, и вместе с тем - выделение из состава Церкви нового общества".

Итак, трудность языка, выбранного секулярным сектоведением, заключается в том, что оно стремится определить, что такое секта, не определив, что есть Церковь. Можно сказать, что в основе современного секулярного сектоведения лежит понятие "нормального" или "обыкновенного" общества. Но это понятие содержит в себе не только отрицание одиозных сект и культов, но и отрицание самой Церкви Христовой, которая по определению Самого своего Основателя "не от мира сего".